Предисловие

За те без малого десять лет, что прошли со времени выхода в свет моей монографии «Англо-американская буржуазная философия эпохи империализма» (1964), советская историко-философская наука шагнула далеко вперед. Появились новые книги и статьи, расширились курсы истории философии в советских университетах, повысился интерес к этому предмету в самых широких слоях общества. Просматривая теперь книгу, изданную несколько лет назад, неизбежно убеждаешься, как много нужно в ней написать заново, переосмыслить, развернуть подробнее. Неизбежно отходят на второй план некоторые из проблем, которые лет десять назад казались первостепенными; другие выдвигаются на авансцену. Таковы внутренние причины того, что вслед за книгой по английской философии XX в. появляется и настоящая работа.

Вместе с тем приближение 200-летия американской буржуазной революции неизбежно оживляет интерес ко всему, что связано с историей и идеологией крупнейшей империалистической державы современности. Мы прожили уже почти три четверти нашего столетия, и это были годы, насыщенные столь бурными событиями во всех областях жизни общества, что в другую эпоху их хватило бы на тысячелетие. И хотя философия не принадлежит к числу наиболее мобильных идейных образований, отражение в ней этих событий несомненно налицо. Если попытаться в одной фразе охарактеризовать смысл социальной истории XX в. и его отражения в буржуазной философии, то мы скажем об общем кризисе капитализма и причинно связанном с ним кризисе всей системы общественного сознания капиталистического общества. В философии этот кризис находит свое наиболее глубокое выражение.

В Программе КПСС говорится: «Виды и формы буржуазной идеологии, методы и средства обмана трудящихся многообразны. Но суть их одна — защита отживающего капиталистического строя»^[1]. Это относится и к философии, выступающей в качестве теоретической основы идеологии, ее наиболее фундаментального обоснования. Но социальная сущность философских доктрин не лежит на поверхности. Философы, защищающие интересы господствующих классов, всегда стремились скрыть свои «охранительные» догмы под покровом «независимого» исследования, «объективного» и «незаинтересованного» искания истины. И если в буржуазной социологии и «политической науке» еще можно говорить о том, будто современный капитализм представляет собой «общество благосостояния», то философ, как правило, видит глубину противоречий, антагонизмов, трагизма человеческого существования в современном обществе, где царит капитал. Поэтому в философии на первый план все больше выступает косвенная апология существующего строя, фиксирующая социальные противоречия и конфликты, но переносящая их источник в само человеческое существование, в «природу» человека. Тем самым снимается обвинение с действительного виновника — современного капитализма, а бедствия, им порожденные, списываются на счет «человеческого существования», как такового, или в лучшем случае на счет «века» — «атомного века», «века страха» и пр. Отсюда распространение в буржуазной идеологии мысли об «отчуждении человека» как универсальной его судьбе во всяком обществе.

Однако даже отдельные представители этой идеологии признают источником отчуждения человека в современном мире ту «замкнутую систему», в которой царит «постоянная конкуренция», которая рождает «духовную клаустрофобию», это дополнение к глубочайшему чувству беспокойства, чувству, «что мы находимся в опасности»^[2].

В американской философии особенно сложны и запутанны пути формирования различных апологетических идейных образований. В этой стране, как нигде, долго держались иллюзии свободного предпринимательства, буржуазной демократии, буржуазных «свобод», порожденные спецификой исторического развития Соединенных Штатов. Свобода от феодального экономического гнета, своеобразие классового состава американского общества, заключающееся в наличии многочисленных промежуточных слоев между пролетариатом и крупной буржуазией, многочисленная рабочая аристократия, направляющая деятельность профсоюзов, наличие даже в периоды жестоких экономических спадов и кризисов устойчивого спроса на некоторые категории квалифицированных рабочих, наконец, огромные массивы «свободных земель» на Западе составляют основу этой специфики. Однако, оказав огромное влияние на американскую буржуазную идеологию, в первую очередь на ее социально-политические и экономические доктрины, эти особенности не могли пи кардинально изменить общих законов развития капитализма, ни наложить на американскую философию печати несравнимости с философией Европы.

В самом деле. Сравнение капиталистического развития США и, скажем, Англии во второй половине XIX и XX вв. показывает, что экономическая основа феодализма была разрушена в последней еще в XVI в., и уже «славная революция» 1688 г., говоря словами Маркса, поставила у власти «наживал из землевладельцев и капиталистов», политически закрепив экономические преобразования. И вряд ли последствия феодализма давали в конце XIX в. значительно больше о себе знать в Англии, чем в США. Вряд ли существенно отличны способы привлечения буржуазией верхушки рабочего класса на свою сторону. Различны лишь источники подкупа «рабочей аристократии»: английский капитал осуществлял его главным образом за счет колониального грабежа, американский— первоначально за счет масс иммигрантов из стран Восточной Европы и Азии, а также негров. В связи с этим У. Фостер справедливо отмечал существенные сходства в эволюции английского и американского рабочего класса в направлении социалистических идей^[3].

