Синтезирующая функция атомистики в классической и в современной науке

1. Атомы и пространство

Определение «классическая» употребляется сейчас в двух различных смыслах. Один из них стал в современной физике весьма отчетливым: классическими называют теории, концепции и понятия, игнорирующие квантовые и релятивистские эффекты, иначе говоря, аппроксимации, справедливые для областей, где не существенны зависимость массы тел от их энергии, дискретность излучения, неопределенность координат частицы при измерениях ее импульса и т. д. В другом, более общем и традиционном смысле термин имеет оценочный характер: классическим называют нечто исторически инвариантное, противостоящее в какой-то мере всеразрушающему бегу времени. В этом смысле классическими являются культурные ценности античной древности.

Редко где эти два смысла совпадают в такой степени, как в случае классической атомистики. Именно, в ее синтезирующей функции. Атомистика обладает и другой функцией — она разделяет, разграничивает формы движения. Различные по рангу «атомы»— молекулы, атомы без кавычек, субатомные и субъядерные частицы — делают картину мира гетерогенной, включающей нетождественность, несводимость форм движения. В пределах разумного (не сводимого к рассудочному, т. е. разумного в гегелевском смысле) постижения мира констатации нетождественности не противопоставляются констатациям единства, они раскрывают в мироздании его конкретное единство, далекое от парменидовского абсолютно тождественного себе бытия. Однако непосредственным и явным образом, в первом приближении, понятие единства знания ассоциируется с нерасчлененным представлением об атоме, без атомистики как иерархии, т. е. с представлением, близким к взглядам Демокрита, Эпикура и Лукреция.

Что характерно для указанной первоначальной догадки о дискретности бытия? Прежде всего, убеждение в автономном бытии атомов. С точки зрения античных атомистов, атом продолжал бы существовать в отсутствие всего остального материального мира. Атом не автономен в своем поведении: соударения атомов изменяют их движения (к движениям сводится поведение атомов), но бытие атомов — неизменный субстрат меняющегося и многообразного мироздания. Понятие атомов, утверждение об их бытии не нуждается в объяснении, не выводится из каких-либо более общих представлений.

Именно в таком представлении о дискретности мира и состоит основная посылка классической атомистики в отличие от неклассической, появившейся в XX столетии. Классическая частица автономна. Что же касается квантовой частицы — средоточия поля, — то не только ее движение, но и самое бытие обусловлено взаимодействием с окружающим миром.

Подобное разграничение классической и неклассической науки несколько упрощает логические и исторические связи. Неклассическая наука имела свою предысторию. Проблема связи частицы с окружающей средой появилась в древности, в пределах античной атомистики и никогда не покидала классическую науку. Последняя имела свою «десницу» «шуйцу» — однозначные результаты и нерешенные вопросы, образовывавшие «вопрошающую» компоненту научного прогресса. К числу таких вопросов принадлежал, в качестве одного из наиболее острых, вопрос о континуальном пространстве и дискретном веществе. В сущности, здесь переплетались две различные проблемы. Одна — связь атомов с континуальным пространством как с простым вместилищем тел. Вторая — связь атомов с континуальной физической средой.

Проанализуем сначала первую проблему. Почему у Демокрита пустота—«небытие» входит в понятие реального? Потому что без пустоты не может быть движения атомов, движения «бытия». Потому что для Демокрита неоднородность реальности — условие ее изменчивости. Без окружающей пустоты атом не выделяется из среды, не индивидуализируется и его движение становится призрачным, физически не ощутимым и не представимым. Далее, при заполненности пространства телами, тело не могло бы двигаться — позднейшие обходы этой трудности (к ним при надлежали «вихри» Декарта) не были известны древности, да и вряд ди смогли бы удовлетворить античную мысль.

В некоторых отношениях философия Демокрита была продолжением концепции Гераклита. В отличие от элеатов Гераклит приписывал реальное бытие движущимся объектам, вернее, изменяющимся. У Парменида реально однородное и неизменное; у Гераклита движение становится, как сказали бы сейчас, формой существования материи. Демокрит ограничил изменение движением — тем, что позднее у Аристотеля стало местным движением ϕορα. Такое движение требует включения в картину мира, в понятие реальности пустого пространства.

