3. Исторический характер законов природы, законов естествознания. Общие и частные законы

Изменчивость законов природы

Диалектико-материалистическая трактовка законов природы и законов естествознания исходит не только из материалистического решения основного вопроса философии, но одновременно — из диалектического признания развития всей природы и совершающегося вместе с этим изменения характера и степени действия тех или иных законов, что обусловливается изменчивостью самих предметов, охватываемых этими законами. Изменчивый, следовательно, исторический характер законов природы обнаруживается при рассмотрении природы в развитии и изменении. Например, в горячих звездах, в их глубинах действуют законы ядерной физики, которым подчиняются ядерные реакции, совершающиеся там. Но законы химических и молекулярно-физических явлений, не говоря уже о законах геологических, а тем более — биологических явлений, там еще отсутствуют, так как там не успели еще образоваться не только молекулы, но даже атомы. Законы движения этих последних возникают по мере того, как вместе с охлаждением космического тела атомные ядра, до тех пор «голые», начинают «одеваться» в электронные оболочки, а затем атомы начинают соединяться между собой в молекулы, а молекулы — в макротела.

Если же процесс развития космического тела шел в сторону его разогревания, то может случиться так, что по мере повышения температуры молекулы распадутся на атомы, а затем атомы потеряют свои электронные оболочки, т. е. нацело ионизируются. В таком случае вместе с исчезновением данной формы движения материи будут исчезать здесь и прекращать свое действие все объективные законы природы, соответствующие этой форме движения. Ибо на безжизненном космическом теле не могут проявляться законы биологии, точно так же, как на газообразной звезде не могут действовать законы твердых, кристаллических тел.

В природе смена одних законов другими совершается в полном соответствии со сменой ступеней развития материи и форм ее движения; однако темпы этих переходов, происходящих в истории природы, несоизмеримо более медленны, а их сроки гораздо более длительны, чем, например, в истории общества. Это означает, что законам природы присущ тот же исторический характер, только он проявляется здесь иначе и не с такой очевидностью, как на сравнительно коротком (сравнительно с астрономическими, геологическими и биологическими процессами) отрезке времени, который пройден человеческим обществом.

Разъясняя, как надо понимать вечность законов природы, Энгельс связывал их вечность с обязательным, закономерным обнаружением их действия при одних и тех же определенных условиях. Он указывал на то, что вечные законы природы превращаются все более и более в исторические законы. Например, «вечным законом» природы является то, что вода при температуре от 0 до 100° С существует в жидком виде; но чтобы этот закон мог иметь силу, необходимо наличие: воды, данной температуры и нормального давления. На Луне, где нет совсем воды, и на Солнце, где имеются только ее элементы, указанный закон не существует. Другим примером служат законы метеорологии; они тоже вечны, но только для Земли или же для такого небесного тела, которое обладает величиной, плотностью, наклоном оси и температурой Земли, и при предположении, что это тело окружено атмосферой из такой же смеси газов, содержащей такие же количества испаряющегося и осаждающегося пара. На Луне совсем нет атмосферы, поэтому там не действуют какие-либо законы Метеорологии. Солнце обладает атмосферой из раскаленных паров металлов, поэтому законы метеорологии там совершенно иные, чем на Земле.

Что же в таком случае означает выражение «вечные законы природы»? Только то, что когда налицо имеются строго определенные условия, то закономерно возникает данное явление: дождь, ветер, кипение или замерзание воды и т. д. Без таких необходимых условий закономерность проявиться не может, а без самого объекта (например, воды или атмосферы) она вообще отсутствует на данном небесном теле.

Зависимость от условий как раз и указывает на исторический характер законов природы, на то, что при одних условиях действуют одни законы, а при других условиях они отсутствуют или же отступают на задний план, а вместо них действуют другие законы. Например, как отмечает Энгельс, на Солнце вследствие высокой температуры законы химических соединений элементов теряют силу или же имеют только кратковременное действие на границах солнечной атмосферы. Химизм Солнца только что нарождается, и он по необходимости совершенно иной, чем химизм Земли. Следовательно, на каждой ступени истории какой-либо космической системы господствуют другие законы, т. е. другие формы проявления одного и того же закономерного, универсального движения материи.