Правда, в США этот процесс замедлен в силу большей устойчивости капиталистического «просперити», связанного с войной и послевоенными успехами в завоевании приоритета в экономической жизни капиталистического мира. Но и США также оказались затронутыми экономическим кризисом. Неспособность монополистического капитала использовать наличные производительные силы, хроническая безработица, медленный рост производства, жестокий валютный кризис свидетельствуют о том, что путь развития капитализма в США тот же, что и в других капиталистических странах. Хотя экономический и политический центр империализма переместился из Европы в США, претензии США на мировое господство и роль единоличного вершителя судеб мира не оправдались. «США не смогли сохранить достигнутый удельный вес в экономике капиталистического мира, хотя они и остаются его главной экономической, финансовой и военной силой. США — самая сильная капиталистическая держава — прошли точку своего зенита и вступили в полосу заката», — указывается в Программе КПСС^[4].

Последние годы показали, что этот процесс продолжается. На XXIV съезде КПСС (1971) отмечалось, что капиталистический мир не достиг стабилизации, что «общий кризис капитализма продолжает углубляться»^[5]. Этот кризис привел к образованию основных центров империалистического соперничества — «это США — Западная Европа (прежде всего шестерка стран «Общего рынка») — Япония. Между ними все острее развертывается экономическая и политическая конкурентная борьба»^[6]. В этой борьбе Соединенные Штаты начинают терпеть поражения, что не может не сказаться на их внутреннем положении, а затем и на идеологии.

Огромные массивы «свободных земель», сосредоточенные в руках правителей США, создали благоприятные условия для развития капитализма в стране, послужив на долгое время «чем-то вроде предохранительного клапана и ограничителя классовой борьбы и роста классового самосознания»^[7]. Введенное в 1862 г. законодательство о гомстедах, согласно которому каждый гражданин США имел право за номинальную плату приобрести участок земли размером до 160 акров, через пять лет переходивший в его собственность, до самого конца XIX в. представляло отдушину для смягчения относительного перенаселения промышленных штатов. Однако уже Маркс указывал в «Капитале», что отток населения на Запад существенно отставал от притока иммигрантов из Европы, так что вскоре после гражданской войны «великая республика перестала быть обетованной землей для эмигрирующих рабочих. Капиталистическое производство развивается там исполинскими шагами, хотя понижение заработной платы и зависимость наемного рабочего еще не достигли европейской нормы»^[8].

Процесс раздачи свободных земель В. И. Ленин назвал «колонизацией», поставленной на «демократически-капиталистические рельсы»^[9]. Закончив «внутреннюю» колонизацию, в конце прошлого века США осуществляют захват Самоа, Гуама, Филиппин, Гавайских островов, Пуэрто-Рико, превративший их «в мировую империалистическую державу, экспансия которой была направлена в сторону Латинской Америки и Дальнего Востока»^[10]. Наряду с этим США выступают одним из инициаторов новой формы колониализма— экономического подчинения слаборазвитых стран путем вывоза капиталов. К 1900 г. капиталовложения США за границей составили 500 млн. долл.; к 1912 г. они учетверились, а к началу первой мировой войны возросли в 5 раз. Так началось превращение США в главный оплот современного капитализма.

В самих же США уже в начале XX в. начинается процесс экспроприации мелкого землевладения, типичный для капиталистического развития сельского хозяйства вообще. Это тот самый процесс, который столь бурно и в таких отвратительных формах, как «огораживания» и «clearing of estates», протекал в свое время в Англии. Он быстро разрушал иллюзии «самостоятельных» мелких землевладельцев-фермеров. И хотя наличие в США районов с самыми разнообразными типами сельскохозяйственного производства и капиталистических отношений в сельском хозяйстве долго еще питало надежды значительной части рабочих, а в особенности массы иммигрантов, относительно возможности обзавестись собственной землей и фермой, то со временем для наиболее наблюдательных из них уже становится очевидно, что это иллюзии^[11].

Тем не менее в силу естественного отставания общественного сознания иллюзии эти оказались в США довольно живучими, обусловив важные черты американской мысли.

