4.2. Бред колдовства

Проблема веры в колдовство, присущая различным этносам и социальным группам, включает в себя как социальные, культурные, так и медицинские аспекты. В XVI веке в средневековой Европе на костре и на эшафоте по обвинению в колдовстве погибло множество людей. Доля душевнобольных среди жертв инквизиции неизвестна, хотя история сохранила несомненные доказательства вынесения приговоров психически больным людям. Осмыслению эпидемий колдовства, бесоодержимости, роли внушения и самовнушения в их возникновении, а также процессов ведьм посвящена обширная литература^{[1][2][3][4][5][6]}. Среди психиатров, активно боровшихся с инквизицией, известно имя J.Weyer. Будучи, несомненно, сыном своей эпохи, он непоколебимо отстаивал мнение, что так называемые ведьмы — это пожилые женщины с больной фантазией, страдающие меланхолией, которые не в состоянии кому-либо вредить^[7].

Исторически сложилось, что с XVI — до середины XVIII столетия в психиатрии преобладали демонологические концепции, отстаивающие существование двух типов умственных болезней: вызванных естественными причинами и дьявольским наваждением. Лечение заболеваний второго типа требовало изгнания дьявола, которое доходило до применения пыток. Явления бесоодержимости часто путались или идентифицировались с колдовством, хотя данное понятие в ту эпоху скорее имело социальное значение и применялось к осужденным «волшебникам» и «ведьмам»^[8].

В XIX в. научная психиатрия расценивала явления де мономании и демонофобии как психические расстройства, в основе которых лежит поражение центральной нервной системы. Этому во многом способствовали труды школы J.M.Charcot, трактовавшего многие симптомы бесоодержимости (конвульсии, изменения до неузнаваемости голоса и речи, чувство овладения духом) как проявления большой истерии, в основе которой лежит психогенный фактор^[9].

В отечественных учебниках и руководствах бред колдовства и порчи отдельно не описывается, а наряду с бредом одержимости нечистой силой или животными включается в более широкое понятие архаического бреда^[10]. В то же время полной идентичности между этими формами нет. В последние годы подчеркивается социальная значимость бредовой фабулы колдовства. Выявлено, например, что страдающие ею психически больные достоверно чаще совершают деликты против личности, включая убийства^[11].

Общеизвестно, что содержание бреда в определенный срез времени обусловливается социальными и культурными факторами. В последние десятилетия в России в силу известных причин оживилась вера в сверхъестественные явления. По данным социологов, среди верующих в различные религиозные и парарелигиозные доктрины, людей, убежденных в существовании колдовства, порчи, сглаза было 47%^[12]. Учет этих факторов необходим при проведении дифференциальной диагностики суеверий и заблуждений здоровых людей и болезненных идей того же круга.

Таким образом, бред колдовства проявляется в пассивной и активной формах. В первом случае он представляет собой непоколебимую убежденность больного в том, что определенное лицо, группа лиц или неизвестные силы путем применения сверхъестественных средств и воздействий вредят, вызывают болезни и негативные изменения в личной жизни. Напротив, при активной форме пациенты сами убеждены в наличии у них необычных способностей и волшебных полномочий воздействия на окружающих: околдовывать, очаровывать, вызывать и исцелять болезни. Будучи нозологически неспецифичной, данная бредовая фабула встречается при многих психических расстройствах, но чаще шизофренического спектра^[13].

4.2.1. Клинические варианты бреда колдовства

Входя в структуру аффективных, галлюцинаторно-бредовых синдромов, синдромов помрачения сознания, бредовая фабула колдовства развертывается в зависимости от их конструкции и выраженности. Будучи разработанной и систематизированной в рамках паранойяльного синдрома, она проявляется в виде интуитивных догадок, констатаций, импровизаций, фантазий при параноидном синдроме с чувственным бредом и парафренном синдроме с бредом воображения.

В качестве постоянного компонента бреда выступают аффективные расстройства, определяемые картиной ведущего синдрома. Учитывая зависимость бредовых построений от его структуры, целесообразно рассмотрение клинического материала в рамках пяти синдромов: паранойяльно-ипохондрического, галлюцинаторно-параноидного, депрессивно-параноидного, парафренного и делириозного.

Паранойяльно-ипохондрический синдром. При данном варианте бредовая фабула развивалась постепенно. Идеи колдовства и порчи не проявлялись в «чистом» виде, а сочетались с идеями ущерба в рамках «параноида жилья», бреда ущерба или ревности^[14][15].

