К вопросу о болгарской разновидности фашизма

Марксистско-ленинская наука имеет богатые традиции в изучении фашизма. Для современного этапа развития советской историографии характерно пристальное внимание исследователей к различным разновидностям фашизма, и в первую очередь к наиболее развитым его формам. В этом отношении в последние 10—15 лет советская историческая литература обогатилась значительным количеством конкретно-исторических работ, в которых многоплановому исследованию подвергнуты важнейшие аспекты гитлеровского национал-социализма, фашистского движения и фашистского режима в Италии, особенности франкизма. Тщательное изучение фашизма дало богатый материал для обобщений и углубленного теоретического анализа этого явления.

В меньшей мере проведено конкретно-историческое изучение фашистских партий, организаций, движений и режимов, существовавших в других странах Западной Европы и особенно в странах Центральной и Юго-Восточной Европы в период между двумя мировыми войнами, а также во время второй мировой войны.

В последние годы советские историки вплотную подошли к изучению проблематики фашизма в этом регионе. В 1976 г. вышла фундаментальная монография Н. И. Лебедева «Крах фашизма в Румынии». Сюжеты, связанные с историей фашизма и антифашистской борьбы в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, легли в основу крупной коллективной монографии «VII конгресс Коминтерна и борьба за создание народного фронта в странах Центральной и Юго-Восточной Европы» [М.: Наука, 1977], в которой конкретно-исторические разработки сочетаются с обобщающими разделами.

Однако по-прежнему задачей дня остается проведение конкретно-исторических исследований. Такие исследования необходимы для раскрытия во всей полноте сущности фашизма, многообразия форм его проявления, его особенностей, а также для продолжения работы по научно обоснованной классификации разновидностей фашизма. Одна из попыток типологизации фашизма, предпринятых в советской историографии, принадлежит А. А. Галкину. Стремясь проследить, в какой степени черты, свойственные «классическим» формам фашизма, характерны для других его форм, А. А. Галкин устанавливает, что прежде всего обе «классические» формы фашизма заметно отличались друг от друга. Еще более специфичным был испанский фашизм. Далее как важное обстоятельство А. А. Галкин отмечает, что «наряду с социально-политическими феноменами, выступающими в более или менее чистом виде, существуют различные переходные формы. Для этих форм характерно сочетание традиционно автократических и парламентских методов осуществления власти с определенными элементами политики фашистского типа»^[1]. Предложенный А. А. Галкиным подход представляется принципиально важным. Он дает исследователям ключ к пониманию иерархии степени выражения фашизма как явления, если рассматривать режимы фашистского типа по вертикали, имея в виду прежде всего структуру их политической системы, характер сочетания в ней традиционно парламентских приемов управления и политики фашистского типа. Важность подобного анализа очевидна: он позволяет учитывать тенденции развития той или иной страны, видеть опасность ее фашизации.

Однако в указанной работе детальная конкретизация предложенной классификации отсутствует. Вероятно, в большой степени это связано с отмеченной выше недостаточностью предварительной работы по накоплению фактов и описанию режимов фашистского типа, в частности режимов межвоенного времени в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. А. А. Галкин оперирует преимущественно «классическими образцами» да еще государствами-сателлитами, в наибольшей степени приблизившимися в годы второй мировой войны к этим разновидностям фашизма. Реально существовавшие на первом этапе общего кризиса капитализма в регионе Центральной и Юго-Восточной Европы режимы промежуточного, переходного типа не получили адекватного отражения в предложенной классификации^[2].

Подобный характер имеет и другая попытка типологизации разновидностей фашизма, сделанная авторами капитальной коллективной монографии «История фашизма в Западной Европе» [М., 1978]. Они выделили типы фашистских диктатур по степени проявления свойств фашизма, по степени нарастания или (в обратном порядке) убывания его признаков, неполного их выражения. Так, германский фашизм, а вслед за ним итальянский авторы этого труда характеризуют как «крайние разновидности фашизма»^[3], своего рода вершину пирамиды, констатируя при этом наличие не только сходства, но и определенных различий между этими формами. Далее они располагают диктатуры иберийского типа, характеризуя их как «специфический тип фашизма». Однако на этом построение системы обрывается, оставляя предпринятую классификацию незавершенной. Между тем очевидно, что Западная Европа не была обособлена, например, от Юго-Восточной Европы, в странах которой возникали другие, следующие по вертикали вниз разновидности фашизма, а именно «военно-фашистские» и «монархо-фашистские» диктатуры^[4]. Без их учета и без выявления их сходства и различия с теми объектами типологической системы, в которых признаки фашизма проявились в большей степени, картина развития фашизма, во всяком случае его генезиса, не может быть полной.

Тем не менее уже сделанные к иерархической классификации шаги представляются весьма перспективными. Каждая национальная модель фашизма, кроме разве германского нацизма, является своего рода промежуточной, переходной формой, выражает разные степени этой промежуточности. С научной точки зрения в каждом случае важно выявить черты, связывающие данную разновидность фашизма как с моделью, в которой свойства рассматриваемого явления проявились в большей степени, так и с моделью, в которой они проявились в меньшей степени. Проведение сопоставительного анализа на такой основе придаст последующему сравнению любой разновидности фашизма с самой крайней его нацистской формой обоснованность и большую историческую глубину.

