Синтез знаний и проблема оптимизации научного творчества

Развитие тенденции к синтезу знаний определяется как потребностями практики в условиях научно-технической революции, так и требованиями внутренней логики науки как определенной формы человеческой деятельности. Активизация тенденции к синтезу знаний требует ее философского обоснования. В свою очередь, интегративный процесс способен в существенной мере интенсифицировать, оптимизировать весь процесс научного исследования в целом. Некоторые методологические аспекты воздействия тенденции к синтезу знаний на процесс оптимизации научной деятельности будут рассмотрены в данной главе.

1. Интеграция знаний как момент оптимизации научного творчества

Неуклонное нарастание темпов и масштабов научно- технического прогресса приводит к двоякому сдвигу в человеческой деятельности, прежде всего к информационному сдвигу в трудовых усилиях людей — все большая доля труда перемещается из области процессов переработки вещества и энергии в область добывания, хранения, переработки и передачи информации.

Научная деятельность как вид информационной деятельности становится все более массовой и требует больших затрат. В развитии науки на современном этапе, на наш взгляд, намечается известный сдвиг в информационной деятельности. Этот сдвиг заключается в том, что наряду с неуклонным и поистине лавинообразным возрастанием количества научной информации, ростом числа книг, журналов, статей (так называемый «информационный взрыв») ощущается нехватка сведений в экономической области, в медицине, в исследовании биосферы, в ряде фундаментальных разделов физики («информационный голод»).

Вышеизложенные обстоятельства ставят со всей остротой вопрос об интенсификации научной деятельности, о достижении в ней определенных оптимумов взаимоотношения ряда параметров — затрат и количества и качества технологических рекомендаций, соотношения числа исследователей и произведенной ими научной продукции и др.

На идеалистической базе постановка вопроса об оптимизации (минимизации) научной деятельности содержится еще в «Механике» Э. Маха, который писал: «Сама наука может рассматриваться как задача на минимум, состоящая в том, чтобы возможно полнее изобразить факты с наименьшей затратой работы мышления»^[1].

На современном этапе развития науки выражение «оптимизации научного творчества» соответствует кибернетическому стилю изложения методологических проблем, и уже в этом заключено его формальное основание.

Однако нам представляется, что здесь имеются и содержательные основания, связанные прежде всего хотя бы с тем фактом, что именно в эпоху кибернетики проблема эффективности творческой деятельности приобрела особую значимость и остроту. Главное же основание для употребления выражения «оптимизация научного творчества» заключается в специфике как самого творческого процесса, так и его продуктов.

В плане этого соображения обнаруживается, на наш взгляд, известное несовершенство (по крайней мере в отношении методологического исследования) употребляемого в литературе выражения «производительность труда научных работников». Здесь скрадывается специфичность научного труда по сравнению с трудом физическим. Вряд ли есть смысл, например, говорить, что «открытие двух математических теорем эквивалентно открытию одной элементарной частицы». В науке мы имеем дело с единичными продуктами, правда, сравнительно массовой деятельности, имеющей к тому же всеобщие закономерности и черты.

Продукты научного творчества уникальны, их нет смысла тиражировать, т. е. делать заново. Оценивать же научную деятельность, допустим открытие, количеством произведенных знаков или длиной чернильной линии, фиксирующей их, тем более бессмысленно. Понятие «производительность труда научных работников» свидетельствует об экстраполяции экономических представлений, выработанных при анализе физического труда, на сферу науки.

Проблема оптимизации научной деятельности исключительно многопланова. В ней могут быть вычленены по крайней мере четыре основных аспекта — социально-организационный, психологический, формально-логический (алгоритмизация, автоматизация мышления) и, наконец, методологический, которому, естественно, и будет уделено главное внимание в нашем изложении.

При методологическом рассмотрении путей развития научной деятельности важно прежде всего отметить момент саморегулируемости, самоорганизации науки как сложной развивающейся системы. Действительно, новая ситуация (необходимость получения все увеличивающейся экспоненциально информации при ограниченном число ученых и ограниченных ресурсах, выделяемых обществом на науку) включает некоторые внутренние компенсаторные механизмы в развитии науки.

Так, например, высказывается соображение, что относительное замедление количественного роста некоторых показателей в науке будет компенсировано совершенствованием качественных показателей. До сих пор происходил крайне интенсивный количественный рост численности ученых — чем больше необходимо обществу информации, тем больше требовалось ученых для ее продуцирования. Теперь же начинает срабатывать фактор «элитности», т. е. возросшее число специалистов высшей квалификации будет обеспечивать неуклонный рост научной информации даже и при ограничениях, накладываемых на общую численность занятых в науке. Но, конечно, просто рассчитывать на стихийный рост фактора элитности в развитии науки было бы совершенно недостаточно для действенной оптимизации научного творчества.

Для этого нужно осуществить исследование творческих процедур, чтобы с помощью их теоретического осознания найти адекватную форму управления творческим процессом. Всякое оптимальное управление представляется, как известно, чем-то средним между двумя крайними ситуациями: между абсолютно жесткой централизацией, регламентацией и между полной децентрализацией, всяким отсутствием регламентации и организованности. Оптимальное управление предполагает нахождение усредненного пути между этими двумя крайностями. Еще Рене Декарт предлагал очень простой выход, который в известной степени сейчас используется. Он писал: «…Если бы существовал человек, заведомо способный открывать важные и самые полезные вещи для общества, если бы другие люди старались ради этого всяческими способами помочь ему в осуществлении его планов, то, по-моему, самое лучшее, что они могли бы сделать для него, — предоставить ему средства на расходы по опытам, в которых он нуждается, и не позволить никому нарушать его досуг»^[2].

Но сводить все дело просто к предоставлению досуга ученым было бы крайне слабой формой оптимизации. Здесь нужно пойти дальше.

Творческий процесс осуществлялся в течение веков на основе стихийной самооптимизации в целом успешно. Задача сегодняшнего дня в том, чтобы активизировать творческий процесс, осознав его узловые моменты, чтобы сделать его достоянием широких слоев работников.

В перспективе будет происходить все более интенсивный перелив усилий из сферы познания мира в сферу познания самого познания. Можно полагать, что в будущем здесь разовьются разветвленные и многоплановые направления, и на познание познания люди будут тратить усилий может быть не меньше, чем на познание внешнего мира.

