Философия смертников

(О новейших откровениях Карла Ясперса)

Законы истории объективны, независимы от воли и сознания людей. Это коренное положение исторического материализма ближайшим образом характеризуется состоянием современного буржуазного общества. Империализм есть умирающий, загнивающий капитализм. Гибель капитализма есть вместе с тем конец эксплуататорского строя вообще. Идеологи феодализма чувствовали себя несравненно лучше нынешних буржуазных идеологов: они видели, что на смену дворянству приходят буржуа. Разложение феодализма породило новый эксплуататорский строй. Но кризис капиталистической системы не сулит ничего хорошего эксплуататорским классам. Об этом свидетельствуют исторически неотвратимые факты: существование Советского Союза и народно-демократических государств.

Г. Гейне как-то сказал: когда из моей бочки вытекает вода, мне кажется, что пришел конец света. Удивительно ли, что современной империалистической буржуазии и ее идеологам загнивание, умирание капиталистической системы представляется чуть ли не космической катастрофой, светопреставлением? Удивительно ли, что современная империалистическая буржуазия и ее идеологи пытаются убедить народные массы в том, что попытка ликвидировать капиталистическую систему означает посягательство на существование самой вселенной?

Капитализм загнивает, капитализм умирает, а капиталисты угрожают атомной и еще не существующей водородной бомбой всему живому. Утопающий тянет за собой на дно все, что попадает ему под руку. Умирающий капитализм не может примириться с тем, что жизнь продолжается и, больше того, расцветает благодаря уничтожению капиталистического рабства. Он хочет, чтобы все погибли вместе с ним. Свой собственный страх буржуа пытается внушить всему живущему на земле.

Законы истории неумолимы. Удивительно ли, что буржуазия отрицает существование объективных законов природы и общества и под флагом борьбы против «абстракций» провозглашает первостепенной, важнейшей проблемой философии вопрос о смерти, о страхе, о страдании? Такова «проблематика» экзистенциализма (философии существования) — одного из наиболее модных направлений современной буржуазной философии. Возникновение экзистенциализма относится к 20-м годам текущего столетия. Его первый крупный представитель, Хайдеггер, был идеологом германского фашизма. Ныне самым популярным глашатаем экзистенциализма является Карл Ясперс — именитый философ западногерманского империализма.

В библиотеке «ныне живущих философов», издаваемой предприимчивыми американскими бизнесменами, К. Ясперсу, несомненно, уготовано место по первому разряду. Он вполне заслужил признательность Уолл-стрита своим философическим аккомпанементом к атомной и сверхатомной истерии, своим освящением безумной политики завоевания мирового господства американскими миллиардерами, своим утонченным предательством интересов немецкой нации. И сделал это господин Ясперс не грубо, топорно, a la Аденауэр, а с позиций «бесстрастного», невозмутимого созерцания, якобы возвышающегося над бурным морем житейским, разглагольствуя sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности) об «экзистенции» и «трансценденции», о всеобъемлющем, непостижимом и т. д.

За несколько лет американской оккупации Западной Германии Карл Ясперс переиздал почти все свои произведения. В 1947 году его неожиданно наградили Гётевской премией. Университетский философ, скромно проживавший в Гейдельберге, где он, как рассказывает один из его слушателей, регулярно «подымался на кафедру, читал лекции, ни на кого не обращая внимания, и затем уходил», вдруг сделался знаменитостью. Теперь он часто выступает с радиолекциями, а его выступления в Базельском и Гейдельбергском университетах рассчитаны отнюдь не только на студенческую аудиторию. Его книжка «Введение в философию» опубликована на английском языке под претенциозным названием «Путь к мудрости». Мудрость, по мнению Ясперса, предполагает, в частности и в особенности, уважение к безумию.

Шарлатаны всегда выдают себя за искренних друзей человечества, только и помышляющих о его благе. К. Ясперс не составляет исключения. Как и все буржуа, он выдает неизбежную гибель капитализма за катастрофу, постигающую все человечество. «Все это, — разглагольствует он, — выглядит так, как будто мы вновь и вновь тщетно стараемся поселиться на вулкане, извержение которого наступит неизбежно, но неизвестно когда, где и как» («Отчет за прошлое и взгляд в будущее», стр. 280. Мюнхен. 1951).

Зальцбургский профессор Г. Майер в своем объемистом труде «Мировоззрение современности» наивно (если только это не уловке) отмечает, что вокруг экзистенциалистской философии К. Ясперса «подозрительно много шума». Почтенный профессор не знает, почему рекламируют Ясперса. Не потому ли, что он вслед за Гитлером и Геббельсом утверждает, что мир может управляться одним только страхом, что всякая борьба за социальную справедливость является всего лишь иллюзорной попыткой? Не потому ли, что своей философией смерти К. Ясперс обслуживает американских и западногерманских торговцев смертью, наживающих максимальные прибыли не без помощи такого растлевающего души философствования?

Капитализм умирает, и К- Ясперс вещает: «Философствовать — это значит учиться умирать». Как и все экзистенциалисты, он утверждает, что смерть — важнейшая философская категория, в сравнении с которой необходимость, закономерность, причинность и другие категории должны быть отброшены как ничего не стоящие абстракции. В обычных жизненных ситуациях — в процессе труда, политической борьбы, изучения окружающей действительности — человек, по мнению Ясперса, приобретает одни только иллюзии. «Истинное знание», которое Ясперс противопоставляет всему содержанию науки и практики, достигается, по его убеждению, лишь в чрезвычайных, или «пограничных ситуациях» (Grenzsituation), то есть тогда, когда субъект перестает рассуждать, теряет голову и, как небезызвестный Форрестол, бросается вниз головой в «непостижимое». Такого рода «абсолютные», как их называет Ясперс, ситуации якобы и являются основой познания. Только умирая или предчувствуя смерть, утверждают экзистенциалисты, человек постигает свое внутреннее я (экзистенцию) в его неразрывной связи с объективным, потусторонним, божественным (трансценденцией). «Ситуации, — вещает К. Ясперс, — которые выражают то, что я не могу жить без борьбы и страданий, что я неизбежно беру на себя вину, что я должен умереть, я называю пограничными ситуациями» («Отчет за прошлое и взгляд в будущее», стр. 469).

Итак, между посюсторонним и потусторонним — на границе того и другого, — в этой несуществующей, выдуманной идеалистическим мракобесием «стране забвения» обитает истина, которая постигается «не в блаженстве, а на пути страданий, перец лицом неумолимого мирового бытия». Старая поповская басня! Испокон веков попы и содействующие им идеалисты уверяли простого человека в том, что от счастья — одно лишь несчастье, что только страдание «очищает» душу и подготавливает её к неземному блаженству. Испокон веков философы-идеалисты доказывали рабу, что его цепи отмечены божественной печатью. И прав был Гольбах, говоривший, что христианская легенда о том, будто бедность предпочтительнее богатства, нужна была имущим для того, чтобы заставить неимущих ходить на четвереньках, дабы богатым было легче ездить на них верхом.