Переход на более высокую ступень развития природы влечет за собой ограничение сферы действия законов, связанных с более низкой ее ступенью. Энгельс указывал, что физиология есть, разумеется, физика и в особенности химия живого тела, но вместе с тем она перестает быть специально химией: с одной стороны, сфера ее действия ограничивается, но с другой стороны, она вместе с тем поднимается здесь на более высокую ступень. В природе существуют, конечно, и такие законы, как всеобщий закон сохранения материи и движения (энергии), который в подлинном смысле слова относится к абсолютным, вечным законам природы, действующим всегда и везде, при всех условиях. Все же остальные, частные законы природы обладают относительным характером в том смысле, что они действуют лишь в определенных условиях, связанных с определенными формами движения материи; при изменении же условий, при смене одной формы движения другой они ограничивают сферу своего действия и могут даже исчезать вовсе. Этой особенностью законов природы пытались воспользоваться махисты для того, чтобы утвердить свои субъективно-идеалистические взгляды. Махисты рассуждали так: раз установлено, что законы природы носят не абсолютно неизменный, а исторический характер, то нельзя ли перетолковать это в том смысле, что они не объективны? И махисты спешили объявить законы природы не выражением объективной закономерности природы, а продуктом нашего ума. Закон вносит человек в природу с тем, чтобы упорядочить ее явления — таков взгляд махистов и кантианцев.

Изменчивость законов естествознания

Делая гносеологические выводы в пользу субъективного идеализма, махисты смешивали объективное с субъективным, реальные законы с их отражением в сознании человека, смешивали законы природы с законами науки, законами естествознания. Но между теми и другими имеется весьма важное в гносеологическом отношении различие.

Законы природы, как уже говорилось, существуют совершенно независимо от человека. Сфера их действия изменяется (сужается или расширяется) по мере развития самой природы. Человек бессилен в какой бы то ни было степени изменять или хотя бы корректировать законы природы. Он может лишь отражать их в своем сознании и использовать их в своей практической деятельности, меняя условия протекания процессов природы.

Законы науки, законы естествознания, будучи отражением законов природы, представляют собой относительные истины, которые содержат в себе частицы абсолютной истины (т. е. полного, исчерпывающего знания законов природы). По мере развития научного познания обнаруживается относительность, неполнота наших прежних знаний законов природы. Открываются новые законы природы, формулируются новые законы естествознания, раскрываются новые стороны, новые области действия у ранее известных законов природы. В результате этого происходит перестройка прежних законов естествознания, например, законов механики и физики.

Таким образом, имеется существенное различие между тем историческим характером, который присущ законам природы как объективным и независимым от человека, и тем, который присущ законам науки как понятиям о законах, как отражениям законов природы в познании человека: законы природы меняются в зависимости от изменения условий развития объекта, законы естествознания меняются в зависимости от степени развития наших знаний о природе. В первом случае речь идет об изменениях в самом объекте (в самой природе), во втором — об изменениях в субъективных образах этого объекта (в науке, в познании).

Изменения первого рода мы можем вызвать искусственно, путем эксперимента. Например, возьмем весьма разреженный газ, далекий от критической точки, т. е. при сравнительно высокой для него температуре (T₁). Кривая, выражающая соотношение между давлением (р) и объемом (v) данного газа при данной температуре будет соответствовать закону Бойля — Мариотта. Если немного понизить температуру до Т₂ и снова определить кривую зависимости между р и v, то она выразит тот же закон, но уже с некоторым, правда, сравнительно небольшим, отклонением. В дальнейшем, чем больше мы будем понижать температуру газа, тем эти отклонения от закона Бойля — Мариотта будут становиться все более заметными и значительными. Наконец, когда мы перейдем критическую точку (Т_к) данного вещества, наметившийся уже до этого момента изгиб нашей кривой превратится в область ее перегиба, где газ (или, лучше сказать уже в данном случае, — пар) переходит в жидкость и образует с ней равновесную систему; выше этой области существует один газ, ниже — одна жидкость. Чем ниже мы будем в дальнейшем опускать температуру системы, тем эта область сосуществования пара и жидкости будет становиться больше и тем резче будет выступать новый физический закон —закон Ван-дер-Ваальса, который выражается уже не той кривой, какой выражается закон Бойля — Мариотта, а гораздо более сложной, отражающей факт перехода пара в жидкость.

