Новейший вариант псевдонауки. Часть вторая

Прежде чем перейти к анализу креационистских аргументов, отметим следующее. Научная систематика форм живого действительно изобретена людьми. Но она не произвольный продукт их фантазии, а приблизительно верное, ограниченное возможностями того периода истории, когда она создается, отражение объективно существующих связей, общего, особенного и отдельного в многообразии живой природы.

Многочисленные данные всего комплекса биологических дисциплин позволяют ныне более целостно воссоздать грандиозную картину эволюции органического мира на Земле. Ее отражением является иерархическая система таксонов, одной из главных причин образования которой считается различная скорость эволюции групп живого. Таксон — это общее обозначение любого подразделения в систематике мира живой природы (подвид, вид, род, семейство, отряд, класс и т д.).

Систематика, задача которой состоит во всеобъемлющей классификации организмов, является основополагающей биологической дисциплиной. Еще великий систематизатор природы Карл Линней провозгласил: классификация — это ариаднина нить ботаники. Систематику с Полным правом называют «альфой и омегой науки о Жизни С нее начинается любое исследование: с того, что объект его определяется, — и ею же заканчивается, так как конечная цель всех биологических наук — по возможности более близкие к Жизни системные представления о ней»^[1].

Выдающийся американский биолог, теоретик систематики Эрнст Майр считает, что потребность в хорошо разработанной систематике никогда еще не была столь велика, как сейчас. Согласно его мнению, нужно исходить из твердого убеждения, что «живая природа разнообразна, что это разнообразие — подлинно биологическое качество живых организмов…»^[2].

В этом ярком высказывании естествоиспытателя хорошо подчеркнуто, что все разнообразие живой природы есть подлинно биологическое качество, а, мы продолжим, не жалкие креационистские вариации внутри мифического «рода».

Обширное величественное здание систематики постоянно углубляется, обогащается на основе все новых естественнонаучных данных, в последнее время особенно в связи с развитием методов молекулярной биологии. Это не значит, что в систематике нет проблем, спорных вопросов. Они возникают в ней, как и во всякой не стоящей на месте научной дисциплине. Но их истоки и разрешение связаны с новыми данными, полученными экспериментальным изучением большого фактического материала, разработкой новых методов исследования и подходов теоретической интерпретации.

Современное эволюционное учение в противоположность креационистским схемам и в полном соответствии с достижениями всех биологических дисциплин рассматривает таксоны систематики как качественные ступени единого эволюционного процесса. Эволюция живой природы глубоко диалектична: она включает в себя как объективные моменты и преемственность между более высокими живыми системами и предшествовавшими им низшими, и отрицание старого, возникновение на базе этой преемственности нового.

Важнейшей закономерностью эволюции живых систем является цикличность. Она выражается прежде всего в том, что возникновение нового вида предстает как «завершение цикла развития от качественно одной живой системы к другой, качественно новой. Но на возникновении новой живой системы эволюция не останавливается, новая живая система — предпосылка возникновения еще более новой… Цикличность эволюции живых систем, наличие в ее беспрерывной цепи относительного начала и конца — непременная характеристика движения живого»^[3].

В свете современного учения о виде смехотворными выглядят утверждения Д. Гиша о существовании лишь «предположения» о переходных формах между видами. Согласно эволюционной теории, вид является центральным и главнейшим качественным этапом эволюции, ее узловым пунктом^[4]. Образование новых видов есть результат не мифических креационистских вариации внутри «рода», а результат микроэволюционного процесса, механизм действия которого хорошо изучен современной биологией.

Посмотрим, однако, таким ли «крохотным», как уверяет Хайнц, является тот фундамент, на котором стоит обширное здание эволюционной теории. При этом он всячески напирает на то, что полезные для особи мутации редки и они не могут составить базу для эволюции.

Эволюционная теория рассматривает биологическую эволюцию как единый объективный необратимый процесс развития жизни. Две его неразрывно взаимосвязанные стороны составляют микроэволюция (процессы, имеющие место внутри вида, обусловливающие его дифференциацию и приводящие к видообразованию) и макроэволюция (процессы, протекающие на надвидовом уровне и представляющие собой эволюцию больших органических форм — родов, семейств, отрядов и т. п.)^[5].

Исходным элементарным материалом и элементарным фактором эволюции являются мутации и мутационный процесс. Мутации имеют всеобщий характер, они присущи всем без исключения животным и растениям^[6], касаются наиболее существенных биологических признаков особи и представляют собой яркое выражение изменчивости как всеобщего свойства органической природы. Мутации (изменения кода наследственной информации) разнообразны: хромосомные мутации (структурные изменения хромосом), геномные мутации (изменения числа хромосом), генные мутации (изменения молекулярной структуры генов).

Действительно, полезные для особи мутации относительно редки. Но для оценки их роли в эволюционном процессе надо учесть его огромную временную длительность. Подсчитано, если принять соотношение одна полезная мутация на миллиард обычных (в какой-то степени вредных для организма), то при среднем времени существования вида в несколько десятков тысяч поколений «в его недрах возникнет около 10 млн. мутаций, которые могут быть подхвачены отбором»^[7]. Этого вполне достаточно для эволюционного процесса.

Огромная, определяющая роль в процессе эволюции принадлежит естественному отбору. Его функция не сводится к комбинациям уже имеющегося, как это пытаются изобразить, «научные» креационисты. Естественный отбор, постепенно слагая, накапливая, интегрируя небольшие случайные полезные наследственные изменения, обусловливает совершенствование уже имеющихся и формирование новых признаков и свойств, объединение этих изменений в целостные системы живых организмов, которые таким образом приспосабливаются к окружающей их среде. Естественный отбор, следовательно, играет подлинно творческую, ведущую роль в возникновении качественно новых живых форм, которые и составляют иерархическую систему таксонов. Это — единственный направляющий фактор процесса эволюции.