Период гнетущей тревожной неопределенности сменялся стойким убеждением, что соседи, ближайшие родственники (муж, зять, невестка) с помощью колдовских воздействий стремятся причинить вред здоровью. Способы, которыми осуществлялась порча, не выходили за рамки обычных суеверий и заключались в подбрасывании под дверь клубков с шерстью, камушков голубого цвета, нарезанных бумажек, золы, резинок, булавок, мертвых воробьев, крыс. В некоторых случаях порча наводилась с помощью газа, воды, подсыпания в пищу «зелья». Все больные испытывали неприятные телесные ощущения, которые интерпретировались как результаты колдовских воздействий («колдовство разошлось по всему телу»). К ним относились характерные для ипохондрического синдрома психалгии, сенестоалгии, сенестезии, сенестопатии^[16]. Больные жаловались на неясное телесное неблагополучие, упадок сил, прострелы в пояснице, дерганье в голове и шее, жжение в руках и ногах, жгучие, «доходящие до нерва» боли, ощущение, что в ноге «скручиваются волосяные нити», неопределенные боли в теле, в половых органах, чувство остановки сердца. Все эти проявления сопровождались аффектом тревоги и страха. Бредовая защита имела разнообразный характер: от передвижения мебели, выбрасывания «заколдованных» вещей до посещений церкви, регулярного окропления жилища святой водой, многократных обращений в компетентные органы.

Галлюцинаторно-параноидный синдром. Бредовые идеи колдовства и порчи в этом варианте отличались глубиной и всеохватностью, имели массивный характер, сочетались с идеями овладения, отношения, преследования. Ведущим аффектом являлась общая, диффузная тревога, как бы предупреждающая о надвигающейся опасности^[17].

В представления о колдовстве вовлекались не только лица ближайшего окружения, но и какие-то неясные потусторонние силы. Порча осуществлялась не только «традиционными» способами, но и посредством гипноза, телепатии, экстрасенсорных воздействий, рентгеновских лучей. Первично возникшие ассоциативные автоматизмы интерпретировались как ее проявления. Больные жаловались, что колдуны вступают в разговоры, путают мысли, отбирают ум, навязывают свои идеи, комментируют прошлую сексуальную жизнь, называют «грязной, вонючей». Околдованные «экстрасенсами», они говорили, что их насильно пересаживают в другое астральное тело, совершают ежедневные акты насилия. Круг телесных повреждений, появившихся в результате порчи, был разнообразен, однако доминировали явления, относящиеся к дисморфомании^[18]. Пациенты воспринимали себя физически измененными: лицо одеревенело, стало синим, появились морщины, изменились глаза, возник нарост на ухе, от тела исходит каловый запах (бред физического недостатка).

Сенсорные и двигательные автоматизмы J.Seglas^[19] были характерны при присоединении к бреду колдовства явлений одержимости. Больные чувствовали, что находящаяся внутри колдовская нечистая сила намагничивает, разрывает внутренности, сжимает сердце, вызывает «колотуху», заставляет двигать языком, конечностями, испускать газы («бесы находятся в матке, голове, впоследствии растекаются по всему телу в виде тепла, жжения, вызывают рак, иногда выходят через анальное отверстие»).

Картина чувственного бреда содержала компоненты, описанные К.Jaspers^[20], Н.Еу^[21], J.Capgras^[22]. Переживания изменений окружающего включали бред значения, инсценировки, ложные узнавания. Квартира наполнялась каким-то ужасом и мраком, кухонная утварь, мебель, зеркала казались заколдованными, представляющими опасность. Формировалось убеждение, что самые близкие люди (мать, отец) заменены двойниками («мать — Вий», «мать — колдунья-сектантка, сконцентрировала в нательном крестике колдовскую энергию», «отец — вампир»).

Защитное поведение выражалось поступками, мотивированными бредовыми переживаниями. Пациенты требовали их расколдовать, размагнитить, обнажались, обливались водой. Иногда, пытаясь спастись, подливали соседям воду под дверь, подбрасывали клочки шерсти, писали жалобы в различные инстанции, совершали агрессивные и аутоагрессивные действия. В отдельных случаях больные совершали убийства.

Наблюдение 8.