Соответственно и само понятие пустого пространства модифицируется, его реальность связана с движением атомов, пространство становится совокупностью эвентуальных мест атомов. Пространство — самостоятельная реальность, оно отделено от атомов, потому что оно отделено от времени. «Здесь» отделяется от «сейчас»: атом находится здесь, в данном месте, но не сейчас, он попадает сюда позже или был раньше. «Небытие», пространство — это эвентуальное бытие. Напротив, то, что Демокрит называет «бытием», — это актуальное бытие, это «здесь-теперь» — нечто, не только представимое в данный момент в мысли, но и воздействующее на органы чувств. Демокритово «бытие» исключает и многообразие мест в один момент (т. е. бесконечную скорость), и многообразие моментов в одном месте (неподвижность атома); «бытие» — это пространственно-временное многообразие. Демокритово «небытие» — это многообразие «здесь» без сопровождающих их «сейчас» (пространство, взятое в данный момент). Таковы ретроспективно обнаруживаемые в античной атомистике корни, или, вернее, исторические прообразы, исторические эквиваленты позднейших «абсолютистских» категорий в учении о пространстве и времени.

Представление о «бытии» — атомах и «небытии» — абсолютном пустом пространстве является основной, официальной, утверждающей линией классической науки XVIII — XIX веков. Концепция непрерывно заполняющей пространство среды находилась в арсенале оппозиции и была результатом и отчасти источником вопрошающей компоненты знания. Даже во Франции XVII — XVIII веков картезианская физика не была официозной, а эфир всегда оставался для классической науки ребенком, зачатым во скорби, — это выражение Планка очень точно определяет характер гипотез эфира. Античное представление о частицах, движущихся в пустом пространстве, проходило через концепции Гассенди^[1], через атомистику Ньютона^[2], атомистическую химию и, впоследствии, через молекулярную физику. Но отношение между атомистическими и континуальными представлениями не сводилось к разграничению официозной и оппозиционной роли. Античное представление о «бытии» и «небытии» существенно модифицировалось, и различие между ними и концепцией непрерывной среды становилось менее отчетливым. В таком сближении первоначально исключавших друг друга концепций состояла фундаментальная линия развития классической атомистики, которую можно увидеть сейчас, с позиций новой науки, в неклассической ретроспекции.

2. «Бытие», «небытие» и поле

В XVII веке возникла концепция силы, а несколько позже в неявной форме — концепция силового поля. Тем самым Демокритово «небытие» обрело если не физическое бытие, то некоторую уже не эвентуальную, а актуальную характеристику. В данной точке в данный момент (это слияние пространственной характеристики с временной — «здесь» с «теперь» — гарантирует актуальное бытие) уже существует некоторая напряженность поля. Речь идет не о мысленной антиципации поведения частицы, которая может попасть в данную точку, а об уже существующей в данный момент ситуации. Долгое время эта ситуация не считалась физической, ее рассматривали как формальное описание предвидимых, антиципируемых событий — эвентуального поведения пробного тела. И в XVII и в XVIII веке и даже — до Фарадея — в первой половине XIX века превращения «небытия» в актуальное бытие не реализовалось: напряженность поля рассматривалась как формальная характеристика.

Но понятие силы воздействовало не только на характеристику «небытия», но и на характеристику «бытия», на атомистику в собственном смысле. Воздействовало прямее, быстрее и энергичнее, чем на «небытие». Уже в конце XVII и в продолжение первой половины XVIII века складывалась динамическая атомистика. В концепциях непротяженных динамических центров, например в атомистике Бошковича, бытие приписывалось уже не движущемуся атому, а взаимодействующему атому. Гарантией бытия становится взаимодействие данного объекта с другими.

Подобное расширение понятия бытия не ограничилось натурфилософией, лейбницианскими концепциями, атомистикой Вольфа и т. п. Оно стало основой официального и весьма фундаментального направления в науке XVIII— XIX веков. Атом, фигурирующий в физических и химических теориях XVIII—XIX веков, это уже не движущийся атом, это нечто обладающее весом, массой, зарядом — динамическими характеристиками. Он, этот атом, отделен от окружающего пространства не только своим движением, но и взаимодействием: в окружающей атом пустоте действуют гравитационные, магнитные и электрические силы, но нет того, что служит их источником и к чему силы приложены.

