Правовая система фашистского государства
Предметом рассмотрения является прежде всего третий рейх (1933—1945 гг.). Правовые институты, образовавшиеся в период «правового государства», в основном сохранились в третьем рейхе в своей прежней форме, хотя их содержание подверглось некоторым изменениям применительно к самой жестокой стадии развития капиталистической формации. Критерием действенности существовавшего до тех пор права был прежде всего «интерес коллектива», т. е. категория политическая. В псевдонаучной терминологии юристов третьего рейха, опиравшихся на «откровения» Гитлера, право обладало действенной силой только тогда, когда оно могло быть отождествлено с нормами морали национал-социалистов. Это должно было привести к релятивизации отношения между прежней сферой традиционного частного права и публичным правом, а также к расширению сферы публичного права. С указанной выше оговоркой не так много изменений произошло в области гражданского имущественного права. Некоторые исключения были сделаны в законодательстве, касавшемся вопроса о наследуемых усадьбах, в брачном и семейном праве, а также в связанном с ним законодательстве об охране здоровья потомства (комплекс законов под названием Erbgesundheitsgesetze).
Зловещие функции приобретало уголовное право, опиравшееся на многочисленные политические решения. Одним из них была разработка принципов фашистской морали, опиравшихся на обширную систему карательных санкций. В результате стирались границы между правом и моралью, причем право становилось показателем морали.
В фашистском государстве право основывалось на идеологии национал-социалистов (в Германии) и движении Муссолини (в Италии). Можно утверждать, что источником правовых концепций стала идеология фашистских партий, точнее — программы партий и высказывания партийных руководителей.
Концепции права в третьем рейхе опирались на идеологию национал-социалистов, разработанную в 20-х годах XX в. В Германии, до того, как власть перешла в 1933 г. в руки гитлеровской партии, фактически не существовала нацистская теория права, хотя предводители гитлеровского движения выражали свои взгляды в этой области в связи с критической оценкой устройства веймарской республики. Критика нацистских теоретиков была направлена против его юридическо-философских и юридическо-политических основ, которым противопоставлялась весьма неопределенная система права, опиравшаяся на теорию расизма. Теоретик Г. Николаи принял категорию «расы» как центральное понятие гитлеровской правовой науки[1].
Одновременно предполагалось заменить римское право новым «всеобщим немецким правом» (Gemeinrecht, пункт 19 программы гитлеровской партии). Это право якобы должно было служить интересам народа («Volkstum»), проживающего в границах рейха, его общественному строю, а также развитию его «расовой субстанции». Нетрудно заметить в этом определении новую функцию права, сводящуюся к отрицанию принципа равенства каждого гражданина перед законом и замене его неравным обращением с гражданами.
Фашистская доктрина отвергала конструкцию государства, принятую юристами-позитивистами, и, лишая государство атрибута суверенности, наделяла ею «вождя»[2]. (Ламмерс и Франк приписывали вождю «высший суверенитет рейха» и отождествляли его с «единым источником всякого права». Шмидт добавлял, что суверенной власти в руках «вождя» не может стеснять никакой правопорядок.)
Можно утверждать, что переход власти к фашистским партиям (Германия, Италия) углубил кризис буржуазной законности. В Германии уже до 1933 г. «Notverordnungen» подрывал парламентскую демократию. Первые законодательные акты правительства канцлера Гитлера формально немногим отличались от актов последних канцлеров веймарской республики. Однако уже в распоряжении о защите нации и государства, изданном после поджога гитлеровцами здания рейхстага (28 февраля 1933 г.), под видом защиты от действий, якобы угрожавших государству, были отменены основные гражданские права, зафиксированные в конституции (личная свобода, тайна переписки, свобода организаций, свобода слова, неприкосновенность собственности). Правительство получило даже право издавать конституционные законы. Примером широкой интерпретации этого распоряжения было применение «превентивного ареста» как по отношению к коммунистам, так и к другим категориям «врагов» (Freund — Feind—Theorie). Несколькими актами отменялись конституционное право на свободное выражение мыслей и свобода организации, были распущены политические партии и профессиональные союзы. Положения конституции, гарантирующие право собственности, подрывали нормативные акты, позволяющие конфисковать имущество по политическим причинам (26 мая 1933 г.).