Рассмотренный пример показывает, что смена одного закона природы другим происходит не так, что один закон просто сходит со сцены и уступает свое место другому, а гораздо сложнее: здесь происходит именно постепенный переход, последовательное превращение одного закона в другой. Этот процесс нельзя представить себе в виде простого «наложения» действия одного неизменного закона на действие другого столь же неизменного закона, так как закон, выражаемый уравнением состояния ван дер Ваальса, вообще говоря, не является совершенно отличным от закона Бойля—Мариотта: основные физические величины в обоих законах одни и те же, равно как и общий тип закономерной связи между ними в обоих случаях один и тот же. Один закон отличается от другого только тем, что содержит дополнительные члены, причем их влияние начинает сказываться лишь постепенно, по мере отхода от исходных физических условий, в которых действует закон Бойля — Мариотта. Это означает, что подобно тому, как физические условия могут изменяться постепенно и последовательно, столь же постепенно и последовательно происходит переход одного физического закона в другой без каких-либо резких разрывов или какого-либо обособления действия одного закона от действия другого закона.

Приведенный пример показывает, что законы природы, в соответствии с изменением условий, в которых они действуют, претерпевают реальные изменения и способны превращаться в новые, отличные от них законы природы. Поэтому, на наш взгляд, несостоятельна точка зрения, согласно которой смена одних законов другими совершается в порядке простой утраты силы одного закона, сохраняющегося якобы все время неизменным, и замены его другим законом, столь же неизменным, или же путем совмещения действия одного неизменного закона, уходящего со сцены и постепенно теряющего свою силу, с действием другого закона, столь же неизменного, постепенно приобретающего все больший удельный вес по сравнению с первым. Сама идея о неизменности законов природы, о неспособности их к постепенному преобразованию в результате развития самого объекта, представляется нам противоречащей принципу историзма, а потому — недиалектической: если сам объект способен изменяться и развиваться, то этой же способностью должны обладать и законы, присущие ему. Подчеркивая, что понятия закона и сущности соотносительны, однопорядковы друг с другом, В. И. Ленин писал: «…не только явления преходящи, подвижны, текучи, отделены лишь условными гранями, но и сущности вещей также»^[1].

Отсюда следует, что представление о неизменяющихся по существу законах природы, способных лишь сокращать сферу своего действия или терять силу, уступая место другим законам, не согласуется с марксистско-ленинским взглядом на законы и сущность явлений.

Все случаи перехода одних, более частных или предельных законов физики в другие, более общие ее законы, с чем имеет дело принцип соответствия, служат подтверждением изменчивости законов природы. Таков, например, взаимный переход законов оптики, основанных на применении классической статистики и квантовой статистики, или законов, вытекающих из макромеханики медленных движений (механики Ньютона) и законов, формулируемых теорией относительности для быстрых движений. Здесь, как и во всех аналогичных случаях, совершается именно переход одних законов в другие по мере того, как постепенно меняются условия их действия.

Изменения формулировок того или иного закона науки связаны с относительным, изменчивым характером самих законов природы. Особенно часто такие изменения формулировок законов науки обусловливаются тем, что на предшествующем этапе научного развития прежние законы естествознания возводились в абсолют, выдавались за полное, исчерпывающее знание соответствующих законов природы. Так было, например, с законами классической механики (механики макротел). Эти законы трактовались как универсальные, всеобщие, которым якобы подчиняются все без исключения явления природы. Будучи абсолютизированы, они распространялись неправильно на всю природу.

Дальнейший прогресс науки показал, что эти законы не обладают тем универсальным, абсолютным характером, который приписывался им раньше. Выяснилось, что в «надмеханических» областях природы действуют иные, качественно отличные законы, которые ограничивают собой область действия законов классической механики. Особенно отчетливо ограниченный, относительный характер законов Макромеханики обнаружился благодаря созданию теории относительности Эйнштейном в начале XX в. Оказалось, что в области очень быстрых движений законы ньютоновской механики ограничиваются и даже вытесняются иными физическими законами. В. И. Ленин писал по этому поводу: «…остается несомненным, что механика была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений»^[2].