Таким образом, атомистика стала ареной очень глубокой коллизии. Бытие оказалось разорванным, состоящим из двух миров. С одной стороны — субъекты, взаимодействующие тела, а если продолжить анализ дальше, охватывая внутреннюю структуру тел, то — атомы. С другой стороны — пространство, заполненное проходящими через него силовыми линиями, характеризующими каждую точку пространства напряженностью силового поля. Соответственно, атомистика теряла свою синтезирующую функцию, она переставала объединять картину мира.

Сейчас мы знаем, что преодоление коллизии и синтез распавшейся картины мира потребовали перехода к принципиально новой, неклассической атомистике. Мы знаем, что необходимыми предварительными шагами такого перехода было представление об атомистической, дискретной структуре динамических свойств атома, о дискретности заряда и, что уже совсем выходило за рамки классической науки, представление о дискретности поля. В рамках классической науки стремление к синтезу (у Планка оно стало наиболее мощным импульсом научного творчества, у некоторых других оно было менее явным, но не менее интенсивным) направляло науку, как казалось, по одному из следующих двух путей. Преодоление коллизии могло состоять в отождествлении пространства с телами, в заполнении пространства некоторым специфическим телом. Другой путь состоял в превращении атомов в особые точки силового поля. Первый путь ассоциируется с картезианской физикой, второй — с лейбницианскими тенденциями, но это очень условная характеристика вследствие логической нетождественности идей и того, что оба пути проходили через экспериментальную проверку.

Отождествление силового поля (вернее, пространства, точка которого характеризуется напряженностью поля) со специфическим телом — это механическое разрешение коллизии. Ньютон в «Началах» поставил две проблемы: определение положения тел по заданным силам (это — основа механики) и определение сил по заданным положениям (впоследствии и по скоростям) тел, что в XIX веке стало основой термодинамики, электродинамики и вообще физики, эмансипировавшейся от механики.

Первый из названных возможных путей преодоления коллизии механики и теории поля состоял в конструировании механических моделей эфира. Взаимодействие тел сводилось к движениям эфира, к его давлениям па тела. Второй путь был по своим тенденциям не механическим. Вначале оба пути казались (а отчасти были) неразделимыми. Антиклассическое острие теории поля до поры до времени оставалось скрытым. Оно оставалось таким и после Фарадея и, в какой-то мере, даже после Максвелла.

Отход от механической концепции поля, завершенный отказом от эфира в специальной теории относительности, подготовлялся давно. Подготовка отнюдь не сводилась к накоплению противоречий в гипотезе эфира и к неудачам экспериментального обнаружения эфирного ветра. Здесь была и позитивная линия. Она проходила через атомистику и вела к новой, неклассической синтезирующей функции атомистики.

3. Термодинамика и электродинамика

Рассмотрим два направления или, вернее, два этапа перехода от механической интерпретации поля к немеханической, не только приписывающей полю физическое бытие, но и придающей физическому бытию новый смысл. Эти два этапа: 1) термодинамика, статистическая молекулярная физика и выяснение связи между макроскопической физикой и кинетической теорией, 2) макроскопическая электродинамика и появление классической электронной теории.

Термодинамика была весьма мощным импульсом для перехода от старой атомистики к новой, учитывающей иерархию форм движения, их несводимость к более простым формам, их специфичность и их связь со специфическими уравнениями дискретности вещества. Эта новая атомистика была широкой синтезирующей идеей XIX века. Она получила точную и глубокую интерпретацию в «Диалектике природы». Ф. Энгельс показал, что в данном случае меняется не только содержание синтезирующей идеи, но и смысл самого понятия. Для науки XVII—XVIII веков это слово означало тождественность законов, управляющих различными формами движения, сводимость специфических законов биологии, химии и физики к универсальным законам механики. В науке XIX века синтез уже не состоял в обнаружении общих законов бытия — законов механики — в специфических законах в качестве их подосновы. Синтез приобрел генетический смысл и включал демонстрацию противоречий и антиномий, ведущих к переходу от сравнительно простых законов к несводимым к ним более сложным законам.