Несомненно, революция в умственном труде связана с совершающейся у нас на глазах фазой перехода- к машинизированной интеллектуальной деятельности.

При всем своем неуклонно возрастающем быстродействии машины пока осуществляют «квазитворческие» операции по жесткой или вариабильной программе, которая аккумулирует прошлый, уже осуществленный опыт человечества.

Существенно при этом отметить, что машинизация умственного труда часто не только не ведет к сокращению числа работников, а напротив, увеличивает их количество. Появляются новые массовые профессии, например, программисты, готовить которых достаточно трудно. Стало быть, машинная оптимизация научного творчества ограничена по своим возможностям и даже, как полагают многие авторы, вообще не затрагивает собственно творческую компоненту умственного труда — продуцирование внутренне новой информации, не алгоритмизируемой по крайней мере в момент ее производства.

Если машинизация умственного труда составляет внешний план автоматизации научного творчества, то на базе логико-математических средств формализации вырабатываются внутренние автоматизмы познания. Известно, что в условиях современного интеллектуального климата продвижение вперед в теоретическом познании обычно органически связано с усовершенствованием средств формализации, их преобразованием (достаточно вспомнить своеобразные черты микромира и их фиксацию, например, с помощью некоммутирующих операторов).

Однако и для формирования исходных посылок, и для содержательной интерпретации результатов формализации (вероятностное истолкование Т-функции М. Борном, дираковская трактовка двух знаков в решениях уравнения для электрона) нужно неформализованное знание.

Нам думается, что как бы в перспективе ни развивались приемы формализации, алгоритмизации, внутренней автоматизации знания, само исследовательское решение или по крайней мере его содержательное ядро будет оставаться неформализованным актом, характеризуемым всем набором плохо эксплицируемых терминов — озарение, интуиция, догадка, фантазия^[3].

Методологический аспект оптимизации научной деятельности предполагает рассмотрение двух важнейших проблем: о взаимоотношении творческих и нетворческих моментов в функционировании науки, о взаимоотношении дискурсивных и интуитивных элементов творческой деятельности в науке.

Характеризуя первую из этих проблем, следует иметь в виду, что понятие деятельности ученого значительно шире, чем понятие собственно научного творчества. В частности, современный ученый много времени и усилий тратит на обнаружение, усвоение, хранение научной информации. Большие трудности связаны с чисто технической стороной изложения выработанных идей (писание, печатание, подготовка верстки и т. и.), без чего идея не может иметь реальной общественной значимости для науки. Несомненную революцию в этой области вызвало бы конструирование механизмов, которые могли бы, например, размножать зримую информацию непосредственно с голоса.

Принципиально важную роль в интенсификации научной деятельности играют электронно-вычислительные машины, моделирующие мышление человека.

Информационные модели психики, основанные на двух фундаментальных допущениях: а) человеческое мышление — это совокупность элементарных информационных актов, «манипуляция символами»; б) человеческая психическая деятельность исчерпывается усвоением информации из среды (теория обучаемости), выявили как свою плодотворность, так и ограниченность. Сверхобобщенный информационный подход имплицитно содержит идею тождественности человека и машины. Уже сейчас требуются более глубокие модели мышления и моделирование способности продуцировать информацию (а не только ее усваивать из среды).

ЭВМ открыли возможность автоматизации, алгоритмизации логических построений. В дальнейшем эти возможности еще больше возрастут.

Вполне понятно, что основные трудности методологического аспекта оптимизации науки связаны со сферой содержательно-интуитивной компоненты собственно научного творчества. Вопрос об оптимизации научного творчества (как и вопрос о любой форме оптимизации) не имеет смысла вне проблемы критерия оптимизации. Этот критерий целесообразно связать со специфическими чертами научного творчества^[4]. Такие черты могут рассматриваться как параметры оптимизации творческой деятельности в науке.

На современном этапе развития кибернетического подхода к мышлению творческой обычно считают деятельность, осуществляемую без алгоритма, или, точнее, по алгоритму, который в данных конкретно-исторических условиях никому из людей неизвестен. Хотя это определение негативно, но тем не менее, поскольку в нем используется точный термин-алгоритм, постольку оно может представляться плодотворным. Оно материалистично, направлено на преодоление теолого-мистического подхода к творческому акту.

Итак, первая черта творческого акта связана с его неалгоритмизируемостью на данном этапе и стало быть с логической необосновываемостью и ориентировкой на интуитивную очевидность. Последняя берется, конечно, не в ее мистической интерпретации, а в духе классического тезиса Р. Декарта. Он писал: «Под интуицией я разумею не веру в шаткое свидетельство чувств и не обманчивое суждение беспорядочного воображения, но понятие ясного и внимательного ума, настолько простое и отчетливое, что оно не оставляет никакого сомнения в том, что мы мыслим…»^[5].

Второй чертой творческого акта является перерыв непрерывности (дискурсивности как непрерывности следования от посылок к выводу). Характеризуя свои работы по волновой механике, де Бройль красочно пишет: «Яркий свет внезапно озарил тогда мой ум»^[6]. (Выделено нами. — И. Н.)

Скачкообразный характер фундаментальной догадки не может быть истолкован иррационально, ибо творческое плодотворное озарение всегда вмонтировано в фон рациональных дискурсивных логических рассуждений. И эта включенность интуитивного озарения в ткань логических построений составляет третью черту творческого акта. Интуитивное построение не является чем-то несовместимым с формально-логическим построением; напротив, они взаимодополняют друг друга, взаимодействуют друг с другом, и даже в известных пределах взаимопереходят друг в друга.

Четвертая методологическая черта творческого акта связана с трактовкой открытия в качестве альтернативы малой вероятности. При выдвижении радикально нового элемента научной теории в необходимую логическую цепь суждений как бы вкрапливается некоторая случайность.

Рациональная интерпретация творческой интуиции, вопреки мнению 3. Фрейда, считавшего, что «в области психического нет ничего произвольного, недетерминированного»^[7] (в духе однозначной детерминации), может быть осуществлена только на базе учета роли случайности и вероятностной детерминации.

