Организация фашистского государства
1.1. Государство по своей сущности является организацией, т. е. его основополагающей чертой является существование зависимостей формального и институционального характера, которые, собственно, и создают организацию. Основная зависимость в государстве определяется сущностью власти, которая отражает социально-экономический строй и служит выражением классового характера организации.
Применительно к этой цели формируется и сама организация. Это понятие более широкое, чем «форма», так как охватывает не только совокупность действующих формально государственных институтов, но и упомянутую взаимозависимость между государственными институтами, а также зависимость между ними и обществом, разделенным на классы, слои и другие макрогруппы (например, по вероисповеданию), выступающие как субъект воздействия. Так, например (о чем подробнее будет сказано ниже), такой группой можно считать армию (офицерский корпус) или бюрократию (корпус государственных служащих). Особое место принадлежит фашистской партии в связи с ее положением в государственной организации.
Учитывая внутреннюю структуру организации, удобнее будет пользоваться термином «государственная система», помня при этом, что «система», понимаемая исторически, в духе исторического материализма, обладает следующими признаками: 1) складывается из определенных элементов; 2) между элементами существует по крайней мере одна поддающаяся определению зависимость; 3) некоторые зависимости влекут за собой другие; 4) определенный комплекс зависимостей в настоящее время влечет за собой определенный комплекс (один из возможных разнообразных комплексов) в будущем. Это определение системы относится и к фашистской системе.
1.2. Фашистская система не может быть в наших рассуждениях абстрактной моделью государства. Ее атрибуты можно определить путем анализа фашистских систем, существовавших: в Италии (в период правления национальной фашистской партии); в Германии (в годы правления национал-социалистской немецкой рабочей партии — ИСДАП); в Испании (в Период правления партии Испанская традиционалистская фаланга и хунты национал-синдикалистского наступления — ХОНС). Я специально называю здесь партийно-фашистские формации, а не имена диктаторов, ибо имею в виду различия между «авторитарной» системой и «фашистской» системой, о которых я писал в другом месте (в книге «Государство чрезвычайного положения»[1]). Авторитарные системы, которые стремились приблизиться к фашистской модели (сначала к итальянской, позже к германской) и применяли похожие или аналогичные методы управления, не отличались от фашистских по своей классовой цели, но отличались от них массовой базой движения (партии) и в связи с этим — частично программными тезисами и групповыми интересами, закамуфлированными социальными лозунгами. Авторитарные и фашистские системы объединяла резкая враждебность к марксизму, прежде всего к коммунистическим партиям, к революционному движению и революционным левым силам крестьянства, выступавшим в союзе с коммунистическими партиями. Степень этой враждебности зависела от силы революционных партий и группировок, от этого также зависело и разнообразие применяемых методов (преследования судебные и внесудебные, полицейский террор, ограничения гражданских свобод, запрет революционных рабочих и крестьянских партий). Определенную роль играли также мировоззрение и идейные связи авторитарной правящей группы, например союз с церковью, с консервативной партией, с монархией, если таковая существовала (Болгария, Югославия, Венгрия, Румыния), а также территориальные притязания (Румыния, Польша). В целом авторитарные системы были характерны скорее для отсталых, аграрных стран (исключение составляет Австрия), где массовые партии фашистского типа, базирующиеся главным образом на городском населении — мелкой буржуазии, интеллигенции, безработных, не имели шансов на количественный рост («Железная гвардия» в Румынии, Лагерь национального единства в Польше). Мы исходим из того, что «фашистские системы» были порождением «фашистских движений», все же движения имели массовый характер, за исключением Испании, где можно видеть комбинацию авторитарной и фашистской систем с преобладанием первой — с 1937 г., с образования Испанской традиционалистской фаланги. В Испании «военная эпопея» привела к объединению (относительно добровольному) весьма различных групп: фашистов и «национальных синдикалистов» с традиционалистами — анахроничным монархистско-религиозным движением. В атмосфере «крестового похода» против прогрессивных сил: коммунистов, социалистов и анархистов — фашисты стремились укрепить свое влияние в массах.