Что же касается полиплоидии, с которой так небрежно расправляется Хайнц, то она в действительности является прекрасным свидетельством в пользу эволюционного процесса. Полиплоидия связана с перестройкой генома, изменением числа наборов хромосом. Она происходит быстро, в течение нескольких минут. Ученые считают, что люцерна, белый клевер, картофель и другие полиплоидные растения возникли в качестве форм видового ранга буквально за считанное число поколений. Возникшие формы видового ранга могут под действием естественного отбора через большое число поколений превратиться в виды. Таким образом, в живой природе наряду с обычным постепенным формообразованием происходит и быстрое возникновение новой видовой формы, а в сравнении с огромным временем эволюции, можно сказать, — даже внезапное возникновение^[8].

Важные фактические и концептуальные свидетельства эволюции дают многочисленные биологические дисциплины: палеонтология, морфология, биогеография, эмбриология, систематика, генетика и др. У каждой из них есть свои методы исследования и доказательства, причем они взаимно дополняют друг друга. Так что фундамент эволюционного учения не крохотный, а наоборот — весьма обширный, прочный и все время укрепляющийся.

Рассмотрим в свете достижений науки основополагающий аргумент «научного» креационизма о пробелах между «родами». Его функция состоит в отрицании очень убедительных доказательств эволюции, которые дают палеонтология и систематика.

Главным специалистом по проблеме ископаемых в институте креационистских исследований считается Д. Гиш. Им подготовлена специальная работа «Эволюция? Нет! — говорят ископаемые». Содержание развиваемой Гишем модели сотворения состоит в следующем: внезапное появление большого количества сложнейших форм; резкое появление каждого сотворенного «рода» с ярко выраженными «родовыми» характеристиками; наличие четких границ между таксономическими группами; отсутствие переходных форм между высшими категориями.

В книге Морриса «Сотворение мира: научный подход» можно прочитать, что якобы до настоящего времени не только никаких последовательных серий переходных звеньев, но даже и отдельных случайных переходных форм среди ископаемых не найдено. Богословствующий ученый категорически утверждает, что-де повсеместное отсутствие переходных форм в геологических окаменелостях прослеживается на протяжении долгого периода.

Гишу и Моррису вторит опирающийся на их труды Хайнц: оказывается, не только беспозвоночные не имеют переходных форм, они отсутствуют якобы и у позвочных. Согласно его мнению, идея происхождения позвоночных от беспозвоночных есть «чистейшей воды гадание».

Отрицание переходных форм как у существующих организмов, так и среди ископаемых требуется «научным» креационистам для обоснования двух положений, с помощью которых они надеются доказать неизменность «родов» живого, сотворенных сверхъестественным путем. Первое положение состоит в отрицании единства организации и происхождения крупных таксонов. Второе — в утверждении малого времени существования всей многообразной жизни на Земле, укладывающегося в одну эпоху.

Так, Моррис, откровенно фальсифицируя данные геологии, пишет, что нигде в геологической колонне мы не найдем всемирной временной границы, которая была бы четко выражена физически, что все типы пород, минералов, структур имеются в отложениях любого возраста. Следовательно, заключает он, каждый элемент геологического разреза откладывался быстро, и вся колонна была образована быстро, в короткое время. Что же касается ископаемых, то Моррис считает, что не видно ни одной объективной причины, почему бы весь широкий спектр органической жизни, дошедший до нас в ископаемых, не мог существовать одновременно, в одну эпоху.

Так вот, как говорится, где собака зарыта: геологическая колонна и ископаемые — не свидетельство длительной эволюции самой Земли и жизни, а якобы продукты только одной эпохи.

Заветную цель «научного» креационизма весьма откровенно и четко сформулировал Хайнц: если бы удалось доказать, что самые разные животные и растения существовали в одно и то же время, то от теории эволюции осталось бы «мокрое место». Для достижения этой заветной цели «научные» креационисты совершенно фантастически минипулируют… динозаврами. Как известно, эти гигантские ящеры появились в мезозойскую эру, в меловом периоде, который начался около 140 мли. лет назад; они вымерли приблизительно 60 млн. лет назад. Для «научных» креационистов, жаждущих поместить все многообразие живого в одну эпоху, гигантские ящеры-динозавры — явно кость в горле.

Креационист П. Флеминг, чтобы разделаться с динозаврами, утверждает, что они, как и другие считающиеся наукой вымершими виды, никогда не существовали, а были сотворены богом сразу в ископаемом виде, чтобы продемонстрировать «мудрость творца». Другую не менее обскурантистскую схему создают Г. Моррис и Т. Хайнц. Они всячески муссируют версию об удивительной находке на берегу реки Палакси вблизи г. Глен-Роуз (штат Техас): здесь якобы были обнаружены следы ног динозавра рядом с человеческими. Недолго думая, «научные» креационисты сделали вывод, что человек и динозавры существовали одновременно; вымерли же гигантские ящеры якобы во время библейского потопа, когда они, спасаясь от гибели, пытались подняться на возвышенности. Об этой фантастической, но столь приятной для креационистов находке они создали даже «документальный» фильм.