Ведь само появление в истории науки гения, значительно ускоряющего прогресс научного познания, представляет собой благоприятную для человечества историческую случайность.

Дж. Д. Уотсоном в общем-то справедливо отмечено: «Наука, вопреки мнению непосвященных, редко развивается по прямому логическому пути. На самом деле каждый ее шаг вперед (а иногда и назад) очень часто событие глубоко личное, в котором главную роль играют человеческие характеры и национальные традиции»^[8].

Пятая, пожалуй, важнейшая черта творчества в науке связана с его антиконформистской, враждебной всяческому догматизму, природой. В акте творчества весьма часто отражение действительности реализуется через посредство активного смещения познающим субъектом наличных связей бытия. В этом смещении заключен, по нашему мнению, важнейший элемент фантазии, которую нельзя отождествлять с воображением, с выработкой психических образов. Творить — это значит достигать некоторого оптимума в сочетании отражения и смещения моментов реальности. Как хорошо сказал Л. Мартынов:

В творчестве существен радикальный разрыв с прежней информацией. Нам думается, что существенная сторона специфики творческого акта связана с диалектическим единством усвоения имеющейся в науке информации и выработкой разумно критического отношения к ней. Вскрывая определенный парадокс всякого преподавательского процесса в специальных науках, Л. де Бройль писал: «Безусловно, что преподавание, по самой сути своей, имеет склонность к догматизму, что оно стремится придать окончательную, застывшую форму состоянию наших знаний, в действительности всегда временному»^[10].

Отмеченная парадоксальность преподавания специальных дисциплин, если не преодолевается, то по крайней мере компенсируется преподаванием методологии научного знания.

Революционно-критический дух представляет собой важнейший момент гениальности, ибо еще Д. Дидро было резонно сказано: «Нет таких правил, которых гений не — преодолел бы с успехом»^[11].

Механизм оптимального сочетания логически-дискурсивных и интуитивных элементов научного открытия можно наглядно показать на материале открытия квантов М. Планком.

М. Планк к открытию нового закона излучения абсолютно черного тела двигался поистине ощупью, не осознавая полностью радикальности своих выводов. В 90-х годах прошлого столетия существовал закон Вина для описания излучения абсолютно черного тела. Этот закон давал, как известно, некоторые расхождения с эмпирическими данными.

М. Планк, который прошел большую школу в духе классической физики, был далек от того, чтобы подрывать основы той науки, которой он посвятил свою жизнь. Его исходный доклад 19 октября 1900 года преследовал, как видно из заглавия («Über eine Verbesserung der Wienschen Spectralgleichung»), сравнительно скромную цель — улучшение закона Вина. Путем определенных выкладок и некоторых математических построений Планк получил отвечающую опыту формулу для излучения абсолютно черного тела.

Таким образом, формула Вина была улучшена. Но с этого момента начинается самое трудное. Ибо возник вопрос — каков смысл этих математических результатов, не является ли это просто подгонкой под экспериментальные данные?

2 июня 1920 года в Нобелевской речи М. Планк вспоминал, что он два месяца напряженно работал над одним вопросом — каков физический смысл этой новой формулы, улучшающей закон излучения черного тела. Результатом новой работы явился знаменитый доклад Планка 14 декабря 1900 года, о котором он в Нобелевской речи сказал: «Темнота просветлилась и начало брезжить новое и далекое сияние».

В докладе 14 декабря 1900 года было неявно предположено, что энергия распространяется конечными порциями — квантами. Планк двигался к этому взрыву классической физики интуитивно, испытывая давление самой логики науки.

В этом докладе введено новое понятие «элемент энергии E», получаемый умножением универсальной постоянной h на частоту резонаторов v. Элемент энергии Е — по существу уже квант, «Америка» уже открытая, но еще не узнанная. Это революционное понятие противоречило всей структуре классической физики. Если бы этот факт заметил М. Планк, он, возможно, не получил бы свою гениальную идею, продолжая бесплодный поиск совмещения формулы излучения черного тела со всей структурой классической физики. «Гениальная слепота» спасла гения, и величайший взрыв физики произошел в форме счастливой случайности. В начале XX века еще было непонято, что «некоторое усовершенствование» формулы излучения черного тела вводит в физику революционную идею, которая ломала буквально основы всего здания физической науки.

М. Планк стремился сочетать свою новую идею об элементах энергии с традиционным материалом физики. Но А. Эйнштейн, молодой в то время физик, почувствовал, что идея Планка перестраивает всю физику, что вся классическая физика несовершенна. Эйнштейн пошел дальше: он, как известно, выдвинул предположение, что и свет представлял собой поток фотонов, подчеркнув необходимость коренной ломки классической механики и электродинамики.

В конце концов пришли к радикальной перестройке всего здания физической науки.

Этот пример показывает, как совершается революционный скачок в творческой деятельности, как обнаруживается альтернатива малой вероятности. В данном случае речь идет о гениальном открытии. Само это открытие усилило синтез знания и радикально оптимизировало творческий процесс научного познания.

Суть дела заключается в том, что в последующие десятилетия XX века происходило неуклонное развитие идеи расчленения познаваемых объектов на исходные отдельные элементы («кванты»). Это имеет место и в теории информации, и в генетике, и в психологии и т. д. (биты, гены, элементарные психические акты и т. д.).

Выявляя в научном творчестве важную роль интуиции, догадки, логически необосновываемой в момент ее выдвижения, существенно, на наш взгляд, различать два вида интуитивных построений. Интуиция первого вида основана на сжатом во времени аккумулировании опыта. Такого рода интуитивное решение при наличии достаточно большого отрезка времени может быть обосновано логическими посылками, которые даны энтимемно. Данную мыслительную конструкцию можно назвать энтимемной интуицией.

Легко видеть, что она занимает промежуточное положение между дискурсивными рассуждениями и интуицией высшего типа, алгоритм которой вообще неизвестен в данный момент времени.

Яркий пример такой энтимемной интуиции, аккумулирующей опыт, мы находим в воспоминаниях А. Н. Крылова. Он пишет о замечательном кораблестроителе-самоучке П. А. Титове, который любил говорить: «Видишь, мичман, твои формулы правильные, я проверил на глаз — сходится»^[12].