В течение двух—трех лет с момента прихода к власти национал-социалистов вмешательство законодателя создало во всех областях общественной, экономической, культурной и политической жизни новое правовое положение. Были уничтожены принципы буржуазного правового государства, которые провозглашала конституция. Был подорван принцип легальности действий администрации, а закон о юридической силе административных актов (3 июля 1934 г.) разрешал министрам признавать обратную силу различных распоряжений, изданных в ходе осуществления политики так называемой унификации (Gleichschaltung).
Нарушали принцип Lex verto non agit постановления о службе должностных лиц, которые с обратной силой закона устанавливали приоритет провинциальных законов перед законодательством рейха, а затем уполномочивали провинциальных законодателей выдавать нормативные акты, имеющие обратное действие. В том числе было отменено административное судопроизводство. Изменения, произведенные в уголовном праве, еще более углубляли кризис права, но об этом будет сказано ниже.
Концепции и решения de lege ferenda при фашизме были жалкими и теряли свое значение в сравнении с решениями, принятыми «вождем» и его партией. Функционеры аппарата фашистской партии и правосудия занимали позицию, характеризующуюся следующим: а) отрицанием либерального политико-правового порядка; б) признанием концепции расово очищенной нации и упрощением ее правопорядка; в) признанием политической гегемонии фашистской партии; г) экспонированием роли «вождя». Из политической концепции единства немецкой нации, выраженной в триединой формуле — «государство, движение и нация», были выведены основные понятия права, принцип «вождизма» (Führertum) и принцип равенства.
Буржуазное гражданское право должно было быть заменено «народным кодексом». По концепции Г. Франка, в нем нужно было отказаться от наследия римского права и наслоений других правовых систем и выводить его истоки из германского права. В нем предполагалось определить понятие «семьи», «свободы заключения соглашений», «права собственности», «брака», «права наследования» и т. д. Согласно Гедеманну, кодекс должен был касаться всех «принадлежащих к великогерманскому рейху» в духе нюрнбергских законов 1935 г., но не распространялся на лиц «чуждой крови» и иностранцев. Проект кодекса предполагал неравенство перед правом, санкционированное ранее «арийскими» статьями нюрнбергских законов. Приговором уголовного суда гражданин мог быть лишен своего правового статуса, если он оказался «недостойным принимать полное участие в правовой жизни», иначе говоря, он низводился до положения врага. «Народный кодекс» не был оглашен до конца существования третьего рейха, однако множество предложений, поступивших в ходе редакционной работы, свидетельствует о направлении, по которому следовало фашистское законодательство, и показывает, как далеко оно должно было отойти от буржуазной правовой системы, являющейся наследием французской и английской революций.
Фашистские концепции личного права нашли полное отражение в так называемом нюрнбергском законодательстве третьего рейха (значительно меньше — в законодательстве фашистской Италии), далее — в законе о гражданстве рейха, а также в законе об охране немецкой крови (15 сентября 1935 г.). Закон о гражданстве делил граждан на две категории, причем гражданами sensu stricto были лица «немецкой крови или родственной ей», которые своим поведением доказывают, что «сознательно будут служить нации и рейху». Законодательство о защите немецкой крови подтвердило основы политики дискриминации расово чуждых элементов. Правовая норма и сопутствующее ей принуждение привели к полному отстранению от нормальной жизни еврейского населения. Подобные дискриминационные нормы были введены по отношению к польскому населению (25 сентября 1941 г.).