Однако их попытки выдать желаемое за действительное тщетны. Член Американской академии наук и Американского философского общества, почетный профессор Колумбийского университета и почетный куратор Американского музея естественной истории Н. Д. Ньюэлл после тщательного изучения этих отпечатков пришел к выводу, что их можно рассматривать как человеческие только при самом богатом воображении.

Широко используют «научные» креационисты для отрицания ископаемых переходных форм и такой прием: они объявляются непереходными. Так, Д. Гиш уверяет, что между первой амфибией (девонской ихтиостегой) и ее предками-рыбами нет переходных форм. Такую же фальсифицирующую процедуру проделывает Хайнц с первоптицей — археоптериксом. Он считает, что археоптерикс не переходная форма между рептилиями и птицами, а просто существо своеобразного вида, совершенное и законченное. Говоря языком «научных» креационистов, — сотворенное сразу, одним махом и сверхъестественным путем.

Однако и этот прием несостоятелен в научном отношении. Изучение палеонтологией ископаемых остатков, существовавших в разные геологические эпохи, убедительно доказывает наличие ископаемых переходных форм. Они имеют признаки и более старых, и более молодых групп организмов. Такой переходной формой от рыб к наземным позвоночным и является сама девонская ихтиостега. Переходной формой от рептилий к птицам является и первоптица—археоптерикс: хвост, несрос- шиеся позвонки, зубы роднят его с рептилиями, а крылья, сформировавшиеся из передних конечностей, и покрывавшие тело перья свидетельствуют о признаках птицы.

Современная палеонтология располагает большим количеством изученных ископаемых переходных форм живого. Важным доказательством эволюции, обосновываемой также наукой об ископаемых, служат связанные генеалогически в эволюционном процессе последовательные ряды ископаемых форм. Такие палеонтологические ряды известны для моллюсков, носорогов, лошадей, слонов и других групп.

Большое значение для обоснования и изучения эволюции имеет такая биологическая дисциплина, как систематика, вырабатывающая классификацию организмов на основе анализа путей эволюции групп живого, их эволюционных взаимосвязей. Систематика раскрывает наличие существующих ныне переходных форм между группами, таких форм, которые совмещают в себе признаки этих групп и свидетельствуют об их родстве. Так, убедительным свидетельством генеалогических взаимосвязей беспозвоночных и позвоночных, которые категорически отрицает Хайнц, является асцидия. Она сочетает в себе признаки тех и других, является промежуточной формой между беспозвоночными и позвоночными.

Бесцеремонным нападкам подвергают «научные» креационисты также данные эмбриологии и морфологии, несущие важные доказательства в пользу эволюции. Метод, используемый ими для опровержения естественнонаучных достижений, состоит сначала в их грубой фальсификации, а затем — в язвительной критике.

Хайнц ополчается против биогенетического закона, согласно которому в индивидуальном развитии организма как бы повторяются некоторые черты предковых форм. Он пишет, что кое-какие черты человеческого зародыша напоминают черты некоторых животных. Эта «похожесть», по его мнению, естественна, ибо все они состоят из клеток, нуждаются в еде, воздухе и т. п., но эта «похожесть» носит лишь внешний, поверхностный характер. Хайнц отмечает как частый аргумент эволюционистов так называемые жаберные щели у человеческого зародыша на ранней стадии развития; по его мнению, только если напрячь воображение, можно утверждать, что имеющиеся у зародыша человека складки обладают сходством с жабрами. Они, саркастически восклицает Хайнц, совсем не выполняют функции жабр у рыб!

Как видно, апологету креационизма крайне необходимо обосновать отсутствие связи между индивидуальным и историческим развитием организмов. Историческое развитие он, естественно, не признает и стремится доказать, что оно, являясь эволюционистским мифом, не имеет никакой связи с индивидуальным развитием.

Причины выпадов «научных» креационистов против данных эмбриологии вполне понятны, ибо все ее достижения разрушают религиозную догму сотворения живого. Еще в первой половине XIX в. выдающийся естествоиспытатель К. Бэр выявил зародышевое сходство разных организмов, наиболее полно выраженное на ранних стадиях их развития. Ч. Дарвин придавал большое значение зародышевому сходству как свидетельству общности происхождения и единства начальных этапов эволюции тех форм, которые сравниваются^[9]. Таким образом, индивидуальное развитие организма позволяет выявить черты исторического развития определенного вида. Биогенетический закон, свидетельствующий о повторяемости в индивидуальном развитии ряда черт предковых форм, был сформулирован выдающимся дарвинистом Э. Геккелем в 1866 г. и впоследствии уточнен учеными в процессе развития биологии.

Данные науки свидетельствуют о прохождении всеми многоклеточными организмами в своем развитии одноклеточной стадии, что указывает на происхождение многоклеточных от одноклеточных. «Все многоклеточные в развитии проходят стадию однослойного «шара» — ей соответствует строение некоторых современных простых организмов… Следующая стадия развития животных — обычный двухслойный мешок, или «шар», этой стадии онтогенеза (индивидуального развития.— М. С.) соответствует строение современных кишечнополостных (например, гидры)»^[10].

Эти примеры можно было бы умножить. Что же касается зародыша человека, то он на ранних стадиях развития действительно похож на зародыш рыбы и имеет образования, напоминающие жаберные щели у рыб; на последующих стадиях развития он похож на зародыша пресмыкающихся и т. д.

Но, конечно, эволюционисты не утверждают, что напоминающие жаберные щели образования выполняют функцию жабр. Дело совсем в другом: речь идет не о какой-то внешней «похожести», а о закономерных зародышевом сходстве и повторяемости в индивидуальном развитии некоторых признаков предковых форм. А все это — убедительнейшие свидетельства эволюционного процесса.