Второй вид интуиции — это фантазирующая интуиция, осуществляемая без достаточной обоснованности формально-логических связей. Этот вид интуиции наиболее загадочен, кажется внелогичным, внеопытным (т. е. непосредственно не вытекает из опыта). Он теснейшим образом связан с природой гения. Мы можем сегодня лишь методологически осознавать и подчеркивать его большую роль в научном творчестве, предоставляя науке будущего постепенно раскрывать психофизиологические и диалектико-методологические механизмы такого рода интуиции, основанной на фантазии. Для фантазирующей интуиции характерно стихийное проникновение в суть вещей, характеризуемое опережением действительности мыслью, а для опережающего отражения свойствен отлет мысли от бытия, но не «безмерный». Эта особенность характеризует творческий процесс, не подразделяемый по сферам осуществления на науку и искусство. В этом плане показательно творческое ощущение, в несколько мистичной форме выраженное Г. Гейне: «…поэт во время творчества чувствует себя словно он. согласно учению пифагорейцев о переселении души, уже некогда жил в различных образах — и его интуиция служит ему воспоминанием»^[13].

Нам думается, что в целом идущее от Канта противопоставление творческого процесса в науке и искусстве сейчас лишь затемняет всеобщие механизмы творчества. Как известно, Кант даже был склонен принижать творчество в науке (где меньше свободы для самовыражения гения) по сравнению с творчеством в искусстве (где царствует якобы абсолютный произвол гения и нет объективных законов).

Нам думается, что Кант в данном случае впадает в крайность — и для научного и для художественного творчества существенным признаком является внутренняя новизна, уникальность (в отличие от внешней новизны).

Чтобы развить чувство нового, недостаточно руководствоваться максимой: если вы хотите подготовить творца в области математики, то с ранних лет обучайте его только лишь одной математике, подвергайте бесконечным тренировкам в области математики. Творческое начало наиболее полно активизируется тогда, когда человек знаком с многообразными видами деятельности. Активизация творческой способности в науке связана с информацией в области искусства.

Можно привести некоторые иллюстрации. Например, в предисловии к собранию своих популярных сочинений великий австрийский физик Л. Больцман писал: «Без Шиллера мог, конечно, быть человек с моим носом и моей бородой, но это не был бы я»^[14]. Без немецкой классической литературы не было бы немецкой физики, развитие которой дало такие большие результаты. Механизм этой связи в полной мере еще не ясен, но какие-то его элементы могут быть намечены. М. Лауэ проводит такое рассуждение: «Я сомневаюсь, посвятил бы я себя чистой науке, если бы не пришел в тесное соприкосновение с греческой культурой и греческим языком». М. Лауэ предлагал даже больше изучать в гимназии древние языки в качестве предпосылки для творчества. Он пишет: «Именно у греков можно научиться подлинной радости чистого познания»^[15]. По-видимому, эта свобода полета творческого воображения, которая всегда присутствует в подлинном искусстве, позволяет подготовить человека к деятельности в области науки, где такого рода относительно произвольное смещение наличных связей ограничено.

По-видимому, столь важная для творчества способность «полиальтернативности» мышления, т. е. способность человека осуществлять поиск в разных направлениях, вырабатывается в ходе освоения как качественно многообразной информации из самых разных сфер, так и накоплением большого количества однопорядковой информации из своей дисциплины.

Для всех форм творческого отражения общим является момент фантазии. Как известно, В. И. Ленин подчеркивал, что «…и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее…есть известный кусочек фантазии… нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке…»^[16].

Сближение творчества в науке и творчества в искусстве по линии развития общей способности к фантазии будет приобретать все большую роль в интенсификации умственного труда.

Внеопытный характер интуиции, конечно, не означает некоего мистического априоризма. Он связан с рационально понимаемой интеграцией разнородной информации. Этот процесс может быть назван ассоциирующей интегрирующей фантазией.

В исключительно интересном и искренне написанном отчете о работах по раскодированию структуры ДНК Дж. Д. Уотсон приводит поучительный пример ассоциирующей фантазии. Как-то в разгар исследований Френсис Крик услышал в пивном баре при университете, как один астроном говорил о «совершенном космологическом принципе». Не вдаваясь в астрономические детали, он предположил, что, может быть, существует «совершенный биологический принцип», заключающийся в саморепликации гена, т. е. в способности его самовоспроизводить самого себя при удвоении числа хромосом в ходе деления клеток^[17]. Так путем причудливой ассоциации была выработана одна из важных рабочих гипотез.

Диалектико-материалистическое осмысление механизма ассоциирующей интеграции сведений из самых отдаленных областей исследования дает продуктивную методологическую ориентацию представителям специальных наук. Реализация этой интеграции заключает в себе один из важнейших ресурсов методологической оптимизации научного творчества.

Конечно, разделение труда в науке весьма эффективно. Разделение труда — это условие повышения производительности любого труда.

Но сегодня мы живем в «век насыщения», когда привычно действующие закономерности начинают утрачивать силу. Нам думается, что сейчас разделение труда в научной деятельности уже достигло такой степени зрелости, что могут проявляться в нем и регрессивные моменты, его дальнейший простой рост может привести к известным затруднениям в развитии науки. Это осознается и учеными.

Современная наука раздроблена на научные дисциплины, в ней возникли и возникают направления с очень узкими задачами и с узким кругом применения. Такой рост разделения труда есть следствие увеличения информации.

Тем не менее дальнейшая, все более узкая специализация, которая до сих пор была оправдана, так как давала узких специалистов, но глубоко знающих свой предмет, теперь сталкивается с трудно преодолимыми препятствиями. По этому поводу В. Л. Рыжков заметил: «Казалось бы, в связи с этим (возрастанием числа и размеров научных журналов. — И.Н.) ученые должны больше и больше ограничивать себя узкими разделами науки. Но беда как раз в том, что современная наука этого не допускает. Чем дальше развиваются отдельные отрасли биологии, тем яснее становится, что надо знать многие отрасли для того, чтобы успешно работать. Таким образом, узкая специализация не является выходом из положения»^[18].

Отрицательные последствия дальнейшего ничем не компенсируемого разделения труда заключаются, на наш взгляд, в следующих основных моментах.