В связи с указанными опытами классификации фашизма возникает ряд вопросов, важных с точки зрения характеристики фашизма в целом. Например: является ли неполная фашизация традиционных опор буржуазно-демократического государства особенностью только итальянского фашизма или же это закономерность развития фашизма вообще, но она плохо просматривается на германской модели? Какова повторяемость этого явления в других странах? Если это закономерность, не ее ли действие (наряду с действием других закономерностей) привело итальянское фашистское государство на путь разложения, первые признаки которого появились еще до военного краха Италии, а испанский фашизм —к само- размыванию многих его признаков и качеств? Появляющаяся здесь возможность рассматривать явление от его возникновения до естественного вырождения представляется заслуживающей внимания.

Или: если в фашизме иберийского типа выделяются такие его отличительные от итальянского и германского фашизма черты, как его особая живучесть^[5], ползучесть реакции и переливание ее из одной формы в другую, то не проявляются ли эти черты в еще большей степени в режимах, в которых другие черты, свойственные фашизму, были еще более сильно размыты, еще более нечетко выражены?

Важность тщательного изучения этих форм реакции определяется прежде всего тем, что они встречаются гораздо чаще, нежели единичные «классические» образны. Требует внимания не только известная массовость этих форм в прошлом, но и то, что именно в таком облике чаще всего предстает неофашизм. Близость реакционных режимов, существовавших в странах Центральной и Юго- Восточной Европы в межвоенный период, и современных неофашистских режимов связана со сходством социально- экономических структур этих стран, с близостью уровня развития капитализма в них (средний или ниже среднего), общностью ряда черт (преобладание мелкокрестьянской массы, большая роль иностранного капитала в экономике).

Исследование таких режимов при всей своей сложности, проистекающей из нечеткости, нерезкости выражения социально-политических процессов в них, подводит к пониманию механизма зарождения и развития фашистской реакции.

В этом отношении несомненный интерес представляет изучение болгарской разновидности фашизма. В болгарской исторической литературе весь период истории страны с 1923 по 1944 г. по традиции характеризуется как период господства фашистской диктатуры. На I Международном конгрессе по проблемам истории Балкан и Юго- Востока Европы академик БАН Ж. Натан отмечал: «Фашизм господствовал в Болгарии с 9 июня 1923 г. по 9 сентября 1944 г. В течение всего этого времени не удавалось ликвидировать фашизм как систему управления и господства, хотя в отдельные моменты некоторым правительствам и можно дать несколько иную оценку»^[6].

В общих чертах так же оцениваются режимы этих лет в Болгарии в советском двухтомном обобщающем труде «История Болгарии», вышедшем, правда, уже более двух десятков лет назад^[7]. Представляется, однако, что до настоящего времени не все хронологические отрезки означенного периода господства фашизма в Болгарии подкреплены доказательным конкретно-историческим материалом и что в этом отношении еще предстоит значительная работа. Существующий в настоящее время уровень изученности болгарского фашизма не позволяет делать окончательных выводов относительно его типологических характеристик, поэтому попытка выявить в нем ряд черт общего и особенного, что является задачей нашего дальнейшего изложения, носит пока что предварительный характер.

Условия прихода болгарских фашистов к власти в 1923 г. можно назвать экстремальными: в результате своеобразного разрешения революционной ситуации 1918—1919 гг. к власти в Болгарии пришло однопартийное правительство крестьянской партии Болгарский земледельческий народный союз (БЗНС), установившее в стране, по оценке тогдашних буржуазных политиков, диктатуру «оранжевого большевизма» (по цвету партийного знамени БЗНС); буржуазные партии фактически были устранены от руля государственного управления, до крайности сократилось их представительство в парламенте; проводившаяся экономическая политика не щадила интересов крупного капитала.

Ударным кулаком буржуазной реакции стали фашистские силы. Они подготовили и совершили 9 июня 1923 г. государственный переворот, в результате которого в стране воцарился террористический режим во главе с А. Цанковым. Сравнительное детальное изучение этого режима^[8], просуществовавшего до начала 1926 г., позволяет нам сделать ряд выводов относительно его характера.

Несомненно, что режим 1923—1925 гг. был попыткой установить в Болгарии диктатуру некоторых групп финансового капитала и части реакционных военных и реакционной интеллигенции. Последние имели тесные экономические и политические связи с финансовыми кругами. Именно представители этих трех социальных групп составили основное ядро реакционной организации фашистского толка «Народный сговор», ставшей центром политической и идейной подготовки переворота 9 июня 1923 г., а после него вошли в состав управленческой элиты.