Категорически не согласен Хайнц и с данными морфологии, выявляющей путем раскрытия глубокого внутреннего сходства сравниваемых форм организмов их родство, единство происхождения. Так, он вообще отрицает наличие у организмов рудиментарных органов.

«Логика» его рассуждений такова: рудиментарные органы — это те, что не выполняют никаких функций, являются ненужными для организма; те же органы, которые считаются рудиментарными, в действительности не есть таковые, ибо все они выполняют определенные функции. Следовательно, заключает Хайнц, они не представляют собой остаточные органы, свидетельствующие о происхождении данной группы от более древней, у которой эти органы были более развиты.

Но простого отрицания рудиментарных органов апологету креационизма мало. Он стремится эволюционистскую концепцию рудиментарных органов повернуть против самой эволюции. Хайнц рассуждает так: случайные мутации должны были создать в процессе эволюции множество ненужных органов, ведь мутации действуют без определенного плана, но поскольку таковых органов нет, то это свидетельствует против эволюции.

Опять-таки Хайнц пытается приписать эволюционистам то, чего они не говорят. Рудиментарные органы, согласно эволюционному учению, — это не ненужные для организма, лишенные каких-либо функций органы, а органы или структуры сравнительно недоразвитые, но всегда выполняющие какую-либо функцию в организме. К настоящему времени выявлено много рудиментарных, органов у разных групп организмов, имеются они и у человека. Возможно, Хайнц по простоте душевной отождествляет рудиментарные органы и атавизмы. Атавизмы представляют собой органы, сопоставимые по своим размерам с их строением у предковых форм. Они-то, довольно редко встречающиеся, не выполняют особых, существенных функций для данной группы организмов, и являются действительно ненужными. И рудиментарные органы, и атавизмы свидетельствуют о закономерной связи существующих организмов со своими предками, т. е. говорят о процессе эволюции.

Утверждение же Хайнца о необходимости возникновения, согласно эволюционному учению, множества ненужных органов у организмов в результате случайных мутаций есть продукт невежества или открытой фальсификации, а скорее всего, и того и другого. Представлять дело так, будто эволюционисты доказывают, что в результате случайной мутации может возникнуть какой-нибудь орган, причем ненужный, значит откровенно издеваться над разумом.

Мутации носят неопределенный, ненаправленный характер н являются лишь поставщиком элементарного материала для эволюции. Накопление, суммирование и интегрирование случайных незначительных полезных уклонений осуществляется естественным отбором через поколения организмов, при этом создается лишь то, что способствует приспособлению к среде. Естественный отбор, как уже отмечалось, единственный творческий, направляющий фактор эволюции.

Важное место в теоретическом арсенале «научного» креационизма занимает так называемая «загадка» кембрийского периода. Суть ее в следующем. В кембрийский геохронологический период, 570 млн. лет назад, был бурный всплеск жизни, появились разнообразные организмы относительно высокого уровня сложности. При этом креационисты подчеркивают два момента, имеющих для их теоретических построений особую важность. Это то, что всплеск жизни произошел якобы совершенно внезапно, при полном отсутствии каких-либо признаков жизни в докембрии, и что между возникшими внезапно в кембрии главными группами организмов нет никаких переходных, промежуточных форм. Все это должно, по мнению «научных» креационистов, свидетельствовать об отсутствии последующих звеньев эволюции, несостоятельности самого эволюционного учения в целом и истинности креационистской модели сотворения всего живого сверхъестественным путем.

Манипуляции «научных» креационистов с кембрийским периодом полностью несостоятельны в научном отношении. До этого периода существовали две гигантские геологические эпохи — архейская, самая древняя в истории земной коры, и протерозойская, эра ранней жизни. От архейской эры, когда на осадочные породы действовали огромное давление и большие температуры, осталось мало органических остатков, но все породы органического происхождения указывают на существование водорослей, бактерий.

Протерозойская эра тоже дает немного свидетельств жизни, но к ней относятся такие важные качественные изменения в развитии живого, как появление полового процесса, многоклеточности, фотосинтеза. В связи с возникновением фотосинтеза происходит насыщение атмосферы свободным кислородом; в результате этого, а также наличия жизни в виде растений возникают условия для развития животного мира.

О каком отсутствии последующих звеньев может идти речь, если протерозойской эре принадлежат органические остатки, относящиеся ко всем типам беспозвоночных? Весьма примечательно, что для вендского периода (около 620 млн. лет назад), предшествовавшего кембрийскому, характерно как бы внезапное появление фауны из многочисленных бесскелетных животных. Причем «вся эта фауна без каких-либо следов постепенного замещения сменяется кембрийской…»^[11].

Значит, всплеск жизни и ее «исчезновение» были и до кембрийского периода. Так, «исчезновение» вендской фауны объясняется, видимо, тем, что остатки мягкотелых организмов плохо сохранились. Таким образом, палеонтологическая летопись свидетельствует о резкой неравномерности темпов эволюционного процесса^[12].

За последнее время учеными были найдены почти на всех континентах вполне реальные следы докембрийских многоклеточных. Это — возможные предки кембрийской фауны. Для кембрийского периода характерно начало так называемой скелетной революции — появления скелетов у животных. Наука связывает это важнейшее преобразование в эволюции живого со значительным увеличением производства кислорода растениями, ускорением всех биологических процессов в организмах, которые, используя энергию кислорода для переработки быстро накапливаемых минеральных солей и органических полимеров, создавали скелетную организацию.