Выяснение того факта, что законы науки, считавшиеся до тех пор абсолютными, носят относительный характер, вызывает ломку понятий и формулировок этих законов. Подобная ломка законов науки означает отнюдь не ломку самих объективных законов природы, а лишь ломку прежних ограниченных, неточных представлений о них. В этом именно смысле В. И. Ленин, характеризуя суть кризиса современной физики, писал о «ломке старых законов и основных принципов»^[3].

Махисты широко использовали ломку старых законов науки, т. е. обнаружение их изменчивости и относительности, в целях извлечения отсюда гносеологических выводов в пользу субъективного идеализма. Махисты наблюдали коренную перестройку старых формулировок законов физики, коренной пересмотр их толкования и выработку новых понятий, новых формулировок, в которых объективная закономерная связь природы отражалась точнее и полнее. Но отсюда махисты делали вывод: раз понятие закона изменчиво, раз его формулировка относительна, значит это понятие не отражает ничего реального, объективно существующего.

В. И. Ленин писал по поводу махистов: «Отрицая абсолютный характер важнейших и основных законов, они скатывались к отрицанию всякой объективной закономерности в природе, к объявлению закона природы простой условностью, «ограничением ожидания», «логической необходимостью» и т. п.»^[4]

В качестве примера Ленин приводит рассуждения П. Дюгема. Выступая против абсолютизации законов науки, Дюгем доказывал, что «всякий закон физики есть временный и относительный, потому что он приблизителен»^[5]. Рассуждая таким образом, Дюгем приходил к выводу, что раз законы физики относительны, изменчивы, приблизительны, то, значит, они не отражают собой объективной реальности. Это означало, что, подобно всем «физическим» идеалистам, Дюгем через релятивизм (признание относительности наших знаний) катился к идеализму. «Закон физики, собственно говоря, не истинен и не ложен, а приблизителен»^[6], — утверждал Дюгем.

По этому поводу В. И. Ленин писал: «В этом «а» есть уже начало фальши, начало стирания грани между теорией науки, приблизительно отражающей объект, т. е. приближающейся к объективной истине, и теорией произвольной, фантастической, чисто условной…»^[7]

Признание исторического характера законов природы, зависимости их действия от определенных условий не только не противоречит признанию их объективности, но прямо предполагает, что они объективны, реальны. Доказывая это, марксистско-ленинская философия наносит сокрушительный удар по философскому релятивизму вообще, по махистскому взгляду на законы природы в частности.

Чтобы предупредить возможность махистских выводов, необходимо наперед устранить всякую абсолютизацию законов естествознания, в том числе и законов физики, всякое метафизическое их окостенение. В связи с этим по поводу гегелевской трактовки закона В. И. Ленин писал: «…Понятие закона есть одна из ступеней познания человеком единства и связи, взаимозависимости и цельности мирового процесса. „Обламывание» и „вывертывание» слов и понятий, которому здесь предается Гегель, есть борьба с абсолютированием понятия закона, с упрощением его, с фетишизированием его. NB для современной физики!!!»^[8].

Так обстоит дело с различием в том, как происходит изменение законов природы и законов науки: те и другие изменчивы и относительны. Но их изменчивость и относительность, с гносеологической точки зрения, проявляются по-разному и обусловлены различными причинами: у законов природы это обусловлено тем, что меняется сфера их действия в природе, зависящая от возникновения, развития и исчезновения того или иного круга явлений; это означает, что вместе с развитием природы возникают, становятся доминирующими, ограничиваются или вовсе исчезают те или иные ее законы. У законов естествознания их изменчивость, относительность связаны не столько с изменчивостью самих законов природы, которые они отражают, сколько с расширением и углублением наших знаний данной области явлений природы, что ведет к коренному изменению понятия и формулировки закона: прежнее понятие закона перестраивается и вырабатывается новое — смотря по обстоятельствам — более широкое или более узкое его понятие, которое более полно и более точно отражает данную закономерную связь природы или ее определенную сторону.