В системе режима, возглавленного фашистским идеологом профессором А. Цанковым, очень большую роль играли военные. Именно их деятельность в значительной степени определяла характер власти, широко использовавшей чрезвычайные методы управления и опиравшейся главным образом на репрессивный аппарат. Но это была не просто и не только военная диктатура. И милитаристские и фашиствующие политические элементы верхушки режима находились в единении между собой, особенно на первых порах, совместно осуществляли управление страной, причем фашистские политические деятели стремились действовать в соответствии с разработанной ими платформой фашистского толка. Одним из главных ее принципов была идея надклассового, надпартийного государства, выступающего в качестве регулятора социальных отношений.

Следует отметить, что реакционные силы, пришедшие к власти в Болгарии, не прибегли к открытой ломке унаследованной ими государственно-политической системы, но и не оставили ее прежней по существу. Их стремлением было приспособить традиционную парламентскую государственно-политическую структуру к собственным потребностям, добиться усиления исполнительной власти за счет законодательной. В результате звенья этой структуры формально оставались прежними, но наполнялись новым содержанием. Кроме того, наряду с традиционной системой за ее пределами были созданы новые органы внеконституционного порядка. Так, незримым дирижером событий стало руководство тайного Военного союза — организатора и практического исполнителя переворота 9 июня 1923 г. Помимо Военного союза, возник так называемый Конвент десяти, игравший роль закулисного правительства. Он тоже был тайным, а властью располагал огромной. Как отмечал Г. Димитров, во всех важных случаях Совет министров оказывался поставленным перед совершившимися фактами и в роли простого регистратора решений Конвента^[9]. Такими же тайными органами были в провинции местные конвенты, состоявшие из членов Военного союза и местных реакционеров. Именно они вершили всеми делами, хотя система административных органов формально оставалась прежней. Главной же опорой режима была армия, функции которой частично были приближены к функциям полиции и жандармерии, а 3-е отделение военного министерства превращено в особый карательный орган, подотчетный одному военному министру. В целом органы, являвшиеся гарантией нового режима в Болгарии, были военными.

Вместе с тем верхушка режима предприняла попытку коренным образом реорганизовать политическую жизнь страны. В соответствии с планами Цанкова и К^о все буржуазные и мелкобуржуазные политические партии должны были прекратить свое существование, а их кадры предполагалось объединить в одну партию «Демократический сговор», центром которой должна была стать уже упоминавшаяся организация фашистского толка «Народный сговор». Новой партии «Демократический сговор» уготавливалось таким образом монопольное положение на политической арене. Эту идею не удалось осуществить в полной мере, однако важно подчеркнуть наличие такой тенденции.

Характерной чертой внутренней и внешней политики режима 1923—1925 гг. были резко выраженные антикоммунизм и антибольшевизм. Болгарская коммунистическая партия, комсомол, профсоюзы были запрещены. Репрессии против коммунистов и членов БЗНС— участников единого антифашистского фронта стали частью государственной политики; они носили систематический характер, временами выливались в массовую резню.

Большое внимание правящие круги Болгарии уделяли политике социального лавирования, стремясь расширить свою в целом весьма узкую социальную опору. Именно поэтому социально-экономическое законодательство 1923— 1925 гг., имевшее адресатом все основные группы населения тогдашней Болгарии, приобрело весьма широкие размеры. Желая дать «доказательство» своей надклассовости, надпартийности, правительство Цанкова положило в основу налоговой реформы так называемый принцип дискриминации капитала, в соответствии с которым капитал подлежал более высокому обложению, чем трудовые доходы. Так, ставка подоходного налога для владельцев максимальных доходов (1,5 млн. лев.) устанавливалась в 36%. Разумеется, принятие подобных законов сопровождалось изрядной долей социальной демагогии.

Наконец, следует отметить, что внешнеполитическая агрессивность в принципе была также присуща режиму Цанкова и К^о, тесно связанному с великоболгарскими шовинистическими кругами, но эта черта режима тщательно вуалировалась в силу особенностей прежде всего международной обстановки.

Все эти черты вместе взятые свидетельствуют о том, что в режиме 1923—1925 гг. оказались заложенными в той или иной степени главные качества государства фашистского типа и что, учитывая большую роль военных в то время, следует характеризовать этот режим как военно-фашистский.

Здесь представляется уместным возразить болгарскому историку Вл. Мигеву, который, критикуя это наше положение, указывает, что в режиме 1923—1925 гг. отсутствовали некоторые «особенно важные» черты фашистского государства, а именно: «типичное для фашистского режима стремление к тотальной организации населения в различных организационных формах»; стремление к «централизации идеологической жизни», к идеологическому наступлению с целью установления полной гегемонии фашистской идеологии. Оба эти качества с разной степенью полноты проявились в Болгарии, пишет он, лишь в диктатуре второй половины 30-х годов. Поэтому режим 1923—1925 гг. «с трудом вписывается в наше представление о чисто фашистском режиме»^[10]. Не останавливаясь детально на том, что тут, видимо, вкралась ошибка, поскольку мы нигде и никогда не характеризовали режим Цанкова и К^о как «чисто фашистский», и что сама двучастность определения («военно-фашистский режим») говорит об относительности и частичности проявления в нем фашистских признаков, подчеркнем, что поиски двух указанных Вл. Мигевым черт применительно к середине 20-х годов находятся в противоречии с принципом историзма. В самом деле «тоталитаризм» и «гегемония фашистской идеологии» — это понятия, оперировать которыми, по нашему мнению, нецелесообразно, если иметь в виду фашизм середины 20-х годов как международное явление. Фашистская идеология даже в таких крупнейших очагах фашизма, как Германия и Италия, находилась в это время лишь в процессе выработки и становления; сравнительно четкая ее кристаллизация, а уж тем более гегемония никак не могут быть отнесены к середине 20-х годов.