Одна из ведущих тенденций современного научного познания заключается в том, что хотя познание все полнее обнаруживает единство мира и единство наук и в известной мере условность их разделения, в то же время продолжается дробление творческого процесса на все более узкие подразделения. В результате мы идем к такому состоянию, когда будет столько наук, сколько исследуемых объектов. Но тогда научные дисциплины будут в предельном случае как бы науками о таких областях реального мира, размеры которых стремятся к нулю. Естественно, что и область применения столь узких дисциплин тоже будет стремиться к нулю, что является абсурдным.

Второе отрицательное последствие дальнейшего роста разделения труда в науке заключается в том, что разделение труда, «перешедшее свою меру», начинает ограничивать возможности творческой деятельности человека. Человек становится как бы искалеченным этим чрезмерным разделением труда., он утрачивает свою целостность, в силу этого его творческие потенции могут ослабевать.

Третье отрицательное последствие чрезмерного разделения труда заключается в том, что утрачивается единый общенаучный язык, возникает бесконечное множество языков, возникает в структуре науки как бы «модель легендарной Вавилонской башни», которая, как сказано в Библии, не была достроена по причине хаотичного смешения языков.

Наконец четвертое отрицательное последствие чрезмерной дифференциации наук заключается в том, что возрастает количество потерь информации. Сейчас эмпирическим путем установлена зависимость между потерями информации и числом ученых, количеством отдельных научных групп, количеством дробящихся наук.

Данное отрицательное последствие роста разделения труда в науке заключается в том, что может вообще начаться зацикливание научной информации, поскольку люди в разных областях будут открывать сходные вещи, информация начнет развиваться не поступательно, а как бы по кругу.

Где же выход?

Думается, что выход здесь заключается в том, чтобы в методологическом обосновании стратегии и тактики науки упор делать на синтез знаний, а не на его дальнейшую безудержную дифференциацию. По-видимому, здесь следует пройти два этапа:

первый — сегодняшний, когда методология должна теоретически обосновывать стихийно реализующийся синтез знания;

второй этап начнется тогда, когда, на основе теоретических разработок, можно будет сформулировать некоторые практические рекомендации для перестройки науки под углом зрения возрастающей роли тенденции к синтезу знания. Этот переход к оптимальному управлению синтетической тенденцией в развитии научного знания представляется нам одним из серьезных ресурсов интенсификации творческого процесса. Методология синтеза знания представляет собой важный путь оптимизации научного творчества.

2. Методологический синтез знаний

На современном этапе мы можем наблюдать своего рода разрыв между теорией науки, где выяснены пагубные последствия разделения труда в науке, и реальной практикой организации научного труда, где науки продолжают все больше дифференцироваться.

Определенным выходом из этой ситуации может служить органическое соединение в сознании ученых двух взаимодополняющих методологических установок. Первая из них направлена на выявление специфики исследуемого объекта и ее максимально точное выражение. Вторая установка ориентирует на раскрытие общности объектов различных классов; этот методологический прием может быть назван монистической устремленностью исследования. Современное естествознание дает благодатный материал как для развития самого диалектико-материалистического монизма, так и для усиления монистической устремленности исследования, которая ведет к объединению казалось бы отдаленных областей науки.

Интеллектуальный климат современной науки способствует синтезу знаний, выработке синтетического стиля мышления, который объединяет различные области исследования, фиксируя такие всеобщие черты современного знания, как статистичность, формализация научных теорий, дискретизация объектов изучения, неуклонно растущая абстрактность и опосредованность понятий науки.

При характеристике тенденции к синтезу знаний важно различать две основные формы этого процесса: методологический синтез знаний, связанный с выявлением общей характеристики научного познания данной эпохи в целом и внутринаучный механизм синтезирования различных дисциплин, который мы обозначаем как междисциплинарный синтез. (Конечно, немаловажное значение имеет и третья форма синтеза — внутридисциплинарный синтез, объединение теорий в рамках одной науки. Однако эта форма стоит несколько особняком от первых двух, и она должна служить объектом самостоятельного анализа, выходящего за рамки данной работы.)

Охарактеризуем прежде всего основания и элементы методологического синтеза знаний.

В области интенсификации умственной деятельности человека исключительно важна общая методология науки, которая связана с философией и представляет собой своеобразную аккумуляцию опыта человеческой творческой деятельности, человеческого познания, обобщение истории познания, вычленение некоторых тенденций в познании, обобщение опыта формирования некоторых научных открытий.

Вопрос о философском осмыслении творчества был сформулирован уже давно, в частности Ф. Шиллером, который в письме к Гете писал, что «познание орудий духа и отчетливое познание метода уже поднимает человека до известного господства над всеми предметами»^[19]. Эта философская концепция творчества может быть описательной и выражена в повседневном языке, но может быть эвристической, т. е. давать рекомендации, которые способствовали бы какой-то интенсификации творческой деятельности. М. Борн писал: «Физика нуждается в обобщающей философии, выраженной на повседневном языке»^[20].

Усиление методологического синтеза знаний на современном этапе развития научного познания имеет под собой как социально-практические, так и социально-теоретические основания.

Социально-практическая база методологического синтеза знаний связана с особенностями самого процесса производства в условиях научно-технической революции. Подчеркивая дифференцирующий человеческую деятельность характер крупной машинной индустрии, К. Маркс в «Капитале» писал: «Принцип крупной промышленности — разлагать всякий процесс производства, взятый сам по себе и прежде всего безотносительно к руке человека, на его составные элементы, создал вполне современную науку технологии. Пестрые, внешне лишенные внутренней связи и окостеневшие виды общественного процесса производства разложились на сознательно планомерные, систематически расчлененные, в зависимости от желательного полезного эффекта, области применения естествознания»^[21].

В условиях автоматизации, когда на передний план все в большей и большей мере выступают системы «человек- автомат», принципам машинной индустрии противостоят целостный характер деятельности человека, управляющего автоматизированной системой, и соотносительность функций человека и автомата, объединенных в едином технологическом цикле. Иными словами, растущая синтетичность производственного процесса, трудовой деятельности выражается в том, что формируется потребность в теоретическом синтезе, в свою очередь требующим синтетической методологии. Эта потребность вызревает в условиях продолжающегося процесса дифференциации в специальных науках. Методологический синтез осуществляется философским знанием. В данном случае имеет место своего рода компенсаторный эффект: лавинообразное дробление специальных дисциплин в определенной мере уравновешивается синтетической функцией философского знания.