Экзистенциалисты расцвечивают эту легенду, придают ей гносеологический смысл, мистифицируют теорию познания, чтобы люди потеряли ясное представление о том, что давно уже не вызывает у них никакого сомнения. Великие материалисты прошлого разоблачали страх перед смертью, считая задачей своей философии освобождение человека от этого уродующего жизнь страха. Эпикур гордился тем, что разоблачал страх смерти Презрение к смерти и веру в жизнь воспитывали в людях все действительно прогрессивные мыслители. Но Ясперс говорит: «Я не герой и не хотел бы, чтобы меня считали таковым». Конечно, он не герой. За это его и хвалят. Так, например, иезуит Бохенский, известный своими клеветническими писаниями о диалектическом материализме, превозносит Ясперса как человека, нашедшего новый и к тому же важнейший источник познания. Он пишет: «Вне всякого сомнения опыт, приобретаемый в момент страха, смерти, самоубийства, представляет интерес и имеет значение. Надо быть благодарным экзистенциалистам за то, что они обратили внимание на эту сторону человеческого существования».

Нетрудно понять, почему «эта сторона человеческого существования» привлекает философствующих холопов буржуазии: капитализм явно переживает «пограничную ситуацию». И вот экзистенциалисты выдают загнивающую буржуазию, буржуазию, сидящую на вулкане, за обладательницу единственной «экзистенциональной» истины и единоспасающего «экзистенционального» опыта, недоступных нормальным, здоровым людям и эпохам, которые, по уверению этих присяжных философов империалистов, пробавляются всякого рода фантазиями, абстракциями, иллюзиями. Однако можно с уверенностью сказать, что этот номер не пройдет: загнивающая буржуазия и ее идеологи, одним из которых является Ясперс, неспособны познавать истину, истина им не по плечу. В. И. Ленин говорил: «…нельзя рассчитывать правильно, когда стоишь на пути к гибели» (Соч. Т. 33, стр. 128). Эти замечательные слова полностью изобличают растленную идеологию империализма и в том числе философию смерти, именуемую экзистенциализмом, философией существования. Правильно сказал О. Гротеволь в своем докладе на первом культуртаге СЕПГ: «От этой философии, являющейся продуктом созревшего для слома буржуазного общества, веет тлетворным дыханием» («Духовная ситуация современности и марксизм», стр. 34). И это тлетворное дыхание смерти Ясперс выдает за благоухание жизни; трупный яд представляется ему эликсиром жизни.

Провозглашая «готовность к смерти» решающим условием постижения жизни, Ясперс меньше всего имеет в виду познание действительного мира. Объективный, предметный мир изображается этим мистификатором в виде совокупности знаков, иероглифов, источником которых является «трансцендентное», то есть бог. Если материалист принимает мир таким, каким он существует сам по себе, без всяких посторонних прибавлений, то идеалист Ясперс рассматривает предметы, явления внешнего мира не как реальные вещи, а лишь как знаки, через которые сверхъестественное (трансценденция) сообщает внутреннему, сокровенному человеческому я свою волю.

«Бытие само по себе, — откровенничает он, — есть трансценденция (или бог)» (К. Ясперс «Философская вера», стр. 29. 1948). Выходит, что природа, законы природы — все, о чем говорит наука и повседневный опыт людей, — не являются объективной реальностью, бытием в себе. Реальный, предметный, «посюсторонний» мир изображается немецким экзистенциалистом в виде своеобразного «шифра», являющегося якобы языком «трансценденции». Тем, кто не верит этой тарабарщине, Ясперс говорит, что этот зашифрованный язык трансценденции «не может быть понят или даже только услышан сознанием», лишь внутреннее, «соотносящееся только с самим собой» и с «трансценденцией», мистическое я человека (экзистенция) способно-де прочесть эти божественные письмена.

Объявив неспособными к постижению истины всех несогласных с мистификацией объективной действительности, Ясперс не утруждает себя подысканием более вразумительных аргументов. «Глупо считать, — про возглашает он, — что бытие является чем-то таким, что каждый может знать». Следовательно, чтобы расшифровать причудливые арабески божественной мысли, необходимо отказаться от обычного, ежедневно и ежечасно подтверждаемого практикой взгляда на окружающий мир, от основанного на доверии к показаниям органов чувств, сообразующегося с логикой, со здравым смыслом представления о действительности. Не верьте своим глазам, действуйте наперекор здравому смыслу, возлюбите абсурдное, и тогда только, как уверяет Ясперс, перед вами раскроется сущее как таковое. Ясперса не случайно называют «философом трагического краха». Следует лишь добавить к этому, что «крах» этот трагичен лишь для империалистической буржуазии и ее идеологов.

Один из почитателей Ясперса писал в феврале этого года в продажной западногерманской газетке «Нейе цейтунг»: «Чтобы полностью понять Ясперса, надо научиться мыслить психопатологически — требование,’ о котором он сам неоднократно говорил». С этим замечанием, пожалуй, можно согласиться: философия Ясперса не для нормально мыслящих людей, этих людей Ясперс презирает как неспособных постигнуть бездонные глубины, открывающиеся сознанию параноика.

В своей автобиографической статье «Мой путь к философии» Ясперс откровенно признается, что он никогда не возлагал надежд на абстрактное, теоретическое мышление. Известно, что Ясперс начинал свой путь к философии в качестве психиатра в клинике душевных болезней. Постоянное общение с душевнобольными освободило его, как он уверяет, «от догматических иллюзий», оно же дало ему представление о «пограничных ситуациях» и привело к убеждению в разумности неразумия. Однако Карл Ясперс побывал не только среди умалишенных, но и в науке у идеалистов, о чем прямо свидетельствует заимствованная им у Джорджа Беркли «теория» символов или шифра.

В. И. Ленин указывал, что для Беркли материя есть голый абстрактный символ. Превратив все вещи в комбинации ощущений, стремясь избежать солипсизма и обосновать бытие божие, Беркли утверждал, что эти комбинации ощущений следует рассматривать как метки или знаки «для нашего осведомления». Эти «эмпириосимволы», выражаясь словами махистов, должны, по мнению английского епископа, свидетельствовать «о действии ума, более могущественного и мудрого, чем ум человеческий». Разоблачая эту мистико-идеалистическую символику, В. И. Ленин писал: «Выводя «идеи» из воздействия божества на ум человека, Беркли подходит таким образом к объективному идеализму: мир оказывается не моим представлением, а результатом одной верховной духовной причины, создающей и «законы природы» и законы отличия «более реальных» идей от менее реальных и т. д.» (Соч. Т. 14, стр. 20).

В. И. Ленин говорил о махистах, что они занимаются пережевыванием берклеанства. Этим же занимается и Ясперс. При этом он, конечно, умалчивает о своих предшественниках, что говорит не только о неблагодарности по отношению к своим духовным предкам, но и о стремлении, столь характерном для всех современных буржуазных философов, выдать старый хлам за самоновейшее открытие.

Современные буржуазные философы, как отмечал В. И. Ленин, очень склонны называть «оригинальными системами» крошечные видоизменения, вносимые тем или другим из них в терминологию или аргументацию давно сочиненных теорий. Нетрудно понять, что такого рода склонность к получению патента на давным-давно известное изобретение объясняется не чем иным, как погоней за прибылью, в которой нынешние буржуазные философы участвуют, как и все другие бизнесмены.