То же следует сказать о «тотальной организации населения». Даже в Италии, где курс на превращение государства в тоталитарное был взят раньше, чем в какой-либо другой стране, начало его относится специалистами лишь к 1926 г. И осуществлялся этот курс постепенно, шаг за шагом. Прошло несколько лет, прежде чем итальянское государство приобрело характер тоталитарного^[11]. Так что обе указанные Вл. Мигевым черты фашистского государства просто не могли проявиться в военно-фашистском режиме 1923—1925 гг. в Болгарии, поскольку они не были свойственными еще фашизму как международному явлению.

Принцип историзма и подхода к любому историческому феномену как к развивающемуся явлению требует при изучении фашизма выделения по крайней мере двух стадий — стадии раннего и стадии зрелого фашизма^[12]. Это позволит проводить сравнительный анализ не вообще, а в исторически и хронологически сопоставимых рамках.

Так, горизонтальное сравнение военно-фашистского режима 1923—1925 гг. в Болгарии и государственности, сложившейся в Италии примерно в те же годы, проводимое с учетом особенностей ранней стадии фашизма в целом, показывает, что при всей несоизмеримости масштабов и интенсивности процессов в обеих странах основные тенденции их развития во многом были общими^[13]. Такое сравнение подводит к выводу о том, что часть черт, связанных со спецификой проявления фашизма в Болгарии в 20-х годах, была обусловлена прежде всего незрелостью самого фашизма как международного явления, другая же часть — спецификой социально-экономического и политического развития страны.

Несмотря на неполноту проявления всех фашистских свойств в режиме 1923—1925 гг. в Болгарии, показательны сами тенденции к фашизации государственно-политического механизма; они оказывали большое влияние на ход событий в стране. Однако правительство Цанкова не смогло использовать своего 2,5-летнего пребывания у власти для создания сильного фашистского государства, хотя реакционные силы стремились действовать именно в этом направлении. Режим оставался верхушечным по своему характеру, добиться массовой опоры его руководители не смогли. В начале 1926 г. кабинет Цанкова пал. Тем самым силы, связанные с фашистским премьер-министром, потерпели крупное морально-политическое поражение. Причины этого лежали в сложном переплетении социально-экономических и политических факторов, причем последние играли очень большую роль, усугубляя действие первых. В итоге первый приступ фашизма в Болгарии был весьма ограниченным по своим результатам с точки зрения фашизации страны.

За годы деятельности правительства Цанкова в результате сложных внутренних процессов в лагере буржуазии и в военно-фашистской верхушке произошла перегруппировка сил; одним из ее результатов было распадение правящей верхушки на два центра: один — вокруг военного лидера генерала Вылкова, второй — вокруг фашистского политического лидера Цанкова. Единство политических и милитаристских элементов режима оказалось разрушенным, а перевес сил — на стороне военных. В последующие годы процесс брожения и размежевания в лагере реакции усилился, в 1929 г. он привел к распаду военного союза. Уход с главных ролей двух основных в 1923—1925 гг. фигур: Цанкова как руководителя фашистских политических кругов и Вылкова как руководителя милитаристских кругов — в условиях, когда массы не поддерживали фашистских руководителей, не мог не изменить характера режима в Болгарии в последующем. Очевидно, в дальнейшем режим теряет многие из черт, характеризовавших его как военно-фашистский, но точное соотношение сил на политической арене и другие факторы, определявшие его сущность, еще нуждаются в специальном исследовании.

Применительно к стадии зрелого фашизма режим в Болгарии характеризуется в литературе как монархо-фашистский. В целом история 30-х — начала 40-х годов исследуется значительно активнее и болгарскими и советскими учеными. В вышедших в последние годы работах В. Георгиева^[14], Ил. Димитрова^[15], Вл. Мигева^[16], В. Д. Вознесенского^[17], М. Д. Ерещенко^[18], В. Ф. Кадацкого^[19] освещаются различные аспекты развития фашизма в Болгарии. Все же в центре внимания почти всех указанных авторов остаются главным образом перипетии политической борьбы; исследование болгарской разновидности фашизма на основе комплексного многопланового подхода к проблеме пока что остается делом будущего. Тем не менее уже введенный в научный оборот фактический материал позволяет высказать некоторые соображения относительно особенностей процесса фашизации государственной и общественной жизни Болгарии в 30-х годах.

Под действием мирового экономического кризиса 1929—1934 гг. в Болгарии, как и в других странах, усилился рост государственно-монополистического капитализма. Возросло вмешательство государства в экономическую сферу, усилилось сращивание государственного аппарата с монополиями.