Но, может быть, одним из важнейших факторов, обусловливавших развитие идеологии в США, как и в Англии^[12], было изменение политических тенденций, и прежде всего тенденций в развитии империалистического государства. Англия и США, крупнейшие представители «англосаксонской свободы», долгое время характеризовались отсутствием военщины и сравнительно слабым развитием бюрократии. В XX в. новые экономические и политические тенденции, порожденные вступлением капиталистического общества в эпоху империализма, положили конец этой «идиллии»^[13].

Эта тенденция к усилению роли империалистического государства вновь возобладала в США после второй мировой войны, поддержанная к тому же «холодной войной», антикоммунистической истерией, гонкой вооружений. В этот период государство окончательно стало «комитетом по управлению делами монополистической буржуазии. Резко усиливается бюрократизация всей хозяйственной жизни. Государственно-монополистический капитализм соединяет силу монополий с силой государства в единый механизм в целях обогащения монополии, подавления рабочего движения и национально-освободительной борьбы, спасения капиталистического строя, развязывания агрессивных войн»^[14].

В Программе КПСС глубоко раскрыта диалектика государственно-монополистического капитализма. Возникнув в качестве важного средства укрепления капиталистической системы, «он еще более обостряет противоречия капитализма, расшатывает его до основания. Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма»^[15]. Реакция на эту диалектику со стороны буржуазной идеологии весьма показательна. С одной стороны, в ней не прекращают существовать иллюзорные представления об «американской демократии», принципы которой сформулированы раз и навсегда в Декларации независимости. С этих позиций критикуются «крайности» государственно-монополистической политики. С другой —- все более нарастают тенденции к оправданию вмешательства государства в экономическую, политическую и даже личную жизнь граждан в целях создания «всеобщего благосостояния».

Но отсюда рождается и антикоммунизм, «основным содержанием которого является клевета на социалистический строй, фальсификация политики и целей коммунистических партий, учения марксизма-ленинизма»^[16]. Ибо крайне правые политики и идеологи, «бешеные» начинают усматривать опасность «коммунизма» в самом государственно-монополистическом капитализме, в политических установках таких его представителей, как Ф. Рузвельт и деятели его администрации.

Однако это лишь одна сторона дела. Антикоммунизм в идеологии США — давнее явление, используемое господствующим классом в целях запугивания «среднего американца» и отвлечения его от защиты своих действительных экономических и политических интересов. Характерно, что в истории Соединенных Штатов волна антикоммунизма, переходящая иной раз в массовую истерию, поднималась всякий раз, когда — изнутри или извне — возникала угроза капиталистическому строю и прибылям капиталистов. Так было в период «антитрестовского законодательства» в 90-х годах прошлого века, когда Акт Шермана 1890 г.^[17] был применен прежде всего против «монополистических устремлений» американских профсоюзов, развернувших борьбу за экономические интересы рабочих; так было сразу после первой мировой войны, когда «антибольшевистская» кампания, направленная против рабочего класса США в первую очередь, нашла выражение в принятых во многих штатах «законах о мятежах» и «законах об анархии». Своего апогея антикоммунистическая истерия достигла в период «холодной войны», когда маккартизм, по словам Л. Гурко, воплотил в себе «интеллектуальный нигилизм, присущий противникам коммунизма, одержимым единственной идеей — антикоммунизмом»^[18].

Эта политическая установка наложила глубокий отпечаток на идеологическую жизнь Соединенных Штатов, выразившись в принципиальной враждебности всей буржуазной идеологии США марксизму. С начала XX в. и до сего дня буржуазные идеологи пытаются «опровергнуть» марксизм, противопоставив ему различные экономические, социологические, философские доктрины. Характерно, что открытые выступления непосредственно против марксизма начинаются с попыток опровергнуть марксистскую политическую экономию и научный социализм, предпринятых на XIV съезде Американской экономической ассоциации^[19]. Лишь постепенно в буржуазной философии осознается действительное единство всех составных частей марксизма и начинается реакция против марксистской мысли по всем направлениям, сопровождаемая попытками ее фальсификации и искажения^[20].