1.3. Особое значение имеет национализм как важная часть буржуазной идеологии. Национализм расистского типа, наиболее ярко выраженный в программе НСДАП, имел различный характер и разную степень проявления в фашистских движениях. Везде были националистические предпосылки, прежде чем они конкретизировались в программных требованиях. Однако не везде они приобретали форму расизма, хотя и в авторитарных системах (Венгрия с 1938 г., Румыния) проявлялся расизм. Очевидно, следует выделить действия сателлитарных правительств (Словакия, Хорватия) в отношении третьего рейха, ибо там большее значение имели установки правительства рейха, чем собственная идеология.
Национализм отнюдь не ограничивался внутренними вопросами. Национальный эгоизм и признание превосходства собственной нации над другими служило обоснованием завоеваний, угнетения завоеванных наций вплоть до их истребления, четко определенного в гитлеровской программе. С этой точки зрения германский фашизм представлял собой особую разновидность. Однако крайний национализм в сочетании с враждебностью и презрением к другим нациям легко обнаруживается в других программах и в практике фашистских государств. Обстоятельством, недооцениваемым историками на Западе (например, Нольте, Карстенс, Де Феличе), были действия, связанные с колониальным опытом. Изучение истории войны, которую итальянское государство вело против Абиссинии, весьма поучительно. Гитлеровские установки применительно к завоеванным народам на Востоке напоминали отношение колонизаторов к населению Африки (понятия: «держава-патрон», «гражданин опекаемой территории», означающие зависимость иного рода, чем «гражданство» и происходящие из колониального словаря).
1.4. К числу основных черт системы, вытекавших из идеологии и закрепленных в публичных институтах (государства и фашистской партии), принадлежали культ насилия и апофеоз войны. Фашизм создал конструкцию «объективного врага», т. е. такого, который обладает неустранимыми чертами и которого следует просто уничтожить. Это не только касалось евреев (уничтожение которых согласно программе НСДАП и установкам гитлеровского государства, должно было произойти быстро, почти путем единовременного акта), но относилось ко всем группам, которым приписывались черты враждебности. Крайним примером был «приказ о комиссарах», изданный в армии Гитлера после нападения на Советский Союз, однако в несколько «смягченном» виде это можно обнаружить в концепции «врага вообще» во всех фашистских системах. Таким образом, «тотальность» следует интерпретировать как идеологическую директиву фашизма («государство есть тоталитарное» — Муссолини в 1929 г.). Тотальность лучше всего объясняется как «экстенсификация враждебности». «Враждебность» согласно фашистской идее проявляется везде, в различных видах общественной активности: в экономике, культуре, науке. Враг может, таким образом, утратить отчетливые очертания, ибо его ищут в любой части общественной сферы. Мир оказывается разделенным па две разграниченные враждебностью части: «мы», а также те, кто подчиняется фашизму (при этом подчинение является конъюнктурным) ; «враги», по отношению к которым предусматривается возможность полного уничтожения. Следовательно, фашизм можно считать крайней формой империализма, которую знает история. Немецкий гитлеризм — напоминаем еще раз — представляет собой крайность, но так понимаемую «тотальность» можно найти в каждом фашизме, а следовательно, и в каждой фашистской системе. Фашистская система в своей моральной основе антигуманна. Обращаясь к категории «объективного врага», она предусматривала массовые преступления.