Разорявшиеся мелкие и средние хозяева, безработные и т. п. пополняли ряды деклассированных элементов. И рост государственно-монополистического капитализма, и расширение питательной базы фашизма за счет деклассированных элементов создавали благоприятные для активизации фашизма социально-экономические условия. Но наступление второй волны фашизма в Болгарии было связано не только с этими факторами. В большой мере оно явилось реакцией на растущее рабочее движение, новый подъем которого начался еще в конце 1928 г. Кульминация революционной борьбы болгарских трудящихся пришлась на 1931—1932 гг. В июне 1931 г. правящая реакционная партия «Демократический сговор», нередко прибегавшая в своей практике к использованию грубых фашистских методов управления, потерпела провал на выборах и была отстранена от власти. В сентябре 1932 г. коммунисты одержали победу на выборах в столичный муниципалитет. Власти аннулировали их мандаты.

Именно концом 20-х — началом 30-х годов датируется возникновение в стране множества откровенно фашистских организаций и групп. Самой крупной среди них было Национально-социальное движение (НСД), образовавшееся в 1932 г. под руководством уже зарекомендовавшего себя на фашистском поприще А. Цанкова. Согласно некоторым сведениям (точные данные отсутствуют), НСД к 1934 г. насчитывало свыше 100 тыс. человек^[20]. Никогда в Болгарии не было столь массовой фашистской партии. По сравнению с ушедшим в прошлое «Народным сговором» идейная оснастка НСД значительно «обогатилась», главным образом за счет «освоения» лозунгов и требований итальянских, а в еще большей мере — немецких фашистов.

Цанковцы рассчитывали прийти к власти путем организации похода на Софию. Однако их опередили заговорщики из тайного Военного союза, действовавшие совместно с членами политической группировки «Звено». И те и другие стремились покончить с буржуазно-демократическими порядками, установить в Болгарии военную диктатуру фашистского типа^[21]. 19 мая 1934 г. силами тайного Военного союза в стране был произведен государственный переворот. Оценке его характера и деятельности нового правительства, возглавленного К. Георгиевым, была посвящена специальная дискуссия болгарских историков^[22]. В ходе ее были высказаны различные суждения, но, согласно утвердившемуся мнению, режим 19 мая был фашистским по своему существу; его руководители распустили все партии, пытались создать болгарский вариант корпоративной системы, выступали защитниками идеи авторитарного государства, стояли на позициях антикоммунизма и антидемократизма. Однако удержать власть «деятели 19 мая» не смогли. Уже в 1935 г. инициативу у них перехватил царь Борис III, вставший на путь установления открытой монархо-фашистской диктатуры.

Такова канва событий, знаменующих наступление новой волны фашизма в Болгарии. Анализируя политические процессы, происходившие в стране в 1934—1936 гг., Вл. Мигев приходит к выводу, что в этот период имела место медленная фашизация без эксцессов. В качестве характерных черт он отмечает использование ряда лозунгов буржуазной демократии в фашистском контексте, сохранение традиционных форм буржуазного государства и постепенное наполнение их фашистским содержанием (что выразилось в изменениях в структуре полицейского и административного аппарата, в усилении централизации, в стремлении установить контроль за идеологической жизнью)^[23].

Каковы же причины сравнительно медленных темпов фашизации Болгарии на данном этапе? Как нам представляется, в значительной степени это было обусловлено особенностями протекания экономического кризиса в стране. По сравнению с высокоразвитыми капиталистическими странами перепад высот здесь между уровнем производства периода частичной стабилизации капитализма и периода экономического кризиса не был столь значительным. В ряде отраслей болгарской промышленности не только не произошло сокращения производства, но, наоборот, было отмечено его расширение^[24]. Падение национального дохода не достигало в Болгарии столь низких отметок, как в ряде других стран, а в 1931—1933 гг. национальный доход, наоборот, возрос, превысив даже уровень 1927 г.^[25] (правда, в 1934—1935 гг. было вновь зафиксировано его падение). Болгарская экономика не знала такого психологически сильно действующего фактора, как уничтожение запасов произведенной продукции. Несомненно, эти моменты смягчали восприятие кризисных явлений, что не могло не сказываться на темпах фашизации.

Вместе с тем после осени 1932 г. рабочее движение пошло на убыль. Это обусловливалось не только трудностями организации борьбы трудящихся, возросшими в условиях кризиса. С течением времени все более ощутимо стали сказываться последствия ошибочного курса руководства Болгарской коммунистической партии, оказавшегося в руках левых сектантов. Их деятельность вела к ослаблению связей партии с массами. В таких условиях рабочее движение не представляло реальной опасности для господствующего класса.

Что касается внешней политики, то выдвижение реваншистских и агрессивных внешнеполитических целей в те годы еще не могло стать центром общественной жизни, фактором, ускоряющим фашизацию страны.

Как нам представляется, именно этими объективными и субъективными причинами можно объяснить относительную слабость фашизма середины 30-х годов в Болгарии, в связи с чем наступление второй фашистской волны здесь не приобрело характера быстро развивающегося процесса.