Профессор Питтсбургского университета О. Райзер, критикуя неопозитивизм и призывая избежать «семантического самоубийства философии», справедливо подчеркивает в своей работе «Мировая философия и интеграция знаний» плодотворность традиционного понимания «философа как интегратора научных знаний»^[22]—[23]. Однако он заблуждается, полагая, что теоретической основой полной интеграции знаний призвана служить некая «всеобщая идеология». Вполне понятно, что тенденция к синтезу специальных наук не только не предполагает беспринципного слияния противоположных линий в философии — материализма и идеализма, но, напротив, реализуется в условиях дальнейшей идеологической борьбы между ними.

В ходе этой борьбы будет все полнее проявляться преимущество диалектико-материалистической философии как подлинно целостного, синтетического учения, развивающего последовательный научный монизм.

Диалектико-материалистическое учение, развивающееся под воздействием специальных наук, служит теоретической базой методологического синтеза знаний.

Методологический синтез научного знания может быть успешно осуществлен, если учитывать четыре характеристики современной науки.

Первая из них характеризует тенденцию к унификации понятийного аппарата пауки, достаточно хорошо проанализированную. Хотя в условиях все большего дробления научных дисциплин терминологическая чересполосица далеко не преодолена (так, одними и теми же терминами в разных дисциплинах обозначаются подчас совершенно разные вещи), тем не менее начинает все явственнее вычленяться концептуальное ядро, состоящее из общих для всех наук понятий. Такие понятия, как система, структура, элемент, модель, все в большей мере универсализируются. Это дает основание рассчитывать на рост интегрирующей роли таких общенаучных понятий.

Вторая характеристика методологического синтеза знаний — это усиливающееся воздействие на функционирование науки специальных математических дисциплин, призванных организовать и под определенным углом зрения объединить исследования различных сфер реальности. К таким наукам можно отнести формальную логику, семиотику, исследование операций и др.

Третья характеристика состоит в универсализации некоторых специальных познавательных приемов (например, моделирования).

В определенном смысле можно говорить о такой возможной перспективе в эволюции научного познания, когда все знания объединяются в качестве знания о сложных динамических системах, постигаемых на базе единого метода — моделирования.

Наконец, в качестве четвертой характеристики методологического синтеза следует отметить тенденцию к объединению гносеологических противоположностей. Действительно, для современного научного знания характерно синтезирование таких противоположностей, как абстрактное и конкретное, феноменологическое и динамическое описания, функциональный и субстратно-структурный подходы и т. п. В этом выражается общий процесс проникновения диалектики в практику исследовательской работы.

Характеризуя этот аспект методологического синтеза знаний, необходимо отметить интеграцию интуитивных и дискурсивных способов исследования. Элементы формально-логического характера могут проникать в некоторые области творческих процессов, ранее считавшихся сугубо интуитивными. Однако формализовать удается не весь творческий акт, а лишь некоторые его элементы, да и то большей частью задним числом, когда он уже совершен или, как замечено в фейнмановских лекциях по физике, «покуда мы не вырастаем над собой»^[24].

В уникальных и в целом неповторимых актах интуитивного озарения, фантазирующей интуиции имеются, конечно, некоторые общие и повторяющиеся элементы; по- видимому, какую-то часть их удастся формализовать. Правда, оптимизирующий эффект при этом будет, на наш взгляд, не столь большим, как это можно было бы ожидать, ибо «к счастью, правила, которые могут быть установлены при наличии большого опыта, не обязательно должны быть с самого начала известны в рациональной форме: если бы это было так, немногие из нас были бы способны сидеть в колыбели»^[25].

Интуитивное решение, по нашему мнению, не алогично, но все же оно сверхлогично. И отмечая тенденцию объединения, синтезирования интуитивного и логического, мы полагаем, что продуктивнее здесь вести речь о содержательной, неформализованной диалектической логике.

Синтез интуитивного и логического ни в коей мере не следует трактовать как поглощение зыбкой неточной интуиции четким формально-логическим построением. В отношении чрезмерных преувеличений возможностей точных, количественных, статистических или динамических концепций творчества иронический тезис: «Те легендарные обезьяны, которые отбивали буквы на пишущей машинке в случайном порядке, пока они чисто случайно не отпечатают все тома библиотеки Британского музея (эти обезьяны — модный одно время образ «точной» статистической теории творчества.— И. Н.) могут быть призваны на помощь тому автору, на чью долю выпало прочитать то, что напечатали эти обезьяны, и выбрать нужную книгу»^[26].

Путь нарастания синтезирующих моментов интуитивного и логического сложен, он будет изобиловать созданием множества всякого рода «полустрогих» приемов типа эвристического программирования и никогда не завершится полной формализацией или алгоритмизацией всех интуитивных построений.

Методологическая установка на синтез знаний не только активизирует интеграционные процессы в науке, но и служит своеобразным показателем истинности объединяющихся сфер познания. По этому поводу М. Лауэ в своей «Истории физики» глубоко замечает: «История физики постоянно дает нам все новые примеры того, как две совершенно независимые, развитые различными школами теории, например, оптика и термодинамика или волновая теория рентгеновских лучей и атомная теория кристаллов, неожиданно сходятся и свободно соединяются друг с другом. Кто смог испытать в течение своей жизни подобное в высшей степени поразительное событие или, по крайней мере, в состоянии мысленно его испытать, тот не сомневается больше в том, что сходящиеся теории содержат если не полную истину, то все же значительное ядро объективной, свободной от человеческих прибавлений истины. Иначе надо было бы рассматривать соединение этих теорий как чудо»^[27].

Методологическое единство современной науки по своей природе иерархично. Может идти речь о единстве науки, выявляемом на базе метода моделей; правомерна и постановка вопроса о семиотическом аспекте синтеза научного знания.

При всей многоплановости методологического синтеза знаний высшей его формой остается диалектико-материалистическая философия.