Общие и частные законы. Диалектика и естествознание

Всякая наука имеет своим предметом и вместе с тем своей задачей, своей целью открытие и познание соответствующих законов внешнего мира — природы (естествознание) и общества (социальные науки) —или же нашей собственной духовной, психической деятельности (логика, психология).

Диалектика же имеет своим предметом не специфические законы движения, которые происходят либо в природе, либо в обществе, а наиболее общие законы развития, действующего (хотя и в разной форме) и в природе, и в обществе, и в нашем мышлении. К последнему относится диалектическая логика, которая изучает специфические законы мышления, имеющие отношение ко всем без исключения областям научного знания, а потому носящие столь же всеобщий характер, как и сами законы диалектики.

Таким образом, в основе соотношения между диалектикой и естествознанием лежит соотношение общего и особенного и прежде всего соотношение между общими законами, действующими во всех без исключения областях действительности, и специфическими законами, действие которых строго ограничено рамками отдельных областей этой действительности.

В формальных построениях, основанных на чистой абстракции, общее и особенное нередко изображаются как оторванные друг от друга, как противопоставленные одно другому или же как растворяющие одно другое. В истории человеческой мысли такие абстрактные, односторонние решения в вопросе о соотношении между философией и естествознанием (или другими частными науками) повторялись не раз. Но от этого они не становились более правильными, более убедительными.

Старая натурфилософия поглощала все остальные отрасли знания; она объявлялась «царицей наук» и, по сути дела, пыталась заменить собой все вообще науки. Когда та или другая частная наука на основании точного исследования не могла еще найти действительные связи явлений природы или общества, ей на помощь приходила натурфилософия: на место неизвестных и еще не открытых реальных связей явлений натурфилософия ставила вымышленные связи, которые «выводились» ею умозрительно из некоторых общих философских принципов. Построенные таким способом спекулятивные конструкции натурфилософия затем навязывала как обязательные частным наукам. Всегда при попытках решать коренные вопросы той или иной частной науки без привлечения самой этой науки, так сказать, за ее спиной, исходя лишь из чисто философских принципов, проявляется именно такой ненаучный, в корне неправильный, подход, независимо от того, на какую философию делаются при этом ссылки. Особенно странно и нелепо выглядят такие ссылки на диалектический материализм, так как именно он покончил со всякой натурфилософией.

Натурфилософия неверно решает вопрос о соотношении общего и частного в применении к философии и естествознанию: она растворяет, по сути дела, частное в общем, утверждая, что якобы без знания, без изучения частного, путем одних лишь отвлеченных рассуждений можно «вывести» из того или иного общего положения или принципа любое частное положение (например, принцип жизнедеятельности организмов).

Но философия в качестве общей науки совершенно не в состоянии этого делать: научному познанию необходимы не общие отвлеченные рассуждения, а умение собрать, систематизировать и проанализировать относящиеся к данному вопросу опытные данные, теоретически правильно их истолковать и обобщить с тем, чтобы найти их подлинные (а не вымышленные) причины и законы, а затем проверить правильность найденного на практике. Одна философия, оторванная от частных наук, никогда не может этого достичь.

Но из сказанного выше отнюдь не следует, будто философия не нужна, будто она мешает конкретному научному исследованию. Позитивизм, настаивая на этом, впадает в другую крайность, прямо противоположную натурфилософии, но не менее ошибочную. Если натурфилософы растворяли частное в общем, то позитивисты, напротив, разрывают общее и частное, изолируют друг от друга философию и естествознание; наиболее же последовательные из них отрицают вообще за философией право на самостоятельное существование; они растворяют общее в частном и утверждают, будто философия не нужна совсем, поскольку якобы «наука сама себе философия».

На первый взгляд может показаться, что такая точка зрения имеет некоторое основание: ведь многие крупные научные открытия в области естествознания были сделаны не только без явной помощи со стороны философии, но даже, казалось бы, прямо вопреки ей, поскольку авторы этих открытий придерживались позитивистских позиций. В связи с этим возникает вопрос: нужна ли философия, если и без нее достигаются большие научные результаты?