Идеалистическое зашифрование внешнего мира, изображение процесса познания как разговора с божеством на непонятном для нормального рассудка языке — вся эта мистификация отражения человеком объективной реальности необходима Ясперсу для обоснования агностицизма. Агностицизм является столь же характерной особенностью современной буржуазной философии, как и субъективный идеализм. То и другое обычно совпадает. Нынешние агностики не ограничиваются отрицанием познаваемости внешнего мира, они отрицают существование объективной реальности, отвергают объективную истину, объективные закономерности природы и общества и, следовательно, объективную основу сознательной деятельности людей.

Марксизм всесторонне обосновал возможность освобождения общества от господства стихийных сил природы и общественного развития. В этом наглядно проявляется жизнеутверждающая сила марксизма, его познавательная мощь и величайшее практическое значение. Это-то и приводит в бешенство современных апологетов капитализма, которые пытаются противопоставить научной пролетарской идеологии агностическое неверие в человечество. Марксизм указал всем народам путь к счастью, к победе над нищетой, эксплуатацией, угнетением. Это-то и ужасает Ясперса, который третирует марксистское положение о познаваемости мира и его законов как «догматизм», утверждая, что сознательное изменение условий человеческой жизни вообще невозможно, вследствие чего «жизнь может быть лишь попыткой».

Марксизм-ленинизм обосновал возможность научного предвидения и дал величайшие образцы научного предвосхищения будущего, которое полностью подтверждено жизнью. Есть от чего взбеситься борзописцам империалистов! Ясперс, повторяя своих предшественников, объявляет всякое предвидение знахарством. На самом деле знахарством, шарлатанством занимается сам Ясперс.

Маркс, разоблачая кантианцев как профессиональных жрецов неведения, саркастически отмечал, что их повседневное занятие заключается в том, что они монотонно разглагольствуют о своей немощи и о мощи вещей. Надо сказать, что К. Ясперс перещеголял своих предшественников в деле агностического прислужничества перед теологией. Те оплакивали вымышленную ими же самими беспомощность человеческого разума, этот же ликующе восклицает: «Мы идем в непознаваемое!».

Признание истины, объективной истины не по плечу современной буржуазии. Поэтому К. Ясперс тщится убедить, что задача познания — доказать непознаваемость подлинной, «сокровенной» реальности и отбросить все то, что считается познанным, ибо оно-де может быть лишь предрассудком. Само собой разумеется, что предрассудком и, больше того, клеветой на духовную жизнь человечества являются не открытия пауки, а откровения Карла Ясперса. Он превозносит непознанное, превращая его в непознаваемое, предлагает науке отказаться от претензии на объективную истину и заняться установлением непреодолимых границ познания Он уверяет, что каждый раз, когда мы приближаемся к познанию действительности, «мы сразу же проваливаемся в пустоту…» Воистину у страха глаза велики!

Ссылаясь на модные писания Гейзенберга, Бора и других свихнувшихся в идеализм физиков, Ясперс уверяет, что «действительность исчезает, когда мы пытаемся ее познавать» («Об истине», стр. 31. Мюнхен. 1947). Почему же происходят такие чудеса? Оказывается, все дело в том, что действительность существует во времени, ввиду чего, повторяя старый кантовский трюк, Ясперс объявляет ее чисто субъективной. «Время есть теперь» («Философия», стр. 722. Берлин. 1948), — повторяет он Хайдеггера, приписывая прошлое и настоящее одному лишь восприятию субъектом своих собственных переживаний. Предметный мир, утверждает далее Ясперс, отличается наглядностью, а эта наглядность — не что иное, как обманчивая видимость, свидетельствующая о заблуждении. Наглядное, утверждает Ясперс, «как только его познают, теряет свою наглядность вплоть до невозможности его представить». Нетрудно понять, что, с точки зрения Ясперса, истиной следует называть лишь то, от чего в глазах становится темно.

Декарт полагал, что истина имеет своими признаками отчетливость н ясность, не вызывающие каких-либо сомнений. У экзистенциалистов же, наоборот, истиной оказывается все невразумительное, непонятное, противоестественное, влекущее человека к смерти. Чего стоят «осле этого лицемерные разглагольствования Ясперса о том, что источником «современной науки» является стремление к истине? Ведь признание объективной истины и материальной практической основы познания этот мракобес объявляет святотатством. И все это якобы во имя науки.

Давно известно, что враги науки предпочитают выступать под флагом научности. К- Ясперс также хочет выглядеть приверженцем науки и притом обязательно «чистой», исключающей какие бы то ни было практические интересы. Наука, провозглашает он, «происходит не из желания господствовать над вещами… а из стремления к истине».

Противопоставление теории практике, стремления к истине стремлению овладеть стихийными силами природы — характернейший прием идеалистических мракобесов, выдающих познание за сверхъестественный процесс, а материальную практику — за нечто греховное, низменное, обременяющее дух. С этой точки зрения действительное познание объективных законов природы, использование этих законов в практической деятельности людей исключаются из познания истины; истина превращается в бессмысленный фетиш, в замаскированное изображение бога как (Единственного предмета познания.

Диалектический материализм учит, что познание «вещей в себе» и превращение их в «вещи для нас», то есть знание и овладение предметами природы, есть, в сущности, один и тот же процесс. Именно господство человека над природой практически доказывает познаваемость мира. В.И. Ленин пишет: «Господство над природой, проявляющее себя в практике человечества, есть результат объективно-верного отражения в голове человека явлений и процессов природы, есть доказательство того, что это отражение (в пределах того, что показывает нам практика) есть объективная, абсолютная, вечная истина» (Соч. Т. 14, стр. 177).

Мы уже знаем, что стремление к истине, согласно экзистенциалистской, а также евангельской догме, совпадает с влечением к смерти. Познание, отождествляемое с предсмертным томлением, якобы происходит в непознаваемых глубинах самосознания без всякого отношения к объективной реальности. Отсюда следует вывод, что наука исходит из субъективного, ее предпосылки почерпнуты из сознания, ее выводы обусловлены субъективно избранными установками.

С этих агностических позиций Ясперс софистически определяет науку как «знание того, на каком основании, в каких границах и в каком смысле можно осуществлять познание». Задача науки заключается, следовательно, в том, чтобы устанавливать границы познания. А научные открытия, по мнению Ясперса, сводятся к утверждениям, очевидность которых обусловлена не их соответствием объективной реальности, а исключительно предпосылками и методами исследования.

Это агностическое «определение» науки Ясперс пытается обосновать ссылками на квантовую механику. На самом же деле подлинным основанием этого агностицизма, мнящего себя воплощением научного подхода к делу, является крайний субъективизм. Ясперс утверждает, что бытие исходит из субъективного. Демагогически выступая против абсолютного противопоставления субъекта и объекта, обвиняя материализм в стремлении низвести человеческое я до неодушевленной предметности, Ясперс воспроизводит давно уже разоблаченную В. И. Лениным теорию «принципиальной координации» Авенариуса. Так же, как Авенариус, он заявляет, что субъект и объект неотделимы друг от друга. Отрицая объективную реальность как объект познания, сторонники «принципиальной координации», доводящей до абсурда субъективный идеализм, оказываются неспособными ответить на такие элементарные вопросы, как, например, существовала ли Земля до человека. Авенариус и его ученики, как известно, пытались «решить» этот вопрос с помощью утонченной гносеологической схоластики и, конечно, оскандалились. Вместо того чтобы отказаться от дискредитировавшей себя «принципиальной координации», Ясперс отказывается от этих дискредитирующих ее вопросов.