При этом надо учесть, что формирование новых видов в кембрийский период не было никоим образом каким-то внезапным актом, а охватывало многие миллионы лет. Мы видим, что именно эволюция биосферы, развитие форм жизни, а не какие-то сверхъестественные, выходящие за рамки природных, процессы создавали условия для все большего разнообразия живого, появления его качественно новых форм в кембрийский период, первый период палеозойской эры, эры древней жизни.

Итак, согласно антинаучной схеме креационистов, ископаемые остатки не являются свидетельством длящейся миллиарды лет эволюции жизни на Земле. На вопрос, как же они образовались, «научные» креационисты дают категорический ответ: ископаемые остатки — это результат мирового катаклизма, катастрофического процесса гибели живого на планете. Такой катастрофой, по их мнению, был всемирный потоп, о котором повествуется в Библии.

Библейский потоп как глобальный мировой катаклизм играет в их модели сотворения роль чудотворной палочки-выручалочки, с помощью которой предпринимается попытка опровергнуть данные биологических и геологических научных дисциплин. Уже отмечалось, что Г. Моррис совместно с Дж. Уиткомбом выпустили специальную книгу о библейском потопе. Ее главная цель состоит в том, чтобы доказать полную историческую реальность мифа о потопе, спасении праведника Ноя с семьей и отобранными для сохранения животными в ковчеге и т. п.

Обращение «научных» креационистов к идеям катастрофизма вполне понятно. Поскольку они претендуют на научность, им требуется научное объяснение и для библейского потопа. Концепция катастрофизма (в настоящее время неокатастрофизма) тем более привлекательна для защитников креационизма, что ее пытаются обосновать некоторые буржуазные ученые в сфере геолого-биологических наук. Тем самым они как бы дают теоретическую мотивировку положению о внезапной гибели в результате катаклизма живого на Земле и его столь же внезапном возрождении вновь.

Главная ценность идей катастрофизма для «научного» креационизма состоит в том, что, согласно им, все развитие природы предстает в виде серии катастроф, выходящих за рамки ее объективных законов и приобретающих сверхъестественный характер. Именно этим и привлекает катастрофизм к себе внимание защитников библейской догмы творения: лишая природу объективных законов, он освобождает место для чуда.

В. И. Ленин подчеркивал, что «…изгнание законов из науки есть на деле лишь протаскивание законов-религии»^[13]. Такое протаскивание и тщатся осуществить «научные» креационисты с помощью идей катастрофизма. На подобную религиозную направленность катастрофизма указывал Ф. Энгельс, когда он рассматривал идей крупнейшего французского естествоиспытателя конца XVIII — первой трети XIX в. Ж. Кювье о грандиозных геологических катастрофах, уничтоживших все живое, о заселении затем Земли новыми видами растений и животных. Ф. Энгельс писал, что теория Кювье на место одного акта божественного творения «ставила целый ряд повторных актов творения и делала из чуда существенный рычаг природы»^[14].

Об использовании «научными» креационистами библейского мифа о потопе для отрицания ископаемых остатков организмов как свидетельства эволюции уже говорилось. Потоп у них — средство борьбы против данных геологии о длящейся миллиарды лет эволюции земной коры. Так, Моррис объявляет, что за объяснением истории геологических напластований следует обращаться к катастрофизму, согласно которому огромные пласты осадочных пород были сформированы главным образом всемирным потопом. При этом каждый элемент геологического разреза откладывался якобы быстро, свидетельствуя тем самым о непрерывной гидравлической деятельности катастрофического характера.

Нельзя сказать, что «научные» креационисты не видят трудностей на путях обоснования реальности библейского потопа. Чтобы их преодолеть, они выдвигают допущения, носящие антинаучный, точнее, обскурантистский характер. Например, на утверждение, что на Земле нет такого количества воды, чтобы затопить всю ее поверхность, они отвечают, что горы образовались сравнительно недавно, и следовательно, воды требовалось значительно меньше, чем это может казаться в настоящее время.

Особенно много ухищрений прилагают они в связи с Ноевым ковчегом: как можно было разместить на ограниченном пространстве множество животных и кормить их почти в течение целого года? Два представителя «гармоничного» креационизма Ж. Флори и Г. Расолофомасоандро, издавших в начале 70-х гг. в Париже книгу «Эволюция или творение?», считают, что Ной взял с собой какое-то одно семейство животных, объединенных общими морфологическими признаками и находившихся в ковчеге в состоянии спячки, так что проблемы с их кормлением не было.

Но на вопрос, как из одного семейства потом возникло множество видов животных (сейчас насчитывается около 1 млн, 200 тыс. видов), — ответа нет. Ответ на это, правда совершенно иллюзорный, попытался дать уже упоминавшийся «новый» креационист X. Кларк. Согласно его мнению, бог сотворил все живое c гигантским запасом генетических факторов. Получается, что господь создал эдакий генетический склад, благодаря которому после потопа в немыслимо кратчайшие исторические сроки и появились многочисленные виды животных.

Другие защитники исторической реальности библейского потопа, его хронологии идут по пути, который, как им кажется, дает наиболее убедительные аргументы. Суть его состоит в следующем. Можно резко уменьшить количество видов, которые должен был спасти Ной на своем ковчеге, чтобы жизнь продолжилась на Земле и после потопа. Они отбрасывают рыб, моллюсков, всех живущих в воде, поскольку им потоп был не страшен; далее, декларируется, что черви и другие существа небольших размеров могли спастись на разнообразных обломках. А для остальных, мол, место могло найтись и в ковчеге. «Научные» креационисты даже вычислили его размер: длина — 133,4 м, ширина — 22,2 м, высота — 13,3 м.