2.1. В официальном изложении своей собственной истории — это встречается как в итальянских, так и в германских интерпретациях — фашистами употребляются понятие «революция» и прилагательное «революционный». Такое определение особенно настойчиво повторялось в гитлеровской пропаганде, когда говорилось о «национальной революции», которая связывалась с датой 30 января 1933 г., как и в фашистской Италии подчеркивалась дата «похода на Рим». На самом деле с точки зрения принципов законности установление фашистского правления в обеих странах произошло таким путем, который исключал какую бы то ни было «революционность» и не имел ничего общего с государственным переворотом. И Муссолини и Гитлер становятся главами правительств в соответствии с действующим законодательством, на основании принятых органами власти решений (т. е. назначения главами правительств). Заслуживает внимания, что ни в Италии не был отменен конституционный закон (конституция Карла Альберта 1848 г. с внесенными позже изменениями), ни в Германии пе был отменен основной закон 1919 г., именуемый «веймарской конституцией». Изменения уже были проведены в рамках системы, т. е. попросту фашистским правительством, но без формальной отмены конституции как целого. Был сохранен в своей основе государственный строй: монархия в Италии, республика в Германии (с сохранением традиционного названия «германский рейх»). Исключением была Испания, где была уничтожена республика, отменена конституция 1932 г. и восстановлена монархическая форма правления, но без монарха. Пример Испании не является единственным доводом, что внешняя форма государственного устройства потеряла значение и была сохранена ради традиции, которой либо следовали консервативные круги (как в Италии и в Испании), либо она укоренилась сама, будучи просто удобной для новых правителей (Гитлер был противником монархии). Тем не менее и в Италии («хартия труда», 1937 г.) и в Германии (цикл законов 1935 г. о гражданстве рейха и защите расы и др.) были признаны sui generis «конституционными» некоторые фашистские законы; это, в частности, определенно подтверждалось в уголовном законодательстве рейха, точнее — в постановлениях к пресловутому § 90 уголовного кодекса под «защитой конституции» подразумевалось осуществление упомянутых гитлеровских законов.
2.2. Ключевым же вопросом является исследование процесса захвата и упрочения власти. «Революционность» этого процесса (захвата власти) была пропагандистским приемом в отношении масс. Ему сопутствовала антикапиталистическая фразеология, правда, все более затушевывавшаяся. Некоторые изменения в трудовом законодательстве, а также значительное сокращение безработицы (в Германии происшедшее очень быстро) должны были как бы подтвердить это обстоятельство.
По существу же дело заключалось не в «захвате», а в «принятии» власти, ибо процесс развивался при том же самом социально-государственном устройстве. Однако изменение формы правления и в Германии и в Италии отражало не только тактику фашистских лидеров и ловкость их партийных верхушек. И Муссолини и Гитлер были в вынужденном положении, ибо ни в Германии, ни в Италии фашистские партии не получили такого большинства (это касается не только результатов выборов, но и влияния на общество), которое позволило бы им не искать союзников — среди правых буржуазных партий, а также центра. В Испании вообще не могло быть речи о каком- либо большинстве, ибо «Фаланга» Хосе Антонио Примо де Ривера и «ХОНС» Онесимо Редондо, вместе взятые, вообще не могли рассчитывать на места в парламенте даже в период «черного двухлетия» (1933—1935 гг.). Объединяющим фактором был страх буржуазии перед революционным рабочим движением. Он проявился даже в кругах «левой» буржуазии (Португалия), считавшей диктатуру и ликвидацию парламентской системы наименьшим злом.
2.3. Это явление можно проследить на фоне изменений в следующей фазе упрочения власти, характеризовавшейся причудливой комбинацией вынужденной законности и применяемого грубого насилия. Весьма важные моменты — это принятие законов о чрезвычайных полномочиях правительства, ликвидировавших или ограничивавших права парламента (в Италии — избирательный закон от 13 декабря 1923 г., в Германии — закон о чрезвычайных полномочиях от 23 марта 1933 г.). С этого момента подрывается буржуазная парламентская демократия, уступая место исполнительной власти, руководимой фашистскими партиями.
Но и это происходит не сразу. В Италии операция утверждения фашистской власти продолжается почти три года; хронологической вехой является закон о «главе правительства» от 24 декабря 1925 г. В Германии можно заметить два этапа. Первый заканчивается так называемым путчем Рэма и соединением в руках Гитлера функций главы правительства и главы государства (декларация от 2 августа 1934 г.), второй связан с изменениями в армии (4 февраля 1938 г.) и принятием Гитлером на себя функции верховного главнокомандующего вооруженных сил, которые с этого времени готовятся к войне с удвоенной силой. В обоих случаях важным является разрыв с прежними союзниками — главным образом с консерваторами. Ć этого времени фашисты правят сами и сами проводят реорганизацию аппарата управления.