Вот почему исследование современной американской философии сталкивается с необходимостью выявления этой реакции во всех основных проблемах, но прежде всего в трактовке соотношения теории и практики, в понимании практической деятельности людей, в содержании представлений о роли, функциях, сущности научного познания. В XX в., когда торжество научного познания стало очевидным для всех, буржуазная идеология Соединенных Штатов по-прежнему пронизана странным на первый взгляд парадоксом, уходящим в глубь американской истории. Говоря словами М. Коэна, «можно утверждать, что науку в Америке и слишком почитают, и слишком мало ценят»^[21]. Немалую роль в создании этой ситуации сыграла и философия, которая «либо открыто враждебно относится к науке, советуя ученым держаться в рамках своей области, либо признает ее лишь по видимости, по существу отрицая науку»^[22]. В многочисленных работах по истории философии этот парадокс выводится из своеобразного соотношения науки, философии и религии, сложившегося в США, сводящегося к подчинению философии религиозному мировоззрению и религиозной администрации. Но за этим стоит и тот глубокий антагонизм научной истины и классового интереса современной буржуазии, который заставляет большинство идеологов XX в. признать, будто наука и мировоззрение— в Америке это пошло дальше, будучи распространено на соотношение науки и жизни вообще, — не имеют между собой ничего общего. Отсюда тот специфический иррационализм, который господствует в обыденной жизни и приводит к тому, что «наряду с изображением мыслителя как скучного, непрактичного человека его представляют также опасным соблазнителем умов»^[23]. Автор приведенных слов американский публицист Л. Гурко приводит массу примеров такого «обыденного иррационализма».

Чаще всего связывают этот иррационализм с узким практицизмом, свойственным «американскому духу», с тем, что американцы после Гражданской войны «стали нацией предприимчивых дельцов, практиков, а не теоретиков, сторонников близкого, а не дальнего прицела, которые создавали горы достижений рядом с горами напрасно затраченного труда»^[24]; с предпочтением непосредственного действия, которому только мешает резонирование. «По самому своему названию мыслитель сначала думает, а потом действует, оказываясь в резком противоречии с более распространенной американской тенденцией — сначала действовать, а потом думать»^[25]. Однако эта «практическая» ориентация американского образа жизни лишь в известной степени обостряется специфическими американскими условиями. Немецкий историк философии Л. Маркузе писал как-то: «Оборот «этот человек стоит миллион» диагностируется ныне всеми учеными и неучеными социальными психологами, без размышлений и с полным основанием, как характерно американский. И все же в восемнадцатом веке Кант, а в девятнадцатом Гейне обозначали его как специфический английский… То, что некогда называлось «британским», а позже «американским», указывает не на какую-то национальную черту, а на характер определенной ступени развития в сверхнациональном общем процессе»^[26]. Этот процесс — процесс развития мировой системы капитализма (о чем ни словом не обмолвился автор приведенных строк, сводящий все дело к «психологии народов»), и выражение того факта, что и духовная жизнь подчиняется тому закону, о котором применительно к промышленности говорил Маркс: страна более развитая показывает менее развитой стране картину ее собственного будущего.

Более того, паше время побуждает к мышлению, к тщательному критическому анализу и всестороннему учету факторов общественной жизни и общественного развития. И немало американских политических деятелей, ученых, философов, социологов приходит к той мысли, что «миссурийский довод» — «ты мне не рассказывай, а покажи!»—оказывается не столь уж непогрешимым, как казалось прежде. Отсюда достаточно глубокий интерес к науке, к ее философским проблемам, к методологии анализа общественных явлений. Но отсюда и парадокс, застенчиво, но определенно отмеченный С. Хуком: «Как бы то ни было, господствующей чертой американской философии нужно считать ее углубленный интерес к философии науки. Весьма возможно, что в близком будущем появятся в Америке философские синтезы, созданные на основе научного мировоззрения. Однако в каком направлении эти обобщения будут развиваться, предсказать трудно, так как те черты, которые Токвиль подметил в прошлом у философски не искушенных американцев^[27], в неменьшей степени характеризуют и теоретически подкованных философов сегодняшнего дня»^[28].

История американской философии характерна и тем, что вплоть до конца XIX в. в ней отсутствует собственно американская традиция. Об этом говорит, может быть, несколько слишком радикальная, но в общем верная оценка ее одним из влиятельных историков американской мысли Г. Шнейдером: «Америка была интеллектуальной колонией долгое время после того, как она перестала быть колонией политически, и была интеллектуальной провинцией долгое время после того, как она перестала быть интеллектуальной колонией»^[29]. Этот первоначальный характер американской мысли придал ей специфический оттенок, в какой-то степени сохранившийся до наших дней. И тем логичнее выделить американскую философию XX в. в качестве предмета специального исследования.

* * *

Следует отметить, что всестороннее рассмотрение философии XX в. даже в отдельной стране, например в США, сталкивается с трудностью, сформулированной Козьмой Прутковым: «Нельзя объять необъятное!» Тот угол зрения, под которым она здесь рассматривается, — это вопросы теории познания, логики и онтологии («метафизики»), причем в той их органической связи, которая превращает их в философские концепции, а не психологию, чистую логику, обобщенные выводы естествознания и т. д. Социальные и этические теории — осветить их в рамках одной работы не представляется возможным — будут рассматриваться лишь в связи с выяснением некоторых сторон социального содержания и классовой ориентации философских учений.