Надо сказать, что подобный подход противоречит Библии: ведь в ней сказано, что спастись могли только животные, находившиеся в ковчеге. В защиту исторической реальности потопа выдвигается и такой аргумент, как наличие у различных народов приблизительно сходных легенд о нем.

Но при этом главный аргумент креационистов, всячески подчеркивающих «научность» своих доказательств, — это все же божье всемогущество. Так, Т. Хайнц пишет, что если человек хочет верить в бога, то можно в конце концов и поверить, что бог собрал в ковчег представителей всех видов животных. Даже если бы он, рассуждает Хайнц, оказался не умнее человека, то догадался бы собрать в ковчег маленьких и молодых животных, а те, заняв мало места и быстро размножившись, таким образом возместили бы причиненный потопом ущерб животному миру.

Уже простое перечисление аргументов «научных» креационистов для обоснования реальности версии потопа свидетельствует об их научной несостоятельности. Данные современной геологии показывают, что возраст известных наиболее древних пород земной коры приближается к 4 млрд. лет. О каком сравнительно небольшом сроке горообразования можно говорить, если формирование даже таких молодых горных систем, как Гималаи, началось уже несколько десятков миллионов лет назад?!^[15].

Со строго научных позиций рассматривает эволюционное учение и проблему вым1фания видов. Вымирание — такой же естественный процесс эволюции, как и появление новых видов. Оно не внезапное необъяснимое событие, а длящийся миллионы и десятки миллионов лет процесс} при этом вымирание одних групп организмов может стать предпосылкой появления новых, Что же касается причин вымирания, то они вполне естественны и состоят в несоответствии скорости изменения окружающей среды темпам эволюции той или иной группы, ее генетической способности к приспособлению к новым внешним условиям^[16].

Действительно, у многих народов, живших в относительно одинаковых географических условиях (в районах рек, океанических и морских побережий), существуют легенды о потопе; они стали фантастическим отражением событий, связанных с катастрофическими подъемами воды, вызванными естественными факторами. У народов, исторически соприкасавшихся друг с другом, могли быть и взаимовлияние, и заимствование в области различного рода мифов^[17]. Миф о потопе, несомненно, содержит заимствования из ассирийского мифологизированного предания об имевшем место в Месопотамской низменности опустошительном наводнении^[18].

Рассмотрим вопрос о возможности всемирного потопа с точки зрения данных современного естествознания. Достижения наук о природе свидетельствуют о высокой устойчивости биосферы Земли, которая проявляется как гигантская, закономерно организованная кибернетическая система, имеющая естественную саморегуляцию. Эта устойчивость биосферы определяется огромным внутренним разнообразием природных условий: наличием почв, минералов, но главным образом многообразием деятельности живых организмов.

Длительная геологическая история Земли изобилует различными катастрофическими событиями: наводнениями, извержениями вулканов, наступлениями и отступлениями океанов и морей, наступлениями ледников. Но мирового характера все эти катаклизмы не носили. Изменения очертаний суши и морей происходили медленно й мировых катастроф вызвать не могли. Наводнения, сколь велики бы они ни были, всегда носили локальный характер.

Что же касается ледниковых эпох, обращением к которым «научные» креационисты хотят подкрепить свою религиозную схему катастрофизма, то хотя они и повторялись в истории Земли через каждые 200—250 млн. лет, но не вели никогда к полному оледенению ее поверхности. Достижения современной геологии, гидрологии, сейсмологии, геофизики и других наук о Земле свидетельствуют о невозможности за короткое время вызвать в результате действия природных факторов всемирный потоп, затопить целый материк, о невозможности и такой катастрофы, которая бы привела к опущению целого материка под воду^[19].

Наш выдающийся ученый академик В. И. Вернадский неоднократно отмечал, что, несмотря на геологические катастрофы, в биосфере нигде не обнаружено азойных, т. е. лишенных жизни, отложений. Все накопленные наукой данные показывают «непрерывность развития биосферы в течение всей геологической истории. Внутреннее разнообразие биосферы обеспечило ее устойчивость даже по отношению к самым значительным катастрофическим потрясениям»^[20].

Таким образом, можно с основанием заключить, что все ухищрения «научных» креационистов обосновать историческую реальность потопа для борьбы против эволюционного учения несостоятельны. Они претендуют на создание строго научной модели, позволяющей интерпретировать сущность живой природы лучше, чем эволюционное учение. Однако эти претензии остаются только словесной декларацией. На деле апологеты креационизма постоянно сбиваются, скатываются на теологическую аргументацию. Иначе и быть не может у фидеистов.

Характерным примером в этом отношении служат идеи конфессиоцентризма, т. е. обоснование совершенной исключительности, уникальности христианской, библейской версии творения. Особенно выпукло этот мотив прослеживается в книге Т. Хайнца, который создает такую апологетическую схему.

Почти каждая цивилизация формирует свои легенды о происхождении Земли и жизни на ней, но подавляющее большинство из них абсолютно фантастично и ни в коей мере не отражает реальности. Очень интересны легенды такого рода, созданные народами Ближнего Востока, но и их содержание абсолютно несовместимо с современными научными представлениями.