Атомистика XIX века вела именно к такому синтезу. Но при этом появлялись тенденции, которые вели еще дальше. Попробуем проследить их на примере термодинамики.

Отношение макроскопической термодинамики к кинетическим моделям специфично для науки XIX века. Необратимый характер термодинамических процессов демонстрирует их несводимость к законам механики, а связь их с судьбами отдельных молекул — неотделимость от законов механики. Именно это состояние несводимости к общим законам и неотделимости от них привязывает каждую отрасль науки к целому, к науке в целом, но это «привязывание» дает каждой науке возможность развиваться в специфическом направлении и, более того, дает импульс такому развитию. К этому динамическому, толкающему науку вперед эффекту научного синтеза мы вскоре вернемся.

Одним из условий перехода к новой атомистике и к новому синтезу науки была дискредитация энергетизма — антиатомистической концепции, отрывавшей в термодинамике макроскопические процессы от кинетических моделей. Без такой дискредитации термодинамика не могла бы стать основой новой атомистики^[3]. Переходом к новой атомистике послужило представление о континууме как о совокупности точек, в которых определена вероятность поведения частицы, ее скорости, причем эта вероятность реализуется в виде средней скорости частиц. Средняя скорость частиц изменяется непрерывно от точки к точке и от мгновения к мгновению. Таким образом, термодинамика в ее связи с кинетической теорией создает переход от дискретной картины мира к континуальной.

4. «Программа Ньютона» и «программа Максвелла»

В ньютоновых «Началах» идеал научного объяснения состоял в сведении всех процессов природы к движениям и взаимодействиям дискретных тел. Эйнштейн назвал такой идеал «программой Ньютона». Проблема научного идеала тесно связана с проблемой научного синтеза. «Программа Ньютона» объединяла науку, причем не столько результаты науки, сколько ее импульсы. Такой динамический синтез науки, объединение ее путей, ее направлений, ее преобразований, то, что можно назвать «четырехмерным», включающим время научным синтезом, далек от статического, натурфилософского синтеза, объединяющего результаты науки, вернее, раскладывающего эти результаты по полочкам более или менее априорных общих категорий. При анализе синтезирующей функции классической атомистики важно отметить, что она была составной частью подобного динамического синтеза. Не было недостатка в чисто натурфилософских по своему стилю схемах, где уже известные положительные результаты науки отождествлялись с еще более известными и даже претендовавшими па априорный характер общими категориями и их дедуктивными модификациями. Но атомистика играла и другую роль. Она включала апории и неразрешенные противоречия и отнюдь не сводилась к спокойной и статичной группировке научных данных. Атомистика была направлением не рассудка, а разума. Одним из наиболее фундаментальных проявлений беспокойной и динамической, не рассудочной, а подлинно разумной функции атомистики была постоянная коллизия между дискретной схемой мира и континуальным представлением. «Программа Ньютона» противостояла другой фундаментальной программе классической науки. Идеал сведения картины мира к движению и взаимодействию дискретных тел не противостоял другому идеалу — сведению картины мира к системе дифференциальных уравнений, к лапласовской схеме детерминированных начальными условиями и полями непрерывных движений частиц. Без такой идеальной схемы непрерывно, от точки к точке и от мгновения к мгновению, меняющихся состояний движения и напряженностей поля схема дискретных тел не могла стать каузальным идеалом, идеалом причинного объяснения мира.

Сведение картины мира к системе дифференциальных уравнений Эйнштейн назвал «программой Максвелла». Континуальный идеал науки подобно дискретно-атомистическому был не только идеалом, он указывал на последовательные познавательные задачи науки и становился в этом смысле программой. Имя Максвелла было присвоено этой программе потому, что ее крупнейшей реализацией была классическая электродинамика. Но термодинамические идеи Максвелла также были реализацией этой программы и мостом, соединившим атомистику с теорией поля. В эволюции максвелловой теории газов уже видны — правда, в первоначальном виде — черты теории электромагнитного поля, прежде всего немеханический характер «программы Максвелла». Максвелл говорит, что основной результат работ Клаузиуса — это возможность применить дифференциальные уравнения к беспорядочному движению частиц. Клаузиус отказывается рассматривать движение отдельной молекулы и переходит к макроскопическому результату индивидуальных процессов — к распределению молекул по группам, характеризуемым определенными скоростями. Закон распределения был сформулирован Максвеллом в 1859 году. Его статистический характер позволял игнорировать (но ни в коем случае не отрицать) индивидуальные механические процессы. Фигурирующие в статистических законах величины не имеют непосредственной физической расшифровки. Чтобы придать им наглядный характер, нужно было уподобить их законам силовых полей.