Субъективистски истолковывая объект познания, отрицая познаваемость объективной реальности, превращая познание в самопознание, Ясперс неизбежно, как и всякий субъективный идеалист, становится солипсистом. Так, например, он утверждает: «Бытие есть продукт я» («Философская вера», стр. 28). Но здесь, уже перешагнув границы, отделяющие разум от неразумия, Ясперс начинает бить отбой. Он напоминает читателю о различии, якобы существующем между сущностью и существованием (экзистенцией), и разграничение этих понятий выдается за величайшее открытие экзистенциализма.

Если Аристотель, критикуя Платона, утверждал, что существующее и сущность неотделимы друг от друга, то экзистенциалисты, напротив, утверждают, что существование (экзистенция) предшествует сущности, ибо нечто должно уже существовать для того, чтобы быть чем-либо. Существование, выдаваемое за первоначало, отождествляется с человеческим я. Речь, конечно, идет не о реальном человеке, наделенном реальными органами чувств и столь же реальной психикой. Ясперс разглагольствует о внутреннем, независимом от бытия (предметного мира) самосознании, которое «соотносится с самим собой и с трансценденцией», то есть с богом.

Используя агностицизм для прикрытия этих, употребляя выражение В. И. Ленина, сумасшедших пустяков, Ясперс убеждает своих читателей в том, что нельзя требовать от него ясности в определении основных понятий его философии: «экзистенция» и «трансценденция» непознаваемы, и чем глубже погружается человек в эти «всеохватывающие» псевдореальности, тем явственнее обнаруживается их непознаваемость. Таким образом, агностицизм необходим Ясперсу не только для отрицания науки, но и для обоснования своей собственной философской системы. С помощью агностицизма сей новоявленный пророк надеется приучить своих читателей рассуждать о том, чего они не понимают, и, главное, терять ясное представ пение относительно того, что вполне им понятно.

Агностицизм, следовательно, призван придать значительность невразумительным, бессвязным положениям его философии. Здесь мы встречаемся с давно известным знахарским приемом. В романе М. Твена «Янки при дворе короля Артура» предприимчивый янки надувает своих невежественных слушателей, выкрикивая всяческую абракадабру, которая именно вследствие своей бессмысленности представляется им полной глубокого смысла. Однако вышеупомянутый янки имел дело с простаками, жившими в эпоху средневековья. В наше время, когда народы, наученные горьким опытом, с недоверием относятся ко всякого рода социальным шарлатанам, К. Ясперсу не удастся использовать изрядно дискредитировавший себя агностицизм для объегоривания широкой публики. Еще К. А. Тимирязев остроумно высмеял такого рода воинствующих агностиков, ликующих по поводу ими же самими изобретенной мнимой непознаваемости мира. Выдающийся русский ученый охарактеризовал агностицизм как «мистический экстаз невежества, бьющего себя в грудь, радостно причитая: Не понимаю! Не пойму! Никогда не пойму!» (К. А. Тимирязев. Соч. Т. 5, стр. 423).

Служебная роль агностицизма сводится, как известно, к обслуживанию фидеизма, превозносящего веру (религию) над разумом (наукой). И если Ясперс вслед за позитивистами утверждает, что агностицизм якобы направлен против ненаучного признания познаваемости мира, то это свидетельствует лишь о неуклюжей попытке спрятать концы в воду. Агностицизм Ясперса в еще большей мере, чем агностические концепции позитивизма, является обоснованием религиозной веры.

Было время, когда буржуазия выступала против унизительного положения философии в качестве служанки богословия. Это время давно прошло: ныне буржуазные философы объявляют единственным призванием философии обоснование высшей разумности веры. Вопрос об отношении веры и знания объявляется ныне центральным вопросом философии. Вслед за неотомистами, продолжателями канонизированного католицизмом Фомы Аквинского, Ясперс выступает против противопоставления разума вере, за примат веры над разумом. Философия, по его мнению, — это «вера мыслящего человека»; ее основные положения не могут быть почерпнуты из науки, они принадлежат вере. Само собой разумеется, что «основоположения» философии Ясперса — существование «экзистенции» и «трансценденции» — никак не вытекают из данных науки. Не потому ли Ясперс требует от философии, чтобы она не была «служанкой науки»? Но это требование означает лишь одно: философия должна стать служанкой теологии, учеными приказчиками которой являются все экзистенциалисты, в том числе и те, которые на манер Хайдеггера рядятся чуть ли не в атеистов.

Для обоснования этого средневекового тезиса Ясперс «открывает» в религии сокровенный философский смысл. Религия, утверждает он, — это «метафизика для народа», то есть общедоступная философия. Нетрудно понять, что философия, о которой Ясперс здесь разглагольствует, есть идеализм. Поэтому он и заявляет, что «философские системы живут в народе благодаря религиозной вере». О каких философских системах здесь идет речь? Конечно, об идеалистических философских системах, опирающихся на религиозные предрассудки эксплуатируемых и угнетенных. Но давно уже доказано, что идеализм есть принаряженная, напомаженная поповщина, утонченная чертовщина.

«Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, — отмечает Маркс, — верят в наития, откровения, спасителей, чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещенную, философскую…» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. IV, стр. 532).

Нижеприведенные положения Ясперса являются лишь иллюстрацией этого положения марксизма. Как ни принаряжает Ясперс «философскую веру», ослиные уши поповщины высовываются наружу.

Пытаясь придать «просвещенную» форму своему поповскому обскурантизму, Ясперс в опубликованной им в 1948 году книге «Философская вера» утверждает, что философия является такого рода верой, которая, мол, не исключает, а, напротив, включает в себя рассудок. Философия-де является чем-то средним между наукой и религией, нигилизмом и откровением. Философская вера, подчеркивает Ясперс, «обладает всегда тем признаком, что она находится в союзе со знанием» (стр. 12). Но не следует питать иллюзии относительно знания, которое выражает, по мнению Ясперса, философия. Речь идет лишь о знании «смысла и границ познания», то есть об агностицизме, который объявлен Ясперсом научным элементом истинной, то есть его собственной, философии.

В. И. Ленин подчеркивает, что научная теория познания показывает, «каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание становится более полным и более точным» (Соч. Т. 14. стр. 91). Диалектический материализм, обосновывая эту точку зрения «развития человеческого познания из незнания», опирается на всю совокупность данных науки и многообразной материальной практической деятельности. Против этого единственно правильного воззрения на процесс познания и выступает К. Ясперс, поставивший своей задачей теоретическое обоснование обскурантизма. Он утверждает, что агностицизм есть результат истории познания, свидетельствующей якобы о том, что познание порождает незнание, единственным выходом из которого является будто бы вера.

Так дипломированный проповедник идеологии западногерманских, а также и американских империалистов вслед за Геббельсом и другими гитлеровцами утверждает, что мировоззрение не имеет ничего общего со знанием, с наукой. Речь, следовательно, идет о том, чтобы заменить научное мировоззрение антинаучным, научную философию — религиозным взглядом на мир. Таков основной социальный заказ современной империалистической буржуазии, сформулированный американским «Джорнэл оф филозофи»: «надо крепко держаться Библии…»

Следуя этой рекомендации своих заокеанских патронов, Ясперс утверждает, что «философия не может дать человеку того, что дает ему религия» («Философская вера», стр. 98). Он требует от философии максимального сближения с поповщиной, «непосредственного общения с богом», пытаясь уверить, что лишь таким образом не только обнаруживается пресловутая «экзистенция», но и вообще становится возможной человеческая жизнь. Вся наша цивилизация обязана своим существованием Библии, вещает этот новоявленный пророк, без нее она превращается в прах.