Нюрнбергские законы создавали фундамент права о браке. Некоторые его предпосылки нашли свое отражение в законе о стерилизации (14 июля 1933 г.) и в судебной практике, а также в законодательных нормах об охране потомства немецкой нации (18 октября 1936 г.). Право о браке (6 июля 1938 г.), по официальному обоснованию, «было первым шагом на пути создания единого великогерманского права о браке и семье». В нем содержалось утверждение, что брачное право перестает быть контрактом, что оно является правовым устройством, созданным для поддержания биологической непрерывности немецкой нации. Понятия крови и расы легли в основу ограничений при вступлении в брак, причем постановления § 4 закона ссылались на нюрнбергский закон. Чистота расы была условием вступления в брак. Несколько последующих нормативных актов исключали и даже предусматривали наказание за вступление в брак лиц «немецкой крови» или родственной ей с лицами «чуждой крови». Такие постановления касались не только евреев, но и всех национальностей, признанных принадлежащими к низшей расе, прежде всего славян (во время войны).
Наследственное право (31 августа 1938 г.) содержало концепцию «здорового национального чувства». Его предписания считали недействительным изъявление последней воли, если при этом нарушались интересы семьи и национального единства, понятые в духе «здорового национального чувства». Случаи нарушения «здорового национального чувства» были подробно перечислены в обосновании закона и в интерпретационном распоряжении министра юстиции. Ни в каком случае наследство не могло, переходить от «арийцев» к евреям. Предписания закона о наследовании согласно гитлеровской политике явно ограничивали право распоряжаться собственным имуществом. Примечательно, что в особых распоряжениях административных властей вопросы наследования у евреев регулировались таким образом, что все имущество евреев после их смерти поступало в государственную казну. Во время войны на «территориях, присоединенных к рейху», польское население, не принявшее «немецкой национальной карты», лишалось имущества и по отношению к нему постановления наследственного права были беспредметны. Представляется, что из концепции личного права вытекали некоторые аналогии для формирования фашистского права наций (международного права), также законов, касающихся национальных меньшинств. Правовая доктрина третьего рейха приняла новый термин — «право о национальных группах» (Volksgruppen recht), отказавшись от традиционного понятия «меньшинство». Гитлеровской политике агрессии должно было служить положение о «международноправовом упорядочении большого пространства при одновременном невмешательстве других держав». Утверждалось, что международное право как право наций (ius gentium) является «конкретным порядком», персонально установленным принадлежностью к нации и государству. Одновременно каждый порядок оседлых народов, сосуществующих и уважающих друг друга, составляет также территориально конкретный «порядок пространства».
Правовая доктрина гитлеровской Германии выдвигала тезис, исключавший ассимиляцию, денационализацию немецких национальных групп, проживающих в других странах. В соответствии с принятым принципом приоритета политики над правом это положение подкреплялось заявлением Гитлера, сделанным 20 февраля 1938 г. в парламенте, и нацистской «национальной идеей», из которой вытекало якобы «немецкое право опеки над немецкими национальными группами иной государственной принадлежности». Эта политическая концепция была возведена в ранг нового международно-правового принципа, исключающего возможость ассимиляции инонациональных групп. Из этого следовала претензия распространить опеку на немецкие «национальные группы», проживающие в Семиградье, на Волге, в балтийских странах и т. д. Этим также правовая доктрина оправдывала гитлеровскую агрессию против Чехословакии и Польши. В связи с политическими решениями об «упорядочении пространства» уже в 1939 г. Германская академия права отказалась от намерения кодифицировать «право о национальных группах».
Фашистская теория государства и права выдвинула на первое место расизм, и им вскоре было пропитано все законодательство третьего рейха. При соблюдении видимости законности монополистический капитал отнимал при помощи ряда нормативных актов имущество у целых групп населения, признанных объективными врагами, в первую очередь у евреев. В годы второй мировой войны крупные монополии в своей практике «ариизации» уже полностью отказались от создания видимости законности (в частности, по отношению к полякам).