Конечно, при накоплении фактов, при проведении экспериментов и наблюдений роль философии выступает не столь явно и очевидно, как в случае их теоретического анализа и обобщения. Но и здесь философия может оказать и оказывает большое влияние на весь ход экспериментального исследования, на выбор соответствующих приемов и способов, начиная с возникновения самой идеи или замысла постановки данного цикла работ. Но несравненно значительнее и заметнее роль философии в области теоретического естествознания. Когда речь заходит об истолковании собранных фактов, о их понимании, без философии, без логики не может обойтись ни один ученый, хотя бы он сам при этом и отрицал необходимость философии. Независимо от его воли философия врывается во все его рассуждения, в самый их ход, давая его мысли то или иное направление, — правильное или неправильное, смотря по тому, какой философии он придерживается. Одни и те же факты могут приводить к прямо противоположным теоретическим выводам.

Напомним в этой связи историю создания гипотезы нейтрино, о которой говорилось выше: 35 лет назад некоторые, непонятные тогда явления, касавшиеся уменьшения суммарной энергии ядра в результате радиоактивного распада, привели одних ученых к идеалистическому выводу о мнимом уничтожении энергии. Это закрывало всякий путь для дальнейшего прогресса науки в данной ее области. Напротив, другие ученые (Паули) отвергли такой вывод. Исходя из чисто материалистического положения о безусловном сохранении энергии, они выдвинули исключительно смелую и плодотворную гипотезу о существовании неизвестных дотоле микрочастиц — «нейтрино», которые уносят с собой ту долю энергии ядра, которая на первый взгляд кажется исчезнувшей совсем, как бы уничтоженной вовсе. Хотя и те и другие ученые заявляли, что они стоят на позициях позитивизма, но первые в корне ошибались именно потому, что исходили из ложной философской установки, а вторые (Паули) сделали крупное открытие именно потому, что стихийно руководствовались верной философской идеей.

Диалектика, диалектическая логика указывает общий путь для научного познания, идя по которому ученые проникают в космос и в атомный мир, изучают и живые существа и минеральные образования. То общее, что лежит в основе всякого такого исследования, тот общий познавательный способ, или «инструмент», который в одинаковой мере необходим при отыскании любых законов вообще, при проникновении в сущность любых явлений, разрабатывает и дает в руки ученым диалектическая философия.

Поэтому позитивистская установка на разрыв между философией и частными науками, на отказ от философии’ не только глубоко ошибочна, но и опасна для самой науки: если бы такая установка последовательно и до конца была проведена на деле, а не только на словах, как это обычно получается у позитивистов, то это означало бы прекращение развития подлинной науки, топтание на месте, полнейшую теоретическую беспомощность К счастью для науки, у естествоиспытателей, тяготеющих к позитивизму, слово расходится с делом: те, кто на словах отрицают философию, постоянно обращаются к ней за помощью и на деле пользуются ее услугами, но делают это стыдливо, как бы «с черного хода».

Необходимость учета и соблюдения единства общего и особенного обнаруживается не только при рассмотрении вопроса о соотношении между философией и естествознанием, но и при разборе любого положения самой философии, любого закона диалектики, любой ее категории. Абстрактная постановка вопроса, не учитывающая специфических, конкретных обстоятельств, при которых выступает общее в каждом отдельном случае, приводит к пустоте и бессодержательности в понимании данного общего, к тому, что общее лишается своей действенности, своей содержательности. Например, одно и то же выражение «скачок», «переход количества в качество» можно употреблять применительно к самым различным условиям, не задумываясь даже над тем, к чему конкретно это выражение применяется: кипение воды — это скачок, атомный взрыв — тоже скачок, появление нового вида, смерть отдельной особи и т. д.— все это тоже скачки. Но сказав так, мы еще ровным счетом ничего не сказали, ибо вся суть дела заключается как раз в том, чтобы, исходя из общего понятия «скачок», из общего закона диалектики о переходе количества в качество, проследить конкретно, проанализировать всесторонне, выяснить со всеми возможными деталями, как и почему данный процесс, данный скачок в природе протекает в такой именно форме, а не в иной.

Некоторые споры в науке оказываются досадно безрезультатными именно потому, как нам кажется, что они ведутся «вообще», без учета и анализа конкретных условий, в каких протекает данный процесс, без выяснения того, в зависимости от каких обстоятельств находится та или иная конкретная форма его протекания. Например, нелепо спорить вообще о том, образуются ли биологические виды только путем внезапных порождений или же путем постепенной эволюции, при которой самый скачок протекает длительно во времени, как это происходило и в случае возникновения человека.