Итак, крепко держаться Библии — в этом, по мнению Ясперса и его американских вдохновителей, спасение современной цивилизации. Нетрудно понять, куда ведет этот «путь мудрости», если учесть, к кому обращена эта проповедь. А она, конечно, имеет в виду всех тех, кому надоело гнуть спину перед империалистическими хозяевами. Именно массам Ясперс рекомендует в качестве идейного «оружия» Библию. Вся современная буржуазная философия обращается к массам с проповедью рабского смирения, уверяя трудящихся, что им не хватает лишь одного — утешения, даваемого религией. «Библия и библейская философия, — пишет Ясперс, — есть основа нашего философствования» («Философская вера», стр. 86). Это признание вполне характеризует прислужничество маститого немецкого философа перед империалистической реакцией.

Во все времена эксплуататорские классы обращались к трудящимся с проповедью примирения с эксплуататорскими порядками. Опыт истории свидетельствует о том, что эта проповедь примирения с рабством не предотвратила падения рабовладельческого и феодального строя. Не поможет она и капиталистам. Вот почему эти призывы к библейской вере говорят лишь о том, что массы теряют веру в прочность капиталистических порядков, сознавая объективную необходимость их уничтожения. Потому-то Ясперс и требует слепой, религиозной веры. Главный предшественник экзистенциализма датский мракобес Кьеркегор утверждал, что вера должна быть младенчески наивной, иррациональной, неспособной к рассуждению и пониманию того, что является ее предметом. Формула веры, как разъясняет Кьеркегор, сводится к утверждению: «Это совершенно достоверно, ибо этому учил меня мой отец». Такова же точка зрения Ясперса, свидетельствующая лишь о том, что современные идеологи буржуазии создают реакционные утопии, противопоставляя их научной идеологии пролетариата — марксизму-ленинизму. Эти реакционные утопии являются идеологическим облачением умирающего капитализма.

Пытаясь доказать невозможность революционного переустройства мира, планомерного созидания нового, бесклассового общества, Ясперс уверяет, что философия не может быть определенной системой взглядов, что она представляет собой лишь «внутреннее состояние» духа, нечто вроде определенного умонастроения, духовного влечения, лишенного какого бы то ни было практического значения. С этих позиций, по существу с позиций нигилистического отрицания философии, Ясперс ополчается против теоретических основ научного коммунизма и коммунистической партии, приписывая Марксу и его последователям дюрингианское представление об абсолютной истине как окончательной истине в последней инстанции, догматизм, доктринерство и прочие характерные особенности буржуазной идеологии.

Ясперс не может, конечно, не знать, что основоположники марксизма многократно подчеркивали: наше учение не догма, а руководство к действию. Ему также известно, что Ленин и Сталин неустанно боролись с догматизмом, творчески развивая учение Маркса и Энгельса. Но, извращая историю и самое понятие догматизма, Ясперс называет доктринерством классовую борьбу, организованное движение пролетариата, руководимое партией, освещаемое научно-философским мировоззрением. Философия, утверждает Ясперс, может быть лишь философствованием, неспособным выйти за пределы субъективного. Так, навязывая диалектическому материализму свое, чисто религиозное понимание философии, Ясперс обнаруживает действительный смысл своего философствования: буржуазное охаивание научной идеологии освободительного движения трудящихся против империалистического рабства.

Характерной чертой человеконенавистнической философии К. Ясперса является ее маскировка под гуманизм. Нетрудно понять, что «теоретическим» обоснованием этого псевдогуманизма является субъективно-идеалистический тезис о совпадении «существования» (первоначала) с внутренним человеческим я. Растворяя объективный мир в субъективном сознании человека, Ясперс заявляет, что в его философии человек «не остается одной из форм бытия наряду с другим бытием», а, напротив, выступает как «исключительное бытие» («Отчет за прошлое и взгляд в будущее», стр. 357). Бытие, абстрагируемое от человека, лишено, по мнению Ясперса, какого бы то ни было единства; это — разорванное, надломленное бытие, находящееся в состоянии непрерывного исчезновения. Мир без человека — беспорядочное нагромождение иррационального, и лишь человеческое (экзистенция) представляет собой единственно, по Ясперсу, «всеохватывающее», в котором только и обнаруживается «связь разорванного бытия».

Человек, по утверждению экзистенциалистов, является единственным объектом философии, единственной мерой вещей. Задача философии заключается лишь в том, чтобы проникнуть в неизведанные глубины человеческого самосознания. Эта философская декламация необходима Ясперсу для оправдания нелепостей субъективного идеализма: с помощью этих софизмов немецкий экзистенциалист «доказывает», что только субъективно-идеалистическое воззрение «возвышает» человека и, так сказать, приближает его к богу. Но если бытие изображается как проявление субъективного я, то что же в таком случае остается, кроме этого фантастического, «всеохватывающего» субъекта? Желая спастись от солипсизма, Ясперс, не заботясь о последовательности (которая, по его представлениям, является признаком посредственности), говорит, что «человек не может быть понят из самого себя» и, более того: «Единичный человек, один, как таковой, не может быть человеком». Для вящей убедительности Ясперс изобретает новое словечко, которым он обозначает «духовную общность» людей. Это словечко — «коммуникация». «Только в коммуникации, — вещает К. Ясперс, — коренится истина». Важнейшей формой «коммуникации» сей изобретатель объявляет «господство и услужение», или, говоря проще, угнетение человека человеком. Здесь каждый якобы «оказывает услуги другому». Иначе говоря, эксплуатирующий и эксплуатируемый «помогают» друг другу.

Само собой разумеется, что в таком случае слово «коммуникация» следовало бы заменить словом «эксплуатация». Но Ясперс, как и все современные буржуазные философы, имеет все основания не называть вещи своими именами. Придумывая новые слова для обозначения старых вещей, пытаясь придать новое, мистическое значение капиталистическим отношениям господства и подчинения, Ясперс надеется убедить эксплуатируемых в необходимости этих отношений. Вместо того чтобы говорить о господстве человека над человеком, этот дипломированный прислужник господствующих капиталистических классов разглагольствует о «тотальной воле к коммуникации», о непреодолимом «тяготении» человека к человеку.

Запутав вопрос о реальных общественных отношениях, замазав тот основной, всему миру известный факт, что кроме отношений господства и подчинения существуют социалистические отношения сотрудничества и взаимопомощи свободных от эксплуатации и угнетения людей, К. Ясперс безапелляционно заявляет: «Господство необходимо для расширения существования» («Философия», стр. 607). Таким образом, Ясперс пытается убедить угнетенных и эксплуатируемых в том, что их освобождение сужает, ограничивает сферу их существования. Капиталисты хотят доказать, что освобождение трудящихся оставляет последних на произвол судьбы. Рабочие, дескать, не могут существовать без предпринимателей, их борьба против рабства неразумна, угрожает их собственному существованию. Таков «гуманизм» современных рабовладельцев, всячески размалеванный их верным холопом Ясперсом.