Однако не следует преуменьшать значения самого этого процесса. В широком плане борьба в лагере буржуазии велась не просто за власть и привилегии для тех или иных политических сил и группировок. Это была борьба между сторонниками буржуазной демократии и сторонниками фашизма. Преобладание и победа последних определяла в конечном счете направление дальнейшего политического и государственного развития страны.

В диктатуре фашистского типа, утвердившейся в Болгарии в 1935 г., роль болгарского фюрера взял на себя царь Борис. Он сосредоточил в своих руках все нити управления страной. Были запрещены все политические партии и организации вплоть до мелких политических групп и кружков. Беспартийный режим, в системе которого царь Борис выступал как воплощение единства нации и борец за национальные идеалы, сохранял свой верхушечный характер и не имел широкой массовой базы. Попытки укрепления режима шли по линии создания казенных профсоюзов (членство в которых было обязательным), учреждения государственного молодежного союза по фашистскому образцу и т. п. Главной же опорой монархо-фашистской власти была система репрессивных и карательных органов, направленная против рабочего и антифашистского движения.

Характерной чертой монархо-фашистской диктатуры в Болгарии было то, что в ней не произошло интеграции всех фашистских сил. Из множества фашистских групп и партий, возникших в начале 30-х годов, сформировались два главных течения. Одно из них условно можно назвать умеренным или консервативным; оно было представлено сравнительно узкой дворцовой группой во главе с царем Борисом, отдельными прослойками буржуазии, концентрировавшейся вокруг монарха и обеспечивавшей себе благодаря этому господствующие экономические и политические позиции. Второе течение можно назвать праворадикальным или экстремистским; представлено оно было вначале национально-социальным движением, а позже — в начале 40-х годов — ратниками и легионерами. С утверждением монархо-фашистской диктатуры это второе крыло стало играть роль оппозиции справа. Его лидеры прилагали отчаянные усилия, стремясь прийти к власти и установить в Болгарии режим, близкий к нацистскому^[26].

Гитлеровцы в свою очередь проявляли повышенный интерес и к цанковцам, и к легионерам. Имеются данные о том, что в 1936 г. нацисты строили планы добиться коалиции между НСД Цанкова и правыми лидерами БЗНС— партии, располагавшей большим влиянием в крестьянстве, и привести эту коалицию к власти^[27]. Возникают вопросы: был ли провал планов ультрареакции результатом стечения только политических обстоятельств, тактики монарха, оказавшегося личностью более сильной, чем Цанков? Имеет ли веские основания существующая в литературе оценка болгарского царя как своего рода защитника Болгарии от угрозы установления «истинно фашистского» режима? Поиски ответа на эти вопросы обнаруживают определенную историческую обусловленность того, что диктатура фашистского типа утвердилась в Болгарии именно в монархической форме.

Общая экономическая отсталость Болгарии предопределила экономическую и политическую слабость буржуазии, ее зависимость от государства, от государственной экономической политики. Покровительство буржуазии со стороны правительства, получаемое в течение десятилетий, способствовало созданию относительно сильных и прочных этатистских традиций. С развитием государственно-монополистического капитализма процесс сращивания финансовой олигархии с государственным аппаратом приобрел довольно интенсивные темпы, но при этом олицетворением государства, наиболее надежным защитником буржуазии оставался монарх. Монархизм сохранялся в качестве одного из принципов идеологии и политики болгарской буржуазии. Это мешало Цанкову завоевать поддержку сколько-нибудь значительной части финансовых магнатов, необходимую для прихода к власти. Для класса буржуазии в целом режим в форме диктатуры монарха психологически был более приемлем.

С установлением монархо-фашистской диктатуры царя Бориса государственно-монополистические процессы, получившие сильный импульс в годы мирового экономического кризиса, стали развиваться форсированными темпами. Постепенно государственное регулирование охватило все отрасли народного хозяйства и стало играть руководящую роль в экономической жизни. Регулирование осуществлялось в области внутренней и внешней торговли, промышленного и сельскохозяйственного производства, кредита, транспорта, страхования. В 1935 г. доля перераспределяемой государством части национального дохода составила 27,4%, в 1942 г. — 35,5%^[28], что свидетельствует о сравнительно высоком уровне развития государственно-монополистического капитализма в Болгарии^[29].

Государственно-монополистическая политика способствовала повышению экономической централизации государства, которая в свою очередь становилась базой для определенной политической централизации. При слабости массовой опоры монархо-фашистского режима в Болгарии и отсутствии прочной международной поддержки, при замедленности темпов фашизации страны форсированному развитию государственно-монополистического капитализма, по-видимому, придавалась роль главного стабилизирующего фактора.

В целом монархо-фашизм в Болгарии можно охарактеризовать как специфическую форму фашизма, относительно умеренного по сравнению с нацистским вариантом, но, очевидно, с наибольшей полнотой отвечавшего в условиях страны объективным потребностям и интересам реакционной правящей фракции буржуазии.