На поставленный столь абстрактно вопрос нельзя дать однозначного ответа, так как в самой постановке вопроса допущена логическая несуразность: общее оторвано здесь от специфического, а именно, от учета тех конкретных условий и обстоятельств, в которых протекает процесс развития живой природы. Стихийно, в самой природе этот процесс протекает, как правило, одним путем, путем медленного и постепенного накопления элементов нового качества, представленного возникающим видом. В связи с этим И. В. Мичурин правильно видоизменил формулу, употребленную Дарвином: «Природа не делает скачков» в следующую: «Природа не делает резких скачков».

В других же условиях, например, когда человек, овладевший законами живой природы, сам создает искусственные условия для их использования посредством культивирования определенных растений, в принципе не исключен иной путь возникновения новых видов, а именно путь более быстрых и резких скачков. Поэтому, вместо того, чтобы ставить допрос вообще, надо изучить и выяснить конкретно, когда и в зависимости от каких обстоятельств проявляется та или иная особенная форма протекания данного скачка^[9].

Подобно тому, как без учета особенного невозможно правильно понять общее, так и обратно — без учета общего невозможно разобраться в особенном. Уже само открытие любого закона природы означает нахождение общего в отдельном, объяснение этого отдельного с точки зрения того общего, которое в нем заключено. Если же не учитывать общего при анализе отдельного, то легко можно впасть в односторонность, так как любое отдельное по самой своей сути всегда ограничено более или менее узкими рамками. Эти рамки надо уметь мысленно преодолевать, надо видеть изучаемое явление шире, нежели оно представляется непосредственному взору.

Достичь этого помогает именно учет общего, лежащего в основе данного частного явления или круга явлений. Например, если видеть всюду только одну постепенность, только одни чисто количественные связи и отношения, но не видеть, что количественные изменения рано или поздно должны привести и обязательно приводят к коренным, качественным изменениям, то легко можно впасть в плоский эволюционизм.

Учет общего, в данном случае понимание необходимости скачка и действия определенного закона диалектики, предупреждает против такой односторонности. Диалектика помогает исследователю устранить те познавательные «шоры», которые ему невольно навязывает сам способ исследования частных явлений.

В спорах по многим современным вопросам естествознания обнаруживается, насколько важно строго придерживаться того принципа диалектики, который требует, чтобы общее и особенное рассматривались всегда в их внутреннем единстве, в их взаимной обусловленности, а не абстрактно. Например, в современной биологии шли споры о природе наследственности, о том, носит ли она в своей основе характер чисто биологического явления или же имеет физико-химическую основу, будучи связана с определенными физическими и химическими структурами, в которых локализуется способность организма передавать по наследству определенные свойства своим потомкам. Этот вопрос интересен как в теоретическом, так и в практическом отношении. Однако решить такой вопрос нельзя, если исходить только из общих соображений. Он может и должен быть решен только на основании конкретного исследования, которое как раз и показывает, что свойства организмов действительно связаны с функциями определенных физических и химических структур с физиологическими процессами, которые регулируются этими структурами. Здесь, как и везде, общее и особенное должны учитываться вместе, в их нераздельном единстве, и ответ на нерешенные вопросы науки можно найти лишь в этом их единстве: конкретный анализ конкретной ситуации — вот путь научного решения любых неясных и спорных вопросов науки, как об этом говорил В. И. Ленин по другому поводу. Думать же, что такие вопросы можно решать путем заклинаний или путем ссылок на общие соображения и философские формулы — значит толкать науку на неправильный, не диалектический путь, возвращающий нас к давно уже отвергнутому натурфилософскому способу рассуждения.

1. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 227. ↑
2. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 280. ↑
3. Там же, стр. 272. ↑
4. Там же, стр. 277. ↑
5. Там же, стр. 329. ↑
6. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 329. ↑
7. Там же. ↑
8. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 135. ↑
9. См. Б. М. Кедров. Об отношении марксизма к дарвинизму, в связи с проблемой видообразования. «Вопросы философии», 1955, № 6, стр. 158. ↑