В своих тщетных попытках под видом «коммуникации» освятить эксплуатацию К. Ясперс не останавливается перед фашистским оплевыванием свободы, изображаемой им как величайшая опасность, которой человек якобы не в силах избежать, на которую он обречен в силу своей смертности. Ясперс причитает: человек одинок, беспомощен, осужден на погибель; его повсеместно окружает «трансцендентное», в нем самом постоянно гнездится «нечто непознаваемое, недоказуемое, невещественное, нечто ускользающее от научного исследования: свобода и все, что с нею связано» («Философская вера», стр. 57).

Как и все экзистенциалисты, Ясперс изображает человека в виде жалкой песчинки или щепки в водовороте иррациональных стихий. Человек, который, как свидетельствует об этом практика, целесообразно, в своих интересах использует познанные им законы природы, превращается таким образом в нечто беспомощное, ничтожное, заброшенное в этот мир непреодолимыми, неведомыми силами. И это называется гуманизмом!

В свое время А. И. Герцен, выступая против религиозно-идеалистического принижения личности, писал, что человек не песчинка, не ниточка в пестром ковре жизни: «Гордиться мы должны тем, что мы не нитки и не иголки в руках фатума, шьющего пеструю ткань истории. Мы знаем, что ткань эта не без нас шьется… мы можем переменить узор ковра» («Былое и думы». Т. IV, стр. 387). Эти справедливые слова и по сей день разят буржуазных волюнтаристов и фаталистов, тщетно пытающихся доказать, что борьба против социального гнета бесцельна, что человека порабощают не исторически определенные, материальные отношения, а некие «анонимные», иррациональные силы. Марксизм доказал, что буржуазные идеологи пытаются изобразить капиталистический гнет в виде козней «мирового духа». Эти идеологи выдают господство капиталистов за «мировую волю», изображают порожденные капитализмом разрушительные стихийные силы в виде сверхразумной, непознаваемой «трансценденции». Но Советский Союз, ликвидировав капитализм, навсегда покончил с господством слепых, стихийных сил общественного развития над людьми, окончательно практически разоблачил идеалистические бредни о существовании и господстве над людьми трансцендентного, иррационального, непознаваемого.

Все это свидетельствует о том, что К. Ясперс обслуживает империалистическую реакцию с помощью утонченных идеалистических ухищрений, туманных абстракций, агностического нигилизма и психопатологии, долженствующих убедить всех недовольных капиталистическими порядками в том, что перед лицом смерти и прочих якобы непостижимых стихий бессмысленна всякая борьба. Такого рода рафинированное прислужничество перед современными рабовладельцами на языке Ясперса и его единомышленников называется, конечно, философским, или «беспартийным», рассмотрением действительности. Философия издавна выдается идеологами эксплуататорских классов за специфическую форму незаинтересованного, бесстрастного созерцания существующего. Однако общеизвестно, что на самом деле эта «беспартийность» представляет собой «лишь лицемерное, прикрытое, пассивное выражение принадлежности к партии сытых, к партии господствующих, к партии эксплуататоров» (В. И. Лени н, Соч. Т. 10, стр. 61).

Такова же и рекламируемая Ясперсом «беспартийность» современных буржуазных философов, прикрывающая слащавыми бессодержательными фразами агрессивные вожделения империалистических хищников. Империалистическая пропаганда пытается использовать и философскую аргументацию. Проповедники войны обращаются за содействием к якобы «беспартийным» философам. Последние выдаются за беспристрастных, ни в чем не заинтересованных мыслителей. Эти философы, как с беспримерным ханжеством утверждает К. Ясперс, «свободны от оков, накладываемых авторитетами, заботами о существовании, слепым стремлением к счастью» («Философия», стр. 647—648). Каждый коммивояжер выдает себя за объективного ценителя рекламируемых им капиталистических изделий. «Беспартийность» Ясперса и его соратников — тот же старый прием «незаинтересованных» коммивояжеров.

Однако Ясперс не ограничивается одними лишь умозрительными рассуждениями в угоду империалистической реакции. Уолл-стрит и его западноевропейские сателлиты требуют от своих идеологических холопов не только абстрактного человеконенавистнического любомудрия, но и вполне определенных, недвусмысленных политических заявлений, обещаний, утверждений. Последние должны засвидетельствовать «искреннюю» и, следовательно, не прикрытую философской фразеологией преданность современных буржуазных философов их империалистическим хозяевам. К. Ясперсу не сделали в этом отношении никакой поблажки. Как и другие западноевропейские холопы Уолл-стрита, он был вынужден принести присягу американским монополистам. Такого рода присягой, угодливой клятвой в верности, явилась последняя его книга «Отчет за прошлое и взгляд в будущее», опубликованная в 1951 году.

В этом сборнике различного рода публичных выступлений, автобиографических заметок и юбилейных статеек Ясперс заявляет, что «насущные задачи дня» вынуждают его отодвинуть философские вопросы «на задний план».

На повестке дня стоит вопрос об объединении Германии, о создании единой, демократической, миролюбивой Германии. Немецкий народ, наученный историческим опытом двух войн, ужасами гитлеровской диктатуры, все более активно включается в борьбу за национальную независимость, против империалистической политики раздробления, милитаризации и фашизации своей родины. Однако правящая империалистическая верхушка Западной Германии предпочитает жертвовать национальными интересами немецкого народа в надежде на помощь со стороны заокеанских империалистических покровителей против своего народа, которого она боится больше, чем чужеземной империалистической кабалы. И Ясперс, этот слуга двух господ — американских и западногерманских, — пытается убедить широкие массы немецкого народа, страдающего под гнетом своих «собственных» и чужеземных империалистов, в том, что не следует думать о повышении жизненного уровня немецкого народа. Он говорит следующее: «Мы не нуждаемся в материальном богатстве. Быть бедными, чувствовать беспомощную зависимость от победителей — это побуждает нас быть скромными, ибо всякое желание силы было бы для нас ядом» («Отчет за прошлое и взгляд в будущее», стр. 184).

Естественно возникает вопрос, не является ли это восхваление голодного пайка, на который посажена Западная Германия, национальным предательством? Как иначе можно понять Ясперса, утверждающего, что в ином случае (в случае отказа от слепого послушания Уолл-стриту) немецкий народ якобы ожидает «позорное исчезновение».

Экзистенциалистское лицемерие используется Ясперсом для того, чтобы изобразить тяжелейшее положение немцев в Западной Германии как своеобразную «пограничную ситуацию», являющуюся якобы благодарной почвой для духовного совершенствования. Кабала выдается, таким образом, за источник внутренней свободы. Ясперс пытается внушить немцам, что они не должны бороться за лучшее будущее, что им следует отказаться от надежд на самостоятельное государственное существование, на дальнейшее развитие своей национальной жизни. Поэтому Ясперс рекомендует своим соотечественникам осуществить «внутреннюю революцию», сущность которой сводится к самоотречению, к политическому самоубийству. В результате этого немецкий народ якобы приобретет «внутренние» условия для «такой жизни духа, которая возможна в бессилии и при самых тяжелых условиях бытия» (там же, стр. 28).