Зато полную противоположность им представляет якобы библейская книга «Бытие», содержащая рассказ о возникновении Земли и жизни на ней в результате серии творческих актов сверхъестественного существа. Хайнц декларирует, что современные научные взгляды близки таким идеям, что в книге «Бытие» отсутствуют элементы сказочного и фантастического, чего нельзя сказать о других историях творения мира, родившихся там же, на Востоке. Между книгой «Бытие» и другими книгами на ту же тему, появившимися в глубокой древности на Ближнем Востоке, поясняет Хайнц, нет никакого сравнения. Согласно его категорическим утверждениям, книга «Бытие» — неопровержимый документ, в котором нет ошибок и зафиксирована реальная последовательность реальных исторических событий.

Эта апологетическая схема поразительна по своей безапелляционности и полнейшей безосновательности. Изучение исследователями уже несколько столетий Ветхого завета, куда входит книга «Бытие», позволило установить «наличие в нем помимо оригинального содержания, коренящегося в самой истории древних евреев, следов внешних влияний со стороны соседних народов, в частности Египта и Месопотамии»^[21].

Нет абсолютно никаких оснований прокладывать непроходимый водораздел, пропасть между картинами творения мира в «Бытие» и в других созданных в древности на Ближнем Востоке мифах (ассиро-вавилонских, египетских, хеттских, финикийских), рассматривая библейскую картину как абсолютную истину, а все другие— как сказочные и фантастические. Все эти созданные в глубокой древности мифы о творении мира идентичны по своему духу: речь идет о сверхъестественном творении мира сверхъестественным существом. Да и в деталях между ними есть немало сходного. Все это обусловлено не только возможным взаимовлиянием, заимствованием, но и прежде всего характерным для той социально-исторической эпохи однотипным религиозным, иллюзорно-фантастическим отражением мира.

Подведем некоторые итоги анализа основных положений и аргументов концепции, сформированной «научным» креационизмом. Представляется важным вопрос о квалификации этого течения, сложившегося в рамках протестантского фундаментализма, о его месте среди других течений современного протестантского богословия в связи с проблемой взаимоотношений науки и религии.

Для христианского богословия в целом сегодня характерно усиленное внимание к науке, ее проблематике и новейшим тенденциям. Это обусловлено как постоянно возрастающей ролью науки в жизни общества, так и бурными революционными преобразованиями самого научного знания, ростом его мировоззренческого потенциала.

Увеличивают свое внимание к науке, естествознанию и протестантские богословы, стремясь использовать любую возможность, чтобы за счет фидеистского истолкования данных наук о природе получить новую аргументацию для обоснования религиозных догм. Так, известный западногерманский протестантский теолог Ю. Мольтман опубликовал в евангелическом журнале «Эвангелише Комментаре» восторженную рецензию на книги физика Ф. Капра (ныне работает в США), в которых тот стремится перебросить мост между данными современной ядерной физики и представлениями древнего восточного мистицизма. В данном случае Мольтма- на привлекает, как он пишет сам, возможность сформировать за счет интеграции некоторых положений квантовой физики, новейших космологических теорий и представлений восточных мистиков новое космическое религиозное сознание.

Иначе говоря, речь идет о том, чтобы набросить новые «научные» одежды на христианские догмы. Однако протестантские теологи не только пытаются использовать достижения наук о природе в интересах религии,

но и модернизировать общие богословские схемы соотношения религиозной веры и разума. Классическая концепция соотношения религии и науки, сформированная неоортодоксией, располагала их как бы лежащими в параллельных плоскостях, не пересекающихся друг с другом. Согласно этой концепции, религиозная вера и научное знание не находятся между собой ни в конфликте, ни в гармонии.

Но подобное абсолютное разграничение сфер науки и религии приводит к тому, что из компетенции религиозной веры выпадают многие фундаментальные мировоззренческие вопросы (происхождение Вселенной, возникновение жизни на Земле и т. п.). Однако отказ от таких вопросов неизбежно ведет религиозную идеологию к сдаче важнейших мировоззренческих позиций. Поэтому протестантские теологи ищут пути модернизации этой концепции.

В этой связи интересна статья евангелического теолога 3. Деке (ФРГ), считающегося специалистом среди богословов по проблемам наук о природе. В ней он исходит из традиционного протестантского разделения сфер религиозной веры и разума, положения о непознаваемости бога методами естественных наук. Деке пишет об ограниченности так называемой естественной теологии, которая выводила познание бога из природы с помощью разума, и ставит вопрос о необходимости создания теологии природы, включающей в себя в качестве подчиненного момента эту естественную теологию.

Согласно схеме евангелического богослова, теология природы должна обеспечивать приоритет веры при познании бога, вести от Иисуса Христа (откровение слова) к природе (откровению божьего творения); естественная же теология, рассматривая природу, эволюцию как откровение творения, дает такое узнавание бога разумом, которое, так сказать, дополнительно удостоверяет, подтверждает, делает для верующего еще более заслуживающей доверия его веру, которую он уже получил раньше как благую весть.

Концепция теологии природы — это, по существу, новая схема соотношения религиозной веры и разума, набрасывающая на него утонченные оковы.

Существенная особенность современной христианской теологии — стремление к ассимиляции идеи развития, чтобы создать в рамках религии динамичное представление о мире, которое бы не вступало в конфликт с естественнонаучными взглядами о Вселенной. В католической теологии такие тенденции наиболее полно выражены в мистической и финалистической концепции развития универсума, созданной Тейяром де Шарденом; в протестантском богословии — в работах радикальных модернистов, сторонников так называемой «теологии процесса» (Д. Кобб, Ш. Огден, К. Коттен).