Дискриминационные акты «ариизации» до 1939 г. имели целью установить контроль государства над имуществом евреев, изъять у них средства производства, хотя понятие «отчуждение» не употреблялось. Этой цели служили экономические сделки, при которых использовалось положение евреев, ограничения в торговле и правах, опирающиеся на административные распоряжения, а также акты о ликвидации имущественного состояния «неарийцев». Варварское распоряжение от 12 ноября 1938 г., налагавшее на все еврейское население в Германии контрибуцию размером в 1 млрд, марок, положило начало волне дискриминационных актов. Затем «неарийцам» было запрещено заниматься розничной торговлей, занимать руководящие должности, покупать недвижимое имущество, иметь дело с обращением драгоценностей и т. д. «Ариизационное» законодательство было введено на территории Австрии и Чехии немедленно после нападения и захвата этих земель. На территории Польши секретное распоряжение Гитлера от 7 октября 1939 г. положило начало акции экспроприации поляков.
«Ариизация» должна была начаться во имя «немецкого национального единства», с целью устранения объективного врага. Фактически, однако, процесс «ариизации» происходил в интересах крупного частного и государственно-монополистического капитала. «Благо нации», во имя которого проводилась «ариизация», фактически было благом верхушки фашистских главарей, ибо промышленно-финансовая олигархия в фашистских государствах срасталась с руководящей верхушкой фашистской партии.
Особая роль в фашистском праве принадлежала уголовному праву. Исходя из расистских установок, уголовное право безусловно должно было применяться и в таких вопросах, которые раньше относились только к сфере морали. Для определения роли уголовного права существенным было признание: существования «национальной общности», якобы связанной узами крови и расы, а также субъективным чувством принадлежности к этой общности; принципа вождизма и тем самым указаний «вождя», которые таким образом становились нормой поведения. Законодатель исходил из того, что на члена «национальной общности» следует налагать обязанности, а права последнего недействительны. Основной обязанностью считалось повиновение, а уголовное право должно было осуществлять функцию регулятора общественной морали.
С первых месяцев после прихода к власти фашистов расширялись общие принципы уголовной ответственности и так называемые судейские меры наказания, ужесточались принципы специальных превентивных мер и увеличивалось количество фактических состояний, ведущих к небывалой пенализации жизни.
Началом в системе фашистской репрессивно-превентивной политики было распоряжение о защите нации и рейха 28 февраля 1933 г. (так называемый Lex van der Lubbe), вводившее смертную казнь за преступления, которые в момент их совершения карались меньшей мерой наказания. Следующие законодательные акты от 20 декабря 1934 г. должны были обеспечить особую защиту государственных учреждений и фашистской партии. Новелла к уголовному кодексу от 28 июня 1935 г. допускала возможность уголовного преследования за деяния, не предусмотренные нормативными актами, т. е. применение аналогии. Аналогия преступности деяния выходила за рамки правовой системы, обращаясь «к здоровому национальному чувству». Судья должен был установить, было ли в составе преступления нарушение основ политической доктрины фашистов.
Новеллизация нескольких фактических положений кодекса свидетельствует о непосредственном вмешательстве «вождя» в правосудие. На это указывают предписания об охране немецкой крови и чести (15 сентября 1935 г.), а также законы о борьбе с экономическим саботажем и т. д.
В ходе подготовительных работ к изданию нового уголовного кодекса были сформулированы положения, которые легли в основу «уголовного права военного времени». Еще до войны строгость уголовного законодательства не оставляла сомнений, что дело идет к применению таких средств, которые полностью устранят преступность. Уже проекты «уголовного права военного времени» были направлены на создание системы эффективной защиты «внутреннего фронта» — системы, охраняющей «единство национальной общности». Усиление уголовных санкций, расширение перечня деяний, за которые угрожало уголовное наказание, и, наконец, упрощение карательной процедуры — это лишь некоторые важнейшие средства борьбы с «деструктивными» действиями или «предательством» вождя.
Распоряжение об особом уголовном праве в период войны от 17 августа 1938 г. свидетельствовало о том, что фашистское государство закончило этап подготовки к войне и приспособило всю правовую систему к военным условиям. Смертной казнью каралось так называемое «разлагающее влияние на обороноспособность». Это должно было обеспечить мобилизацию и ликвидировать проявления пораженческих настроений. Очередные акты о чрезвычайных мерах в области радиовещания, о военной экономике и, прежде всего, о врагах нации (5 сентября 1939 г.) составляли ядро уголовного права военного времени. В них допускалось применение наказаний, выходящих за границы законности, если этого требовало «здоровое национальное чувство». Среди прочих выделялось своими исключительно суровыми наказаниями распоряжение об обеспечении обороноспособности немецкой нации от 25 сентября 1939 г. Несколько позже (6 мая 1940 г.) было разрешено распространить действие уголовных законов на оккупированные страны, на преследование граждан покоренных стран через суд оккупантов и на подавление таким образом движения сопротивления (хотя этим занимались и другие оккупационные органы).