Не ограничиваясь угрозами, Ясперс призывает немецкий народ смириться ради «высшей» цели, которая сводится к созданию мировой империи американских монополистов. Коммивояжер монополистов всячески тщится уверить своих читателей в том, что человечество уперлось в тупик и ему приходится начинать свою историю сызнова. Слово «человечество» употребляется Ясперсом взамен слова «буржуазия», а кризис капитализма выдается за кризис «технического века». Таким образом, оказывается, что зло заключается не в капитализме, а в современных производительных силах. Нехитрая логика: современные производительные силы требуют новых, социалистических производственных отношений, а Ясперс представляет это в виде безвыходной ситуации. Как правильно отмечает О. Гротеволь, экзистенциалистская философия «превращает неустойчивость общественного существования буржуа во вневременную неустойчивость человека вообще» («Духовная ситуация современности и марксизм», стр. 33).

Разглагольствуя о безвыходном положении, в котором якобы оказалось современное общество, замазывая тот факт, что одна треть человечества нашла уже выход из тупика капитализма, К. Ясперс подсовывает своему читателю презренный космополитический рецепт отказа от национальной независимости и национального суверенитета в угоду миллиардерам США. Он утверждает, что современный период является «периодом перехода истории от европейских государств к мировой державе» («Отчет за прошлое и взгляд в будущее», стр. 27). В качестве такого рода мировой державы — космополитического государства — рекомендуются США. Всеми способами, всеми софизмами своей философии Ясперс тщится доказать, что Уолл-стриту самой судьбой предназначено быть политической основой мирового космополитического государства.

Ясперс размалевывает американский империализм всеми красками, пытаясь вскрыть «экзистенциалистский» смысл и назначение агрессивной политики американских монополий, значение которой, дескать, непостижимо для обычного, нормального рассудка. Он пытается изобразить Уолл-стрит бескорыстным другом Германии и других капиталистических государств. Как не вспомнить тут слова Г. М. Маленкова, сказанные в отчетном докладе XIX съезду КПСС: «Хорош друг! Уселся верхом на своих младших партнеров, грабит и закабаляет их, хлещет в хвост и в гриву, да еще приговаривает: «подружимся», что у американских толстосумов означает — сперва вы меня повозите, потом я на вас поезжу» (стр. 21—22). Нет, не удастся К. Ясперсу изобразить эту «дружбу» всадника и коня в виде равноправных отношений!

Разгром гитлеровской Германии на полях Великой Отечественной войны поставил перед немецким народом насущный вопрос о путях предотвращения неофашизма, о путях действительного возрождения немецкой нации. СЕПГ правильно указывает путь возрождения немецкой нации. Руководители СЕПГ в своих выступлениях перед немецким народом постоянно подчеркивают, что немцы должны отказаться, в частности, от тех человеконенавистнических идей Ницше, Шпенглера и других матерых реакционеров, которые, как известно, питали гитлеровскую идеологию. У немецкого народа имеются прогрессивные культурные традиции, которые оплевывались фашистскими погромщиками. Возрождение этих прогрессивных традиций, способствовавших, как известно, тому, что Германия стала родиной марксизма — величайшей прогрессивной идеологии, — является первостепенной национальной задачей, без решения которой невозможно окончательное искоренение национал-социалистической идеологии.

Нетрудно понять, что Ясперс, аттестующий себя «беспартийным» мыслителем и даже противником фашизма, на деле рьяно выступает против этой единственно правильной установки на возрождение демократической Германии и развитие демократической немецкой культуры. В своей статье «Наше будущее и Гёте», опубликованной в сборнике «Отчет за прошлое и взгляд в будущее», Ясперс утверждает, что немецкий народ должен ориентироваться не на Гёте, а на Ницше. «Гёте не образец для подражания, — заявляет Ясперс, — он таит в себе опасность». И это утверждает лауреат Гётевской премии!

Совершенно очевидно, что Гёте пугает Ясперса, а также его американских и западногерманских хозяев как убежденный сторонник единой Германии, как мыслитель, глубоко веривший в разум и прогресс. То ли дело Ницше с его каннибальскими афоризмами («Мораль только для слабых» и т. п.)! Ницше, естественно, представляется немецким империалистам подходящей фигурой для стимулирования возрождаемого германского фашизма.

Известно, что Ницше, бешено ненавидевший социализм, откровенно ставил перед господствующими классами вопрос: «Как нам задержать поток, по-видимому, неизбежной всеобщей революции?» В современных условиях, когда почва горит под ногами империалистов, этот роковой вопрос вновь встает перед ними во весь рост. И те средства, которые рекомендовал Ницше и на практике применил Гитлер, все еще, вопреки опыту истории, представляются спасительными для буржуазии и ее идеологических нахлебников. Не удивительно поэтому, что Ясперс пытается противопоставить научной идее социалистической революции человеконенавистническую фашистскую идейку «революции справа», или «консервативной революции», т. е. фашистского государственного переворота. Мы видим, следовательно, что господа Ясперсы при всем своем угодничестве перед Уолл-стритом вынашивают идейку восстановления гитлеровского рейха с его угрожающей претензиям американских монополистов политикой завоевания мирового господства.

Характерны в этом отношении лицемерные рассуждения новоявленного неофашистского философа относительно того, кто виноват в том, что в Германии появился гитлеровский фашизм, причинивший миролюбивым народам неисчислимые бедствия и приведший Германию к тяжелейшему поражению.

Вопрос о действительных причинах и действительных виновниках национальной катастрофы, постигшей Германию, давно решен и никак, конечно, не может считаться дискуссионным. Германский фашизм, несомненно, является продуктом развития германского империализма. И. В. Сталин, характеризуя исторические условия, в которых гитлеровцы установили свое кровавое господство, отмечал: «Германская буржуазия видела, что буржуазно-демократические свободы, сохранившиеся в Германии, могут сыграть с ней злую шутку, что рабочий класс может использовать эти свободы для развертывания революционного движения. Поэтому она решила, что для сохранения в Германии власти буржуазии есть только одно средство — уничтожить буржуазные свободы, свести к нулю парламент (рейхстаг) и установить террористическую буржуазно-националистическую диктатуру, способную подавить рабочий класс и найти себе базу среди реваншистски настроенных мелкобуржуазных масс» («История ВКП(б). Краткий курс», стр. 289).

Таковы действительные исторические корни немецко-фашистской диктатуры, вскрытые И. В. Сталиным. Нетрудно понять, что германская империалистическая буржуазия, возрождающая с помощью Уолл-стрита фашизм, всячески стремится замазать, затушевать, затемнить вопрос о причинах фашистского варварства. И вот на сцену выпускают маститого, убеленного сединами университетского профессора, который уверяет, что фашизм явился следствием широкого распространения… интеллектуализма. Люди, мол, хотели знать такие вещи, о которых знать нельзя, они нарушили «табу», предписывающее человеку поклоняться неизвестному, и стали на путь «ненаучного» убеждения в познаваемости мира и возможности его изменения с помощью науки. «Дух ненаучности, — с неописуемым бесстыдством возвещает Ясперс, — открыл двери национал-социализму» («Отчет за прошлое и взгляда будущее», стр. 143).

С этой точки зрения вернейшим средством «предотвращения» фашизма является разнузданная проповедь идеалистического, агностического, антиинтеллектуалистского мракобесия, чем и занимается весьма успешно К. Ясперс вместе с другими экзистенциалистскими апологетами капитала. Но, как известно, и гитлеровцы занимались проповедью средневекового мракобесия, третировали разум, как блудницу, оплевывали науку, истину, прогресс как якобы рассудочные, бессодержательные понятия, тормозящие волевую активность, мистический порыв к абсолютному и т. п. Чем же в таком случае отличается пропаганда фашистской идеологии от борьбы против нее?