«Законы теплопроводности в однородных средах, — пишет Максвелл в статье «О фарадеевских силовых линиях»,— кажутся на первый взгляд в физическом отношении как нельзя более отличными от законов притяжений. Величины, которые мы встречаем в этих новых явлениях, суть температура, поток тепла, теплопроводность. Слово сила чуждо этой области науки. Несмотря на это, мы находим, что математические законы стационарного движения тепла в однородных средах тождественны по форме с законами притяжений, будучи обратно пропорциональными квадрату расстояния. Заменяя центр притяжения источником тепла, ускоряющее действие притяжения — тепловым потоком, потенциал — температурой, мы преобразуем решение задач о притяжении в решение соответствующих задач по теплопроводности»^[4].

Приведенные строки характеризуют неожиданный поворот физической мысли. Из двух областей — теории движения тел в заданном ноле и теории поля, содержавшихся в ньютоновых «Началах», первая, механическая область претендовала на роль метрополии, оставляя теории поля роль доминиона. Такая тенденция характерна для механических концепций эфира и для механических концепций поля, когда они выходили за пределы условных аналогий. Теперь мы сталкиваемся с противоположной тенденцией: теория поля призывается княжить и владеть в теории движения дискретных тел, в атомистической теории. Собственно, еще не княжить и не владеть: речь идет об общности математических форм теории поля и теории движения молекул. Но для Максвелла математические понятия, как правило, физически содержательны и если тождество математической схемы еще не означает тождества физической природы, то оно уже указывает па направление поисков, на проблему, на возможное обнаружение тождества физической природы.

В термодинамике механика уступает теории поля только макроскопическую область. Достаточно перейти в область микроскопических моделей, чтобы механика молекул восстановила свои позиции. Термодинамика отворачивается от этих моделей, но по существу не может без них обойтись, они остаются игнорируемым, но необходимым фактом макроскопической теории. По-иному складывается дело в электродинамике. Если взять всю историю классической электродинамики от упругих силовых линий Фарадея до релятивистского финала в 1905 году, если прибавить к этому неклассическую эпоху электродинамики вплоть до ее современных тенденций, то мы увидим очень отчетливую стержневую линию — крушение механистических иллюзий и действительную, совсем не формальную гегемонию теории поля в атомистике.

5. Дискретность поля

Но эта линия включает совершенно неожиданный поворот: сама теория поля оказывается атомистической теорией. Подчинение атомистики теории поля приводит к ее апофеозу и такому атомистическому синтезу в науке, который не имеет исторических прецедентов.

Началось с открытия электрона. Периодический закон, казалось, открыл перед классической атомистикой дверь, в которую она давно стучалась. Во всяком случае, приоткрыл эту дверь. Атомистическая химия никогда не забывала о традиционной, идущей от древности синтезирующей роли атомистики, об идее Демокрита и Эпикура: ratio мира — это движения дискретных частей гомогенной материи. Качественные различия химических атомов казались стеной или барьером, выросшими иа таком пути. Надежда на традиционно механическое объяснение качественных различий связывалась с мыслью о субатомах, которые своими конфигурациями создают качественные различия атомов, подобно тому как конфигурации атомов создают различия молекул. Электроны казались такими субатомами. Их размещение на орбитах планетарного атома позволило объяснить периодическое повторение свойств атомов при нарастании атомного веса. Наука вошла в субатомный мир.

Но здесь произошло нечто напоминающее открытие Америки. Колумб стремился открыть морской путь в Индию — это была традиционная мечта мореплавателей. Он думал, что высадился на востоке Евразии. Физикам и химикам 90—900-х годов казалось, что они открыли знакомый материк, знакомый мир с новыми частицами, но с тем же основным соотношением: включенные субчастицы определяют своей дислокацией и своими движениями качественные отличия включающей, частицы. Но это был новый мир, где частицы не. обладают, в общем случае, ни определенной дислокацией, пи определенной скоростью.