Ввести в теологическое мышление идеи развития стремятся и евангелические богословы в ФРГ. В этом отношении показательна статья сотрудника журнала «Эвангелише Комментаре» профессора Г. Альтнера «Теология творения против Дарвина. Новые атаки на эволюционную теорию», опубликованная в том же журнале. Автор всячески подчеркивает, что христианское вероучение связано не столько с вопросом о времени начала мира, его древности, сколько с идеей становления, «самопереступания» сотворенного мира, бытие которого есть процесс, имеет процессуальный характер.

Альтнер критически относится к «научному» креационизму, настаивающему на истинности буквалистского подхода к библейской хронологии и отвергающему все основные теоретико-методологические установки эволюционного учения. Он характеризует подобную позицию как квазиобъективную и пишет, что было бы роковым, если бы церковь, опираясь на «научных» креационистов, заняла бы позицию диктата в диалоге с современной биологией. Альтнер выражает идеи тех протестантских теологов, которые придерживаются умеренного модернизма, считая опасным для религиозной идеологии как радикальную модернизацию христианского учения о творении, так и буквалистский подход к его истолкованию.

Конечно, ассимиляция христианскими теологами идеи развития универсума в религиозное мировоззрение объективно означает втискивание ее в прокрустово ложе религиозных догм, выхолащивание ее диалектико-материалистического содержания. Это мы ясно видим на примере «научного» креационизма, который, прикрываясь флагом новейшего естествознания, пытается задушить эволюционное учение.

«Научный» креационизм, если подходить к нему с точки зрения рассмотренных выше тенденций в отношении научного знания, имеющих место в протестантском богословии, есть явление особое.

Можно выделить три специфические черты, характеризующие это возникшее в рамках протестантского фундаментализма течение. Во-первых, ярко выраженный антимодернизм, воинственное наступление против любых попыток использовать достижения наук о природе для переосмысления содержания догмы библейского творения, ее какого-либо аллегорического истолкования. Во-вторых, многоплановая защита истинности буквального понимания библейской версии творения с помощью превратно истолкованных данных естествознания. В-третьих, объявление противостояния эволюционного учения и «научного» креационизма противоречием между двумя конкурирующими научными концепциями; при этом «научный» креационизм провозглашается строго научно обоснованной альтернативой учению об эволюции живого.

Отмеченные специфические особенности ставят это течение в известной мере особняком в христианском богословии. Ведь в настоящее время и протестантская теология, и католическое богословие, которое, базируясь на неотомистской схеме гармонии веры и разума, использует достижения наук о природе для осовременивания религиозных догматов, стремятся не только не вступать в борьбу с эволюционным учением, но, наоборот, разрабатывают богословские пути преодоления имеющихся противоречий.

Анализ основных аргументов, концептуальных положений «научного» креационизма показывает всю тщетность их Притязаний на научность, на выдвижение какой-либо реальной, обоснованной альтернативы эволюционному учению. «Научный» креационизм — это изощренная профанация науки, достижений современного естествознания. Это — новейший наукообразный вариант псевдонауки, маскирующий свое религиозное содержание наброшенными на него научными одеждами, чтобы укрыть традиционное непримиримое противоречие между религиозной верой и научным знанием.

Все попытки «научного» креационизма опровергнуть теорию эволюции абсолютно беспочвенны, несостоятельны. развитие всех биологических дисциплин показывает ее неоспоримую правоту. На основе синтеза классического дарвинизма, генетики и экологии сформировалась и постоянно развивается, обогащается эволюционная теория. Ее теоретико-методологическое значение для общей биологии возрастает.

Но это развитие и обогащение происходит, как и прежде, в ожесточенной борьбе со всеми апологетами религиозно-идеалистического миропонимания.

1. Чеховская Т. Ошеломляющее разнообразие жизни. — М., 1980. — С. 24. ↑
2. Та м же. — С. 24—25. ↑
3. Афанасьев В. Г. Мир живого: системность, эволюция и управление. — М., 1986. — С. 145—146. ↑
4. См.: Яблоков А. В., Юсуфов А. Г. Эволюционное учение. — М., 1981. — С. 193. ↑
5. См.: Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов Н. Яблоков А. В. Краткий очерк теории эволюции. — М., 1977. — С. 153—154. ↑
6. См.: Афанасьев В. Г. Мир живого: системность, эволюция и управление. — С. 173. ↑
7. Яблоков А. В., Юсуфов А. Г. Эволюционное учение. — С. 127. ↑
8. См.: Яблоков А. В., Юсуфов А. Г, Эволюционное учение. — С. 221—223. ↑
9. См.: Яблоков А. В., Юсуфов А. Г. Эволюционное учение. — С. 53. ↑
10. Там же. — С. 53—54. ↑
11. Глаголев С., Спиридонов В. Скачки и постепенность в эволюции, или слово в защиту дарвинизма // Химия и жизнь. — 1985. — № 7. — С. 46—47. ↑
12. См. там же. — С. 47. ↑
13. Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 25. — С. 48. ↑
14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 20. — С. 352. ↑
15. См.: Озима М. История Земли. — С. 84. ↑
16. См.: Яблоков А. В., Юсуфов А. Г. Эволюционное учение. — С.225—228. ↑
17. См.: Крывелев И. А. Библия: историко-критический анализ. у» М., 1982. — С. 19. ↑
18. См.: Резанов И. А. Великие катастрофы в истории Земли. — М., 1980. — С. 150-153. ↑
19. См.: Кондратьев А. Великий потоп. Мифы и реальность. — Л., 1982 — С 70—71. ↑
20. Лапо А. В. Следы былых биосфер. — М., 1979. — С. 16. ↑
21. Крывелев И. А. Библия: историко-критический анализ. — С. 18. ↑