Совершенно очевидно, что К. Ясперс под видом антифашистской проповеди возрождает фашистскую идеологию, придавая ей американо-английскую ориентацию. Лицемерные фразы о том, кто виноват в установлении германского фашизма, понадобились Ясперсу для того, чтобы обелить действительных виновников, затемнить реальные причины, свалить вину с больной головы на здоровую. Если верить Ясперсу, то получается, что не ницшеанство, а материализм, атеизм способствовали развитию германского фашизма. Ясперс бьет себя в грудь и причитает по поводу «греха» интеллектуализма, которому не было оказано достаточного сопротивления. Что может быть более гнусным, чем эта заведомо наглая ложь, прикрытая пустопорожним глубокомыслием, и бессодержательными ссылками на мистическую преисподнюю! В. И. Ленин говорил: «Человеческое достоинство, — этого в мире капиталистов искать нечего» (Соч. Т. 24, стр. 12). Нет, конечно, человеческого достоинства и у раболепствующих перед своими хозяевами-капиталистами экзистенциалистов. Хозяева требуют: докажите, что фашизм является неизбежным порождением стремления к прогрессу, что только господство реакции может предотвратить… фашизм. Докажите, короче говоря, что для предотвращения фашизма необходимо установление неофашистской диктатуры. И Ясперс рад стараться: он выдает реакцию за прогресс, обскурантизм — за постижение истины.

Впрочем, как ни стараются ясперсы, им не удастся снять вину с действительных виновников фашистского варварства — германских и иных империалистов. Нет, не удастся им возложить вину на прогрессивное человечество, на Советский Союз, уничтоживший немецко-фашистского зверя. «Кто чувствует себя виновным, — говорит В. И. Ленин, — тот может каяться. Но при этом пусть он посыпает пеплом свою главу и раздирает свои одежды, а не чужие» (Соч. Т. 11, стр. 241).

Товарищ Маленков в своем докладе на XIX съезде КПСС указал, что уже сейчас более трезвые и прогрессивные политики в европейских и других капиталистических странах, не ослепленные антисоветской враждой, отчетливо видят, в какую бездну тащат их зарвавшиеся империалистические авантюристы, и начинают выступать против войны. Профессор Ясперс явно не принадлежит к этим трезвым и прогрессивным буржуазным деятелям. Он в угоду своим американским и западногерманским покровителям проповедует империалистическую войну, обосновывая ее бессмысленными ссылками на экзистенциалистский опыт, на отношение «экзистенции» и «трансценденции». В вышеупомянутом сборнике «Отчет за прошлое и взгляд в будущее» Ясперс с помощью мистико-биологических аргументов «доказывает», что война является неизбежным проявлением «радикального зла», якобы заложенного в самой человеческой природе. Это «радикальное зло», ведущее свое начало от мифического, «первородного греха», является империалистической клеветой «а человечество.

Как и все империалистические идеологи, Ясперс софистически издевается над конкретным исследованием причин и условий возникновения войн. Ведь такого рода конкретное исследование неизбежно приводит к открытию неразрывной связи между войнами и капиталистической системой. Империалистические войны порождаются объективными законами развития капитализма и прежде всего основным экономическим законом современного капитализма. Вопреки этому подтвержденному всей историей современности положению марксизма, наперекор здравому смыслу К. Ясперс тщится доказать, что войны проистекают не из определенных закономерностей, не из исторической необходимости, а из свободы, на которую фатально обречен человек в глубине своего собственного индетерминированного я. По мнению Ясперса, война не может быть объяснена «ни исходя из свойств характера, ни из объективно-неразрешимых конфликтов между людьми и группами людей». Ее источником является человеческое бытие в его якобы «непостижимой глубине» («Отчет за прошлое и взгляде будущее», стр. 300).

Не обременяя себя исследованием или доказательством провозглашенного тезиса, Ясперс безапелляционно утверждает, что все существенное, в том числе войны, коренится в непознаваемом, ввиду чего человеку-де не дано знать о действительных причинах войн. Само собой разумеется, что это «непознаваемое» является, в сущности, псевдонимом господа бога. Именно «скрытое божество», утверждает Ясперс, указывает путь человечеству, поэтому не следует придавать значении материальным, экономическим условиям — «борьбе классов и прочим эмпирическим обстоятельствам. Впрочем, ссылаясь на бога как на верховную инстанцию, Ясперс убежден, что даже он не может предотвратить войны, которая совпадает, по утверждению этого воинствующего мракобеса, с непознаваемой первоосновой бытия. Будущее вообще, по мнению Ясперса, не находится в какой бы то ни было определенной, необходимой связи с тем, что есть или что было. Причины всех событий истории должны быть, согласно Ясперсу, отысканы в преисподней индивидуального сознания. Таким образом, весь арсенал гносеологической схоластики иррационализма привлекается К. Ясперсом для обоснования фатальной неизбежности войн. Но и это, конечно, не поможет империалистам — поджигателям войны.

Подводя итоги характеристики новейших философических откровений К. Ясперса, следует прежде всего отметить, что политические высказывания Ясперса, его неофашистские проповеди находятся в прямой и неразрывной связи с гносеологической схоластикой экзистенциалистской философии. Между абстрактными разглагольствованиями о смерти и тому подобных «пограничных ситуациях» и империалистическими уверениями в абсолютной неизбежности новой мировой войны — непосредственная связь. Столь же прочно связаны между собой агностические проповеди, мистический субъективизм и бесстыдная космополитическая пропаганда американизации земного шара.

Сколько бы ни напяливал на себя К. Ясперс овечью шкуру, ему не удается скрыть волчьего империалистического оскала. Вот почему американские империалисты хвалят Ясперса, а издаваемые в Западной Германии продажные газеты превозносят его как новоявленного пророка. Оттого-то вся пресса империалистического толка в связи с семидесятилетием К. Ясперса (в феврале сего года) подняла шумиху во славу своего присяжного философа. И не случайно, конечно, английский журнал «Филозофи» рекомендует Ясперса как воспитателя философов нового направления, с существованием которого связаны империалистические «надежды на будущее». Напрасные надежды! Немецкий народ, порабощаемый и обманываемый кликой Аденауэра, все более приближается к осознанию того, что единственно правильным путем для Германии является путь мира.

Издаваемый Ясперсом и другими германскими экзистенциалистами журнал «Вандлюнг» приказал долго жить. Это — хорошее предзнаменование. Вопреки проискам ясперсов народ Западной Германии найдет правильный путь. «Можно надеяться на то, — говорит Г. М. Маленков в отчетном докладе на XIX съезде партии, — что германский народ, перед которым стоит дилемма пойти по этому пути или быть превращенным в ландскнехтов американских и английских империалистов, изберет правильный путь, — путь мира» (стр. 31).

Только на этом мирном, демократическом пути немецкий народ добьется исполнения своих вековых чаяний. Что же касается господ ясперсов и прочих философствующих вредителей и проповедников смерти, то все они, как позорящие печатное слово, будут осуждены, употребляя выражение Д. Свифта, на то, чтобы питаться только бумагой и утолять свою жажду чернилами.

Опубликовано в журнале «Вопросы философии», № 3, 1953 г.