И тем не менее новый мир был атомистическим, и атомистика здесь торжествовала. Никогда раньше она не обладала такой универсальной, синтезирующей функцией. Только синтез здесь означает нечто иное, отличающееся от классического синтеза. Основная коллизия физической мысли — противопоставление дискретной, атомистической картины мира и континуального представления — не была разрешена подчинением одной из противопоставляемых концепций и распространением другой на мироздание в качестве наиболее фундаментальной. Вековая тяжба окончилась несколько водевильным финалом: выяснилось, что истец и ответчик — одно и то же лицо. Мы подойдем к этому парадоксальному итогу развития физики в 20-е годы нашего столетия после того, как остановимся на эволюции представления о пространстве, о Демокритовом «небытии». В XX веке это представление изменилось самым радикальным образом. Пространство приобрело черты актуального бытия, оно стало полем, не превращаясь в ослабленный вариант обычного «бытия», не заполняясь эфиром.

6. Атомистика и относительность

Теория относительности — макроскопическая теория, ее нельзя назвать фазой эволюции атомистики. Но подобное утверждение остается справедливым, пока речь идет о теории относительности как о замкнутой системе однозначных результатов эксперимента и логико-математического анализа, о некотором аналоге того, что физиологи называют объектом наблюдения in vitro, т. е. наблюдения препарата на стекле, в отличие от наблюдения in vivo — живой ткани. Теория относительности in vivo, включающая то, что было названо выше «вопрошающей компонентой», включающая нерешенные антиномии, устремленная в будущее, по-иному относится к атомистике. В автобиографическом очерке 1949 года, где изложение теории относительности особенно явственно пронизано «вопрошающей компонентой», Эйнштейн говорит как о недостатке теории относительности об отсутствии атомистического обоснования релятивистских отношений между пространственными и временными интервалами в различных системах, т. е. атомистического обоснования поведения линеек и часов^[5].

В поисках атомистического обоснования теория относительности приближается в своих исходных идеях к квантовой механике. Последняя, как уже говорилось, представляет собой новую атомистику, по пока речь шла о негативных констатациях принципиальной неопределенности динамических переменных частицы. Когда мы хотим охарактеризовать квантовую механику в качестве универсальной атомистической идеи, лежащей в основе современного синтеза науки, акцент переходит на позитивную сторону квантовой механики, дело не ограничивается невозможностью точной регистрации сопряженных переменных. Мы переходим в область релятивистской квантовой механики и здесь, при очень большой неясности основных констатаций и понятий, мы склонны ожидать встречи с наиболее фундаментальными синтезирующими идеями. По-видимому, современная наука находится в преддверии нового синтеза — квантово-релятивистского по своему характеру, причем — атомистического синтеза. Синтезирующей концепцией, можно думать, станет теория элементарных частиц, объясняющая происхождение спектра масс и зарядов частиц, и других фундаментальных свойств, отделяющих один тип элементарных частиц от другого типа. Но при этом меняется само понятие элементарности. Речь идет уже не об «элементарных» частицах, обладающих автономным бытием. Бытие частиц оказывается неотделимым от бытия Вселенной. Такие неопределенные еще, но весьма перспективные тенденции физической мысли, как представление о самосогласованной системе адронов, в которой существование каждого адрона оказывается результатом взаимодействия с другими адронами, или представление о частице как системе взаимодействующих частиц большей массы, демонстрируют коренное отличие современного атомистического синтеза от классического.

7. Стиль неклассической атомистики

Попробуем сформулировать стилевые черты современного атомистического синтеза. Стилевые, следовательно, черты, относящиеся не к результатам, а к поискам, к методам, к особенностям научного мышления. Речь идет об инвариантных стилевых особенностях, в некоторой мере независимых от судеб конкретных гипотез. Будут ли найдены кварки или не будут, подтвердятся ли многочисленные концепции единства элементарных частиц и полей — можно утверждать, что современный атомистический синтез, современная картина мира уже не могут быть основаны на простой идее включения: большая система включает меньшие и в этом тайна ее бытия, меньшая система включена в большие и в этом тайна ее поведения.