В годы войны фашистские законодатели не стесняли себя требованиями законности. Примечательным является факт, что даже суды, которые должны творчески развивать мысль законодателя, также перестали считаться с требованиями законности. Широкие возможности свободной оценки преступных деяний создавали новеллы к уголовным кодексам от 4 сентября 1941 г., от 5 мая 1944 г., от 25 августа 1944 г., содержавшим формулировки об охране национальной общности и обеспечении тотальных военных усилий.
Особой формой надстройки уголовного права военного времени являлось специальное уголовное право для поляков и евреев (распоряжение об уголовном судопроизводстве для поляков и евреев на присоединенных восточных территориях от 4 декабря 1941 г., содержавшее дискриминационные основы политики на землях, присоединенных к Германии). В этом преступном нормативном акте были перечеркнуты, в частности, принципы состязательности и равенства сторон в уголовном процессе, введено наказание ссылкой в концентрационные лагеря как исключительной формы лишения свободы; в нем предусматривалось также наказание без суда и следствия. Осуществление этого преступного акта поручалось специальным судам.
Общее судоустройство после установления фашистской диктатуры подверглось в принципе незначительным изменениям. Новым явлением было, однако, введение специальных судов (21 марта 1933 г.), которые должны были осуществлять уголовное преследование за политические преступления. Немного позже (24 апреля 1934 г.) верховный суд рейха (Reichsgericht) был лишен права рассмотрения дел о государственной измене в пользу вновь образованного национального трибунала (Volksgerichtshof). Компетенции специальных судов были расширены, что привело к значительному ограничению деятельности обычных судов. Это были суды одной инстанции, а положение обвиняемого было очень неблагоприятным в связи с ограничением доказательной стадии процесса, возможности защиты и отсутствия права обжалования. С расширением гитлеровской агрессии специальные суды были учреждены и на аннексированных территориях (в Австрии, Чехословакии и Польше). Специальным судам было поручено осуществление особого уголовного права для поляков и евреев на территории, присоединенной к рейху, а некоторым из них поручалось судить лиц, вывезенных в Германию в рамках акции «Ночь и мгла».
Преобразованиям подверглась судебная администрация, упрощалась судебная процедура. В области процедуры обжалования характерным было систематическое ограничение допустимости юридических мер. Упрощение и модификация судебной процедуры должны были ускорить наказание.
Со временем политическая полиция стала конкурировать с правосудием в области репрессий по отношению к политическим противникам. С 1933 г. применялся превентивный арест как внесудебное средство преследования «общественных вредителей».
Политическая доктрина фашистов в области судебной практики особенно глубоко проникала в гражданское право. Реформы судебной процедуры и перестройка аппарата правосудия позволяют утверждать, что в этой области процесс фашизации зашел особенно далеко.
В процессе перестройки судоустройства значительную роль сыграла концепция «народного судьи» (которым чаще всего был высокий деятель фашистской партии). Концепция «здорового национального чувства» предполагала возможность отступления от буквы закона во время разбирательства и замены его мнением судьи. Судья решал, дают ли предпосылки политического характера повод для наказания, если законом оно не предусмотрено.
Nikolai Н. Die rassengesetzliche Rechtslehre. Grundziige einer na- tionalsozialistischen Rechtsphilosophie. Munchen: Verlag F. Eher GmbH, 1933, 2 Auflage. ↑
Schmitt C. Staat, Bewegung, Volk. Die Dreigliederung der politi- schen Einheit. Hamburg: Hanseatischer Verlag, 1933. ↑