Однако консолидация монархо-фашистского режима происходила с большими трудностями, особенно в первые годы его существования, когда режим находился в перманентно полукризисном состоянии. Его положение временами становилось очень неустойчивым, в частности в связи с развернувшимся движением за создание народного антифашистского фронта, возглавленным Болгарской коммунистической партией, которая после VII конгресса Коминтерна освободилась от левосектантского руководства и взяла курс на сплочение масс на демократической платформе. Нефашистская часть болгарской буржуазии, перейдя в оппозицию режиму, в свою очередь требовала восстановления конституции, буржуазно-демократических прав и свобод, правда, при этом она сохраняла верность монарху, боялась придания своему движению массового характера, страшилась союза с коммунистами.

Дальнейшая эволюция монархо-фашистского режима связана с поворотом в европейской политике, вызванным мюнхенскими событиями 1938 г. Постановка нацистской Германией в повестку дня планов реванша и пересмотра границ значительно активизировала в Болгарии, как и в других малых странах, монархо-фашистские и националистические круги. Экстремистские силы развернули проповедь гегемонии Болгарии на Балканском полуострове. Националистическим поветрием дала увлечь себя и буржуазная оппозиция, оторвавшаяся от почвы политического реализма^[30]. Так, впервые за весь послевоенный период фашистские силы Болгарии получили возможность переключить внимание общественности с внутренних проблем на внешние и тем самым существенно влиять на расстановку классовых и политических сил в стране. Лозунг единства нации и гармонии социальных интересов в его фашистской трактовке теперь приобретал действенное содержание: единство нации необходимо не вообще, а для достижения определенного внешнеполитического «национального идеала». Коренные перемены, произошедшие в 1938 г. на международной арене, послужили, таким образом, делу консолидации, укрепления монархо-фашистского режима в Болгарии, как, впрочем, и в ряде других стран^[31].

Дальнейшему усилению фашизации общественно-политической и государственной жизни Болгарии способствовали последующее ее сближение с гитлеровской Германией и вхождение в орбиту стран «оси». В годы второй мировой войны болгарская разновидность фашизма приобрела свои наиболее реакционные черты. Эволюция монархо-фашистского режима происходила как под действием внутренних факторов, так и под непосредственным влиянием и нажимом нацистской Германии. О необходимости учета обоих этих факторов и их разграничения свидетельствуют данные, уже введенные в научный оборот^[32]. Положение Болгарии, выступавшей в фашистской коалиции в качестве сателлита, а не оккупированной страны, позволяло руководству монархо-фашистского режима сохранять некую долю самостоятельности, что выражалось в попытках балансирования в военно-политических отношениях с рейхом, находило свое отражение и в приемах внутреннего управления страной (упорное сопротивление наступлению лидеров фашистской оппозиции справа, действовавших под покровительством нацистов, сопротивление «разрешению» еврейского вопроса в Болгарии гитлеровскими методами и т. п.).

Эти вопросы, связанные с заключительной стадией развития монархо-фашистской диктатуры в Болгарии, нуждаются еще в дальнейшем тщательном и объективном исследовании.

1. Галкин А. А. Социология неофашизма. М.: Наука, 1971, с. 66. ↑

2. В вышедшей в 1974 г. книге Ф. Бурлацкого и А. Галкина «Социология. Политика. Международные отношения» делается еще более общая попытка определить место режимов фашистского типа в типологии политических форм буржуазного государства в условиях государственно-монополистического капитализма. Оперируя материалом в широких географических и хронологических границах, авторы при классификации современных политических систем выделяют следующие основные группы буржуазных государств: а) фашистские, б) тоталитарные-полу- фашистские, в) авторитарные, г) военные диктатуры, д) консервативные парламентские, е) буржуазно-демократические парламентские (с. 184). ↑

3. История фашизма в Западной Европе. М.: Наука, 1978, с. 606. ↑

4. В «Истории фашизма в Западной Европе» о «военном фашизме», под которым имеются в виду чилийский и греческий варианты реакционной диктатуры, говорится как о «новом типе фашизма», порождаемом современностью (см. с 607). Но этот тип совсем не нов, военно-фашистские и монархо-фашистские режимы уже имели место в межвоенное двадцатилетие в странах Юго-Восточной Европы, и они прошли определенный путь развития. ↑

5. История фашизма…, с. 606. ↑

6. Actes du premier congrès international des études Balkaniques et Sud-Est Européennes. Sofia: Editions de l’Academie Bulgare des sciences, 1970, t. V. Histoire, p. 229. ↑

7. История Болгарии. M.: Изд-во АН СССР, 1955, т. II. ↑

8. См.: Гришина Р. П. Возникновение фашизма в Болгарии. 1919— 1925 гг. София: Изд-во на БАН, 1976; Радулов Ст. Народиият сговор и генезисът на българския фашизъм (1921—1923). — Известия на Института по история на БКП, София, 1977, т. 34; Он же. Създаването на Демократический сговор. — Научни трудове Академии на обществени науки и социално управление при ЦК на БКП. Серия история, София, 1974, т. 64; Он же. Демократическият сговор по време на цанковия режим (1923—1925). — Там же, 1976, т. 79. ↑