Именно такой была классическая атомистика и именно таким образом она синтезировала частные констатации науки, превращая их в единую концепцию мира. «Молекула — это система атомов» — таков ответ на вопрос о бытии молекулы. Поведение атома есть его дислокация и передислокация под влиянием импульсов, под влиянием полей, под влиянием структурных изменений в системе.

В современной науке поведение и бытие частицы неразделимы, в поведение входит распад частицы, отнюдь не сводящийся к перегруппировке субчастиц: при объяснении бытия частицы нужно ссылаться на более крупные структурные соединения, вплоть до галактик и Метагалактики, а для объяснения космических процессов — на процессы в микроскопических и в ультрамикроскопических областях. Классический синтез — укладывался в формулу а ∊ А: дискретная система а того или иного ранга входит в объемлющую систему А. Соответственно, синтез состоял в отнесении частных констатаций ко все более общим. Сейчас символ а в формуле a ∊ A символизирует не только включение, но и сопровождающую такое включение трансформацию а и Л. В неклассической науке подобная характеристика относится не только к рассматриваемым физическим объектам, но и к судьбе научных понятий, определений, теорий. Включение ускоренных движений в теорию относительности меняет исходное утверждение о псевдоевклидовой геометрии мира, заставляет перейти к концепции неевклидова мира. Обобщение макроскопических теорий не уводит их сейчас от микромира, а, напротив, меняет картину микромира.

С указанной характеристикой синтеза связана другая — его динамический характер. Об этом уже говорилось. В классические времена синтез, как отношение частной констатации к более общей, был по преимуществу статическим, тем, что Гегель называл покоящимся образом являющегося мира. Такова исходная ступень синтеза — отнесение явления к тому или другому закону, учитывающему идентичное в явлениях. По поводу этих определений В. И. Ленин в конспекте «Науки логики» писал: «Закон берет спокойное — и поэтому закон, всякий закон, узок, неполон, приблизителен»^[6]. Классический синтез, восходящий от частных законов к более общим, дает в пределе «спокойное отражение явлений». Разумеется, этот спокойный синтез обладает беспокойным аккомпанементом, но в рамках классической науки нарушение и трансформация закона, динамическая и преобразующая функция синтеза реализуется лишь спорадически и остается неявной. В неклассической науке синтез — обобщение, переход к более общим представлениям о мире, как правило, обладает преобразующим эффектом. Синтез приводит к явному изменению синтезируемых частных законов и к явному изменению общего принципа.

Важно подчеркнуть атомистический характер неклассического, динамического синтеза. Закон по большей части изменяется потому, что при обобщении он охватывает новую ступень иерархии дискретных частей материи.

Синтез включает некоторые предварительные, неоднозначные заключения о путях изменения частных представлений, он вводит новые критерии для определения наиболее вероятных путей дальнейшего развития науки. Поэтому он становится условием определения идеалов науки и научных прогнозов, а следовательно, и общих прогнозов развития производительных сил. Такое определение переходит в планирование науки, учитывающее объективные тенденции.

1. Идея независимости пространства от тел была исходной у Гассенди. Он писал: «Если бы бог перенес мир в другое место, пространство не последовало бы за миром… Пространственные размеры не телесны и беспрепятственно взаимно проникаются с телесными. Где бы ни было тело, оно занимает равную себе часть пространства и всюду, где можно отметить телесные размеры, находятся бестелесные им соответствующие». ↑
2. У Ньютона атомистика уже становится иерархичной. Ньютон говорит о все более мелких и все прочнее связанных между собой дискретных частях материи. Эта идея, подобно другим гипотетическим конструкциям, высказана — в весьма нерешительной форме — в «Оптике» и связанных с «Оптикой» статьях. ↑
3. О таком переходе и значении антиэнергетизма Планка для реализации перехода см.: Б. Г. Кузнецов. «Макс Планк и переход от классической физики к квантовой», в книге: М. Планк. Единство физической картины мира. М., 1966, стр. 233—245. ↑
4. Дж. К. Максвелл. Избранные сочинения по теории электромагнитного поля. М., 1954, стр. 14. ↑
5. См.: А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. IV, М., 1967, стр. 280. ↑
6. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 136. ↑