3. Междисциплинарный синтез знаний

Если методологический подход выявляет общее основание объединения наук, то междисциплинарный синтез раскрывает конкретные пути реализации интеграционных процессов в специальных науках. В междисциплинарном синтезе целесообразно вычленить три пути, три этапа, три уровня синтеза наук.

Первый путь синтеза знания и соответственно первый его этап связан с усилением междисциплинарных отношений, с развитием взаимодействия различных отраслей науки.

Перенос информации из одной области в другую служит основой этого процесса. Конечно, такой перенос информации в истории науки имел место и раньше, но сейчас он приобрел решающее значение.

Второй путь и соответственно этап синтеза знаний наиболее явно выражен в методе функционального анализа явлений самых разнообразных классов. В настоящее время развиваются научные направления, которые описывают поведение объектов, трактуемых как сложные динамические системы, независимо от их вещественного содержания. Таков, например, подход кибернетики.

Этот путь является весьма перспективным как в содержательно-качественном познании сложных объектов науки (включая социальные явления), так и в формализованно-количественном описании этих объектов.

Наконец, третий путь синтеза связан с усилением лидирующей роли физики в научном знании. Да и усиление внимания к той или иной области исследования часто означает прежде всего увеличение числа физиков, работающих в этой сфере научного творчества.

Эти три основных направления синтеза наук характеризуют этапы поступательного нарастания интегративных элементов в современном научном познании: от фиксации элементов наличного бытия мира науки (1-й путь взаимодействия наук, еще остающихся самостоятельными) через описание кибернетизации научного знания (2-й путь) к определению возможного пути интеграции в науке (3-й путь — развитие объяснения всех природных явлений на основе физики). Эту тенденцию можно обозначить термином физикализация; при этом под физикализацией понимается не экстраполяция понятий существующей физики на все области природы, а такое преобразование физики, при котором различные области естествознания будут связаны в единое целое через предельные переходы.

Необходимо подчеркнуть динамический характер интеграции знаний. Интеграция — не единичный акт, а диалектический процесс.

В настоящее время уже неправомерно, по нашему мнению, рассматривать интеграцию и дифференциацию как две равномощные тенденции в том смысле, что дифференциация ведет к интеграции с тем, чтобы в свою очередь интеграция вела бы к дальнейшей дифференциации. Нам думается, что ведущей чертой современного этапа познания является неуклонное нарастание элементов синтеза наук, который разрешает противоречие дифференциации и интеграции.

Внутри современного научного знания в процессе его дифференциации формируются такие научные дисциплины, как теория игр, теория операций, семиотика, общая теория систем, которые осуществляют интегративную функцию в научном познании. Естественно, возникает вопрос: поскольку сами эти интегративные направления многообразны, не ведет ли их развитие вместо синтеза знаний лишь к новой дифференциации науки? По нашему мнению, такая трактовка формирования интегративных дисциплин не является оправданной.

Такие направления, как теория игр, теория операций, семиотика, общая теория систем и т. и., представляют собой, по нашему мнению, ветви единого интегративного процесса, который может быть назван кибернетизацией в широком смысле в отличие от кибернетизации в узком смысле, которая непосредственно связана с распространением собственно кибернетических представлений об управлении, информации, обратных связях.

Эквивалентность этих направлений, фиксирующих внимание на разных сторонах единого процесса, выявится в ходе развития науки. Все эти дисциплины представляют собой лишь разные пути, на которых реализуется синтез знаний на основе кибернетики и которые фиксируют различные аспекты механизма синтеза знаний. Поэтому процесс формирования этих дисциплин не может быть описан с помощью понятия дифференциации.

Последовательный синтез знаний должен базироваться на обнаружении его единого генетического механизма.

На этом пути науки объединяются в единую генетическую структуру со своей дифференцированной иерархией и в то же время целостностью. В этой иерархии научные дисциплины, изучающие более сложные объекты, выводятся из научных дисциплин, описывающих более фундаментальные элементы реальности. Необходимо учитывать диалектическую природу синтеза знаний, который на любом этапе его развития не исключает дифференциацию, что позволяет не превращать систему научных знаний в аморфное нерасчлененное образование. Иными словами, рост интегративных тенденций в науке не только не исключает дифференциацию, но, наоборот, предполагает ее, включая ее как момент в широкий процесс научного синтеза.

Следовательно, важным методологическим принципом исследования механизма синтеза научных знаний является включение дифференцирующихся моментов в господствующую тенденцию к синтезу, подчинение их интегративным Процессам. Иными словами, специализирующее различие научных дисциплин, вообще говоря, сохранится.

Но это будет не различие разных пород деревьев, а специализация ветвей одного и того же дерева.

Развитие междисциплинарного синтеза знаний проходит ряд этапов. Охарактеризованные нами выше три типа и функции синтеза знаний оказываются вместе с тем тремя уровнями интегративных процессов в научном познании. При этом, на наш взгляд, можно говорить о первом типе (взаимоперекрестное вооружение наук) как о первичном внешнем синтезе наук, о втором типе (кибернетизация в широком смысле) как о промежуточном функциональном синтезе, и о третьем типе (физикализация) как о полном содержательном синтезе наук.

Конечно, единство науки на основе физики — это лишь возможная перспектива познания, к тому же в какой-то мере подорванная провалом «лингвистической» программы неопозитивистского физикализма. (Сегодня даже единство собственно физики далеко не реализовано.) Тем не менее, на наш взгляд, рационально и материалистически понятая физикализация может служить ресурсом радикальной оптимизации умственной деятельности человека. Вполне очевидно, что в основе этого процесса прежде всего лежит перестройка, обобщение, преобразование самой физики.

Верно характеризуя перспективу научного познания, Ф. Жакоб пишет: «Возможно ли когда-нибудь уточнить на языке физики и химии сумму явлений, из которых возникает мысль, чувство, принятое решение? Сегодня допустимо сомневаться в этом, но пускаться в предположения такого рода — значит явно потерять возможность решить этот вопрос»^[28]. Ф. Жакоб продолжает свое рассуждение, опираясь на афоризм П. Валери: «Мы вступаем в будущее, пятясь назад», иными словами, будущее биологии в возврате к физике. Это, пожалуй, чрезмерно прямолинейное решение вопроса. Ведь физикализация представляет собой не некоторое статичное состояние, которое должно раз навсегда быть установлено в науке, а процесс (возможно, бесконечный по своей природе) сближения естественных наук на базе безгранично развивающейся физической науки.