2.4. Иначе этот процесс происходит в Испании. Ему сопутствует война, которая облегчает генеральской хунте, несмотря на внезапную смерть ее главы (генерала Санхурхо), централизацию власти на военной основе. Сначала правит хунта из трех человек, затем один Франко. Небольшая фашистская партия, лишенная лидеров (погибают Хосе Антонио, Онесимо Редондо, Ледесма Рамос), сначала становится военной организацией, затем поставляет кадры для бюрократии. Система, создавшаяся «сверху», принимает, однако, главные принципы государственной доктрины «Фаланги». Происходит ликвидация парламентаризма и всех республиканских политических институтов, запрет политических партий, кроме Испанской традиционалистской фаланги, которая на основании «унификационного» декрета от 19 апреля 1937 г., провозглашенного в Саламанке, становится «огосударствленной». «Огосударствление» партии здесь пошло дальше, чем в Италии и Германии. В Италии на уровень государственного органа был возведен «большой фашистский совет» (1929 г.), атрибутами государственных органов были наделены также секции национальной фашистской партии в провинциях. В Германии такого рода реформа была проведена только во время войны (гауляйтер НСДАП как глава всей администрации на оккупированных территориях, позже, в 1944 г., как «комиссар обороны рейха»). Были «огосударствлены» разведывательные службы СС (СД), позже, во время войны, все военизированные отряды СС, которые как бы поглотили полицию. Тем не менее в гитлеровской Германии была сохранена видимость разграничения между государством и НСДАП (Гитлер управлял через отдельные органы: канцелярию рейха в Берлине и канцелярию НСДАП в Мюнхене). В Испании «Фаланга» (позже «Движение») стала по существу органом государства на уровне министерства.
2.5. Особая проблема — это роль «вождя». Зловещая индивидуальность Гитлера, Муссолини, а также Франко и Салазара, их беспощадность и жестокость, перенимаемые их последователями в «сателлитарных» государствах (например, Павелич или Хориа Сима), но также и их несомненный талант в демагогии и в умении использовать слабые стороны противника, обусловили то, что значительная часть литературы, главным образом на Западе, склоняется к «персоналистическому» толкованию фашизма. Об этом свидетельствует огромное количество биографий (хотя бы Гитлера), написанных нередко серьезными академическими учеными. Несомненно, индивидуальность «вождя» отражалась на организации государства, в котором принципом была непогрешимость («дуче всегда прав» — лозунг пропаганды в Италии), выводимая из различных харизматических черт. Но и организация государства как бы возносила личность «вождя», за которым признавалась вся полнота законодательных функций в государстве, против которых любой смертный был бессилен. Однако сохранялось самоуправство, результатом которого было смешение и перекрещивание компетенций. Особенно яркий пример — это «управление уполномоченных» в Германии, опиравшееся на принцип «вождизма» («решения сверху вниз, ответственность — снизу вверх», говорилось в «Майн кампф» Гитлера). Вероятно, было два источника, служивших примерами для подражания, доведенные в фашистском государстве до абсурда: пример папской непогрешимости (так обозначенный в политическом трактате Ж. де Местра «О папе») в католической церкви и образец военной иерархии, наиболее полно претворенный в прусской армии. Поскольку фашизм ориентировался на войну, организация государства копировала организацию армии. Проявляется диалектическое изменение положения, описанного в свое время Ф. Энгельсом: армия воспроизводила черты общества; общество, организованное в фашистское государство, становится отражением армии. Государственное решение оказывается выше нормы права, решение же принимает характер приказа. Его черты — это быстрота и безапелляционность, что особенно ярко проявилось в действиях фашистских государств на международной арене в конце 30-х годов.