Многие из проблем, выходящих за сферу исследования, результаты которого представлены в книге, освещаются в работах большой группы советских и зарубежных философов-марксистов, на выводы которых автор имел возможность опираться. Это обобщающие труды Д. Ю. Квитко, Б. Э. Быховского и Д. Ю. Ермоленко об американской философии в целом, работы Ю. К. Мельвиля, Г. А. Курганова, Г. Уэллса о прагматизме, М. Корнфорта, И. С. Нарского, Г. А. Брутяна о неопозитивизме и многие другие. Автор использовал также ценный фактический материал и отдельные выводы, содержащиеся в трудах историков философии, не разделяющих марксистского мировоззрения.

Необходимым условием и элементом исследования было также чтение в течение ряда лет курса истории буржуазной философии эпохи империализма на философском факультете Московского университета. Возможность обсуждения теоретического содержания курса и постоянное сочувственное внимание со стороны коллектива кафедры истории зарубежной философии всегда были стимулом для дальнейшей работы. Неоценимую помощь и получении нужной литературы оказали Научная библиотека МГУ и Книжный отдел АН СССР и лично Н. X. Иванова и А. Д. Гейко, которым автор выражает искреннюю признательность.

1. «Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1962, стр. 53. ↑
2. Ryerson S. The Open Society: Paradox and Challenge. New York, 1965, стр. 18-20. ↑
3. Фостер У. 3. Закат мирового капитализма. М„ 1951, стр. 78-79. ↑
4. «Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1962, стр. 31. ↑
5. «Материалы XXIV съезда КПСС». М„ 1971, стр. 15. ↑
6. Там же. ↑
7. James IF. The Philosophy ol W. James drawn from his own writings. New York, w. d., стр. 543. ↑
8. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, 2-е издание, т. 23, стр. 783. ↑
9. Ленин В. И. Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 225. ↑
10. Фостер У. 3. Очерк политической истории Америки. М., 1955, стр. 314. ↑
11. В американской художественной литературе, быстро откликавшейся на важные социальные явления, в 90-х годах появляется ряд произведений, отражавших крах этих иллюзий. Так, на проблеме разорения фермеров и вытеснения их крупным капиталом фиксирует внимание Гемлин Гарленд («Проезжие дороги»), Фрэнк Норрис («Сделка с пшеницей», «Спрут», «Пропасть») и др. ↑
12. Богомолов А. С. Английская буржуазная философия XX века. М., 1973. ↑
13. См. подробнее: Богомолов А. С. Английская буржуазная философия XX века. М., 1973, стр. 8-9. ↑
14. «Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1962, стр. 26-27. ↑
15. «Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1962, стр. 27. ↑
16. «Программа Коммунистической партии Советского Союза». М., 1962, стр. 51. ↑
17. Альтер Л. Б. Избранные произведения. Буржуазная политическая экономия США. М., 1971, стр. 355-356. ↑
18. Гурко Л. Кризис американского духа. М., 1958, стр. 18. ↑
19. Альте р Л. Б. Избранные произведения. Буржуазная политическая экономия США. М., 1971, 249-252. ↑
20. Ермоленко Д. В. Современная буржуазная философия США. М., стр. 72 и след. ↑
21. Коэн М. Р. Американская мысль. М., 1958, стр. 70. ↑
22. Там же, стр. 78. ↑
23. Гурко Л. Кризис американского духа. М., 1958, стр. 56. ↑
24. Там же, стр. 32. ↑
25. Там же, стр. 31. ↑
26. Marcuse L. Amerikanisches Philosophieren. Hamburg, 1959, p. 7. ↑
27. Речь идет о книге А. де Токвиля «О демократии в Америке» (1835), где автор характеризовал США как страну, где меньше, чем где бы то ни было в цивилизованном мире, уделяется внимания философии, в результате чего мышление американца направлено на отыскание его индивидуальной применимости на практике и для собственного понимания вещей (см. А. де Токвиль. О демократии в Америке. М., 1897, стр. 343—345). ↑
28. Хук С. Американская философия сегодня. С прил.: «Мое философское кредо. Девять видных американских философов предлагают вниманию читателей журнала «Америка» краткое изложение своего мировоззрения». — «Америка», 1962, № 68, стр. 30. ↑
29. Schneider H. A History of American Philosophy. New York, 1963, p/ VII-VIII. ↑