Двуединый процесс усиления интеграционных моментов в области научного познания в целом и усовершенствование физики представляет собой важный путь оптимизации процессов творчества.

Может быть, к следующему веку) ведущей фигурой в умственной деятельности будет не современный индивид-профессионал, а широкий специалист-энциклопедист XXI века, знакомый с основным содержанием науки и с основным содержанием искусства. Искусство и наука будут сближаться, как будут сближаться и науки между собой.

В этом плане может измениться и сам критерий разделения наук, науки будут делиться не по объектам и методам, как сейчас, а по своим функциям. Сформируются как бы три группы наук. Первая группа — науки о реальном мире. Этот цикл наук можно назвать физикоподобным, который будет ориентироваться на дальнейшее развитие физики.

Вторая группа научных дисциплин — науки о гармонизации взаимоотношений субъекта и среды. Это — науки, которые будут показывать наилучшие способы взаимодействия человеческого производства с биосферой, наилучшие способы оптимизации деятельности людей. По сути это будут науки кибернетического типа, в них в центре будет находиться проблема поисков оптимумов в человеческой деятельности. Сегодня эти проблемы еще далеки от решения.

Третья группа наук — науки о человеке, где будут интегрироваться этика, логика, психология и социология с методологией.

Важную роль в реализации этой тенденции будет играть разработка такой методологии науки, которая бы во все большей мере охватывала специфику научного творчества, т. е. вырабатывала бы общеметодологическую теорию оптимизации творческого процесса.

При современном состоянии знаний о процессе творчества задача состоит прежде всего в философском уяснении тех объективных тенденций, которые реально складываются в развивающейся пауке.

Конечно, творческий процесс уникален, неповторим, но общие объективные закономерности в нем имеются. Здесь наиболее продуктивен путь неформализованных рекомендаций в духе книги Д. Пойа «Математика и правдоподобные рассуждения» (М., 1957). При наличии любой теории творчества гений будет идти своими путями, но профессиональная способность к творчеству у всей массы ученых может быть развита, поднята на более высокую ступень, как нам представляется, с помощью некоторых методологических приемов, обобщающих реальные тенденции современного научного познания и в первую очередь важнейшую из них — тенденцию к синтезу знания.

Это обобщение развития научного знания является одной из задач марксистской философии, которая все более и более предстает как методология современной науки. Вместе с тем следует отметить, что внутри современной пауки формируются специально методологические подходы, осмысление которых также составляет важную задачу марксистской философии.

1. Э. Мах. Механика. СПб., 1909, стр. 409. ↑
2. Р. Декарт. Рассуждение о методе. М., 1953, стр. 63. ↑
3. В этом плане показательно свидетельство И. Стравинского (правда, не из области науки, а искусства, однако, ведь бесспорно, имеется внутреннее единство творческого процесса). «Я всегда предпочитал и предпочитаю до сих пор, — пишет И. Стравинский в мемуарах, — осуществлять свои собственные замыслы и разрешать проблемы, возникающие в процессе работы, исключительно своими силами, не прибегая к установленным приемам, которые, правда, облегчают дело, но которые сначала приходится заучивать, а потом хранить в памяти» (И. Стравинский. Хроника моей жизни. М., 1963, стр. 50). ↑
4. Творческую деятельность можно характеризовать и по этическому критерию. При таком подходе творческой считается деятельность, в которой осуществляется слияние духовных чаяний личности с ее деянием. Мы говорим, что каменщик творчески трудится, с любовью выражая в труде свои духовные потенции. Но в принципе его деятельность алгоритмизируема уже на нынешнем уровне науки. Данный аспект творчества выходит за рамки нашего рассмотрения. Характерно, что буржуазный автор противопоставляет труд и творческое удовольствие. «Если человек занимается какой-либо деятельностью ради получения удовольствия от самой деятельности, то она не называется трудом». (Ed. Gross. Work and Society. N. Y., 1958, p. 9). ↑
5. Рене Декарт. Избранные произведения. М., 1950, стр. 86. ↑
6. «Вопросы истории естествознания и техники», вып. 18. М., 1965, стр. 11. ↑
7. 3. Фрейд. Психопатология обыденной жизни. М., 1923, стр. 212. ↑
8. Джеймс Д. Уотсон. Двойная спираль. М., 1969, стр. 10. ↑
9. Л. Мартынов. Стихи. М., 1955, стр. 40. ↑
10. Луи де Бройль. По тропам науки. М., 1962, стр. 343. ↑
11. Дени Дидро. Сочинения в 10 томах, т. V. М., 1936, стр. XXV. ↑
12. А. Н. Крылов. Мои воспоминания. М., 1945, стр. 84. ↑
13. А. Дейч. Судьбы поэтов. М., 1968, стр. 166. ↑
14. М. Лауэ. История физики. М., 1956, стр. 168. ↑
15. Там же, стр. 167. ↑
16. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 330. ↑
17. См.: Джеймс Д. Уотсон. Двойная спираль, стр. 88. ↑
18. В. Л. Рыжков. Память в пробирке. — «Будущее науки». М., 1968, стр. 183—184. ↑
19. Ф. Шиллер. Собрание сочинений, т. 7. М., 1957, стр. 499. ↑
20. М. Борн. Физика в жизни моего поколения. М., 1963, стр. 267. ↑
21. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 497. ↑
22. ^— O. Reiser. World Philosophy and the Integration of Knowledge. — «International Logic Review», 1971, N 3, pp. 20, 18. ↑
23. ↑
24. Р. Фейнман и др. Фейнмановские лекции по физике, вып. III. М., 1965, стр. 214. ↑
25. Д. Миллер, Ю. Галантер, К. Прибрам. Планы и структура поведения. М., 1964, стр. 107. ↑
26. Там же, стр. 178. ↑
27. М. Лауэ. История физики, стр. 13. ↑
28. Ф. Жакоб. Прогресс и перспективы биологии клетки. — «Будущее науки». М., 1968, стр. 150. ↑