2.6. Очень много места в литературе уделяется органам подавления и террора, на западе даже появились теории, что они были якобы «государством в государстве». На самом деле они были частью — в своем роде очень важной, по только частью системы. Фашизм не придумал репрессий, террора, варварства, он только придал им новые масштабы. Но прежде чем это сделал — и до крайности довел в Германии, он ввел специфическую систему устрашения. Общество должно было иметь общее представление о средствах репрессий, но скрывались детали и были созданы простые и в то же время неясные принципы ответственности. Было известно о преследовании коммунистов, но не известно, какая степень связей или симпатии к ним подлежит наказанию. Система внесудебных преследований (ссылка, концентрационные лагеря), прежде чем превратиться в систему массового уничтожения, когда еще действовала в целях преследования подлинных и мнимых противников, занимала очень важное место в государственной организации, была главным «производителем страха», выражала произвол и безрассудность власти, уравнивала людей перед лицом тирании, служила особенно важным методом управления.
3.1. Наконец, как особую проблему следует выделить участие государственной организации во внеэкономическом принуждении и экономической эксплуатации трудящихся классов. Что касается первой проблемы, то нужно вернуться к «огосударствлению» общественной жизни и ее институционализации. «Огосударствление» рабочих организаций в соответствии с доктриной корпоративизма (в Италии, Испании, Португалии), не последовательное и не доведенное до конца, сначала означало ликвидацию каких бы то ни было средств защиты рабочего класса. В Германии этот вопрос был решен несколько иначе, но более последовательно. Созданные гитлеровские организации («Германский трудовой фронт» и «Сила через радость») были по существу органами государства с той разницей, что финансировались не из его бюджета, а из кармана рабочих. «Германский трудовой фронт» грабительски присвоил себе имущество немецких профсоюзов и продолжал в принудительном порядке собирать взносы, кроме прочих, и в пользу НСДАП, для чего к рабочим применялось принуждение. Одновременно предприниматели были наделены дополнительной властью па производственных предприятиях (над персоналом), распространявшейся не только па производственные вопросы. Предприниматель (например, в качестве «бетрибсфюрера» — руководителя предприятия) обладал репрессивной властью: имел право, а позже был обязан уведомлять полицию и случаях «непослушания» или других действиях рабочих, которые считал вредными. Эти принципы были многократно ужесточены применительно к иностранным рабочим, находившимся во время войны па принудительных работах в Германии. Репрессивная власть предпринимателя действовала официально и без камуфляжа (например, применение телесных наказаний).
3.2. На западе распространяется мнение, будто фашизм — это касается главным образом гитлеровской Германии — способствовал «модернизации» экономики. По существу это заключалось в репрессивном государственном вмешательстве (например, организация труда, введенная Шпеером в Германии в 1942 г. в военной промышленности), результатом которого мог стать рост производительности труда — путем рационализации, централизованного управления, ликвидации начал патернализма на небольших предприятиях, заимствования опыта американского капитализма. Однако это область истории экономики. Государственная организация, безусловно, содействовала этому «процессу», но не «заменяла» капиталистических организаций (монополистических объединений: концернов, холдингов, банков).
3.3. Эта последняя проблема выдвигает на повестку дня ключевой вопрос. Существует взгляд, правильный в своей основе, что в фашистском государстве как бы сталкивались две концепции: «нормативного государства» и «прерогативного государства». Это последнее, как показано выше (пункт 2.5), решительно брало верх. Тем не менее, однако, «нормативное государство», т. е. система (подсистема), регулируемая нормами права, должна была быть до определенных границ сохранена, так как была необходима для капиталистического обращения (особенно для оборота капиталов), а также в отношениях с другими капиталистическими странами. Это малоизвестная страница истории, но данный вопрос заслуживает рассмотрения.
Ryszka F. Państwo stanu wyjątkowego. Rzecz o systemie państwa i prawa Trzeciej Rzeszy. Wrocław: Ossolineum, 1974, rozdz. 1. ↑