9. Димитров Г. Съчинения. София: Изд-во на БКП, 1953, т. 7, с. 292. Исторически преглед, 1978, № 1, с. 107. ↑

10. Исторически преглед, 1978, № 1, с. 107. ↑

11. История фашизма…, с. 75—81. ↑

12. В литературе общего плана обычно говорится о волнах наступления фашизма. Это положение верно само по себе, но, на наш взгляд, недостаточно для того, чтобы отразить процесс последовательного накопления признаков фашизма, формирования его качеств не вообще, а применительно к данной стадии развития фашизма как международного явления. Что касается раннего фашизма, историки лишь в самое последнее время стали использовать это понятие, указывая на необходимость специального изучения его содержания. Так, исследователь германского фашизма Л. И. Гинцберг, отмечая, что работ, посвященных первому десятилетию после возникновения фашизма в Германии, еще очень немного, пишет: «Между тем знакомство с ранним фашизмом позволяет разглядеть истоки многих явлений, в полной мере развернувшихся лишь в поздние годы» (Гинцберг Л. И. Рабочее и коммунистическое движение Германии в борьбе против фашизма. 1919—1923 гг. М.: Наука, 1978, с. 8—9). Этому он и посвящает значительную часть своей монографии. В этой связи следует отметить также книгу А. С. Бланка «Из истории раннего фашизма в Германии. Организация, идеология, методы» (М.: Наука, 1978), само название которой отвечает более точной постановке проблемы. ↑

13. Подробнее см.: Гришина Р. П. Опыт исторического сопоставления режимов фашистского типа ранней стадии развития фашизма (на примере Болгарии, Венгрии, Испании и Италии начала — середины 20-х годов). — Etudes Balkaniques. Sofia: Academie bulgare des sciences, 1975 N 1. ↑

14. Георгиев В. Буржоазните и дребнобуржоазните партии в България. 1934—1939. София: Наука и изкуство, 1971. ↑

15. Димитров И. Българската демократична общественост, фашизмът и войната. 1934—1939. София: Изд-во на ОФ, 1976. ↑

16. Мигев Вл. Утвърждаване на монархо-фашистката диктатура в България. 1934—1936. София: Изд-во на БАН, 1977. ↑

17. Вознесенский В. Д. Царь Борис, Гитлер и легионеры. — Новая и новейшая история, 1971, № 1, 2. ↑

18. Ерещенко М. Д. К вопросу о специфике монархо-фашистских режимов в Болгарии и Румынии накануне второй мировой войны. — Советское славяноведение, 1977, № 6. ↑

19. Кадацкий В. Ф. Антифашистская борьба демократических сил Болгарии. Май 1934 — май 1936. — Советское славяноведение, 1978, № 2. ↑

20. Мигев Вл. Указ, соч., с. 31. ↑

21. Георгиев В. Указ, соч., с. 60. ↑

22. Дискуссия была организована в 1968 г. Материалы ее опубликованы в кн.: Известия на Института по история на БКП. София: Изд-во на БКП, 1969. Т. 21. ↑

23. Мигев Вл. Указ. соч. с. 182—183. ↑

24. Василев В. Подемьт на антифашистското движения в България по време на световната икономическа криза от 1929—1933 гг. Фактори, дълбочина и етапи. — Известия на Бъгарското историческо дружество, София, 1972, кн. XXVIII, с. 203—204; Икономиката на България до социалистическата революция. София: Наука и изкуство, 1969, с. 540. ↑

25. 100 години българска икономика. София: Наука и изкуство, 1978, с. 258-259. ↑

26. Характерно, что наличие двух подобных фашистских течений и борьбу между ними можно наблюдать и на примере Венгрии и Румынии. В этих странах крайне реакционные экстремистские течения, так же как в Болгарии, играли роль оппозиции справа и пользовались поддержкой нацистской Германии. ↑

27. См.: Кадацкий В. Ф. К вопросу о роли нацистской Германии в развитии фашистского движения в Болгарии. — In: Sbomik k problematice dejin imperialismu. Praha, 1978, Sv. 5, Dil 2. ↑

28. Цонев Ст. Държавно-монополистическият капитализъм в България. Варна: Държавно издателство, 1968, с. 119. ↑

29. Для сравнения приведем данные, касающиеся Англии; после первой мировой войны через государственный бюджет этой страны перераспределялось 25% национального дохода, после второй мировой войны — до 33—40% (Государственно-монополистический капитализм. Общие черты и особенности. М.: Политиздат, 1975, с. 46-47). ↑

30. Георгиев В. Указ, соч., с. 442. ↑

31. Подробнее см.: Волков В. К. Мюнхенский сговор и балканские страны. М.: Наука, 1978. ↑

32. См., например: Тошкова В. България и третият райх. 1941—1944. Политически отношения. София: Наука и изкуство, 1975, с. 230—232; Вознесенский В. Д. Указ. соч. — Новая и новейшая история, 1971, № 2, с. 90—96. ↑