Больной К. 35 лет. Родился в Туркмении, в семье чабана, третьим из десяти детей. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Рос и развивался без отклонений. Со слов матери знает, что перенес какое-то тяжелое инфекционное заболевание с высокой температурой и обманами зрения. В школу пошел с 7 лет. По характеру формировался энергичным, активным, веселым, увлекался музыкой, самостоятельно учился играть на нескольких музыкальных инструментах. Окончил 9 классов. После школы работал помощником чабана. Одновременно играл в ансамбле, пел на свадьбах.

В 1983 г. был призван в армию, проходил ее в Забайкалье, в строительных войсках. К службе адаптировался легко. В период службы познакомился с русской девушкой. После демобилизации женился на ней и уехал в Туркменистан. Продолжал работать в колхозе сперва чабаном, затем охотником. Взаимоотношения в семье складывались хорошо. В браке родилось трое здоровых детей. В 1997 г. переехали в Забайкалье к родителям жены. Занимался малоквалифицированным трудом, из-за отсутствия зарплаты вынужден был уволиться. Занимался домашним хозяйством, мелкой коммерцией.

В начале 1999 г. купил у односельчанина старый дом, в котором долгое время никто не проживал. Вскоре в гости к супругам пришла соседка, которая нехорошо отзывалась о продавце: «В бога не верит, водится с нечистой силой, дом заколдован, в нем нет «четвертого угла», а жильцы, проживающие в нем ранее, умерли по неизвестной причине». Вскоре К. решил делать в доме ремонт. Во время ремонта обнаружил какую-то жердь, крестик, шерсть, волосы. Сопоставив слова соседки и факт обнаружения «колдовских предметов» предположил, что в доме «что-то нечисто». Изменилось психическое состояние, испытывал страх, тревогу, начал выпивать, «чтобы снять напряжение». Перестал работать, семья проживала на пенсию матери жены. О своих предположениях рассказывал жене, родственникам, знакомым, которые не только не разубеждали К., но, наоборот, уверяли его в правильности его опасений, приводили устрашающие примеры смертельных случаев от порчи и сглаза. Жена К. полностью соглашалась с ним. Стал испытывать недомогание, слабость, покалывание в теле, головные боли. Постепенно сформировалось стойкое убеждение, что бывший хозяин дома — колдун, навел на семью порчу, хочет погубить. Почти ежедневно проводил досмотр помещений, находил все новые и новые колдовские предметы: клубки, нитки, бумажки, перья, затем сжигал их. Прямо в комнате или через стену отчетливо слышал голос бывшего хозяина дома, который «выл, как шакал» или говорил: «Я из тебя душу заберу». Решил принять православие, крестился, однако облегчения не наступало: «Дверь поменяли, к батюшке ходили, он меня крестил, жену крестил, всех окрестил, бочку воды налил, дом окрестил, легче не стало». Неоднократно пытался объясниться с «колдуном». При встрече с ним «состояние менялось, накатывался страх, возникала злость, хотелось все крушить, как будто бес вселялся». За несколько дней до совершения деликта состояние резко ухудшилось. Усилились страх, тревога, беспокойство, долго не мог заснуть, видел кошмарные сновидения («колдун говорит, что убьет меня, жену, детей, опускается надо мной, пытается душить»).

С целью защитить себя и семью взял жердь и нож, пошел в дом к «колдуну», нанес ему удар жердью по голове и удар ножом в область шеи, пытался выколоть ему глаза. Вернувшись домой, попросил жену выйти и помочь ему смыть колдовскую кровь. Сообщил жене, что «колдун» его преследовал, пытался вырвать сердце, поэтому он убил его, чтобы жить «спокойно, как раньше». После задержания был помещен в медсанчасть СИЗО, где продолжал испытывать тревогу, нарушения сна, обманы слуха. В специализированном психиатрическом отделении первые дни был почти недоступен речевому контакту, на вопросы отвечал мычанием, объяснялся жестами, плакал, не следил за своей внешностью, не принимал пищу. Через несколько дней после лечения аминазином и галоперидолом стал отвечать на некоторые вопросы, рассказал, что «голос» сообщил о мести жены «колдуна», которая убила его жену и детей, просил медперсонал убить и его. В специализированном лечебном учреждении, куда был помещен на принудительное лечение по определению суда, получал трифтазин, феназепам, аминазин, галоперидол, азалептин, клопиксол. После проведенного лечения состояние улучшилось. Осмотрен через три года после совершения деликта.

Психическое состояние: сознание ясное. Ориентирован в месте, времени, собственной личности. Эпизодически испытывает страх, тревогу, слышит голоса. Говорит, что где-то рядом находится шаман, со страшными клыками, который хочет его убить. Критики к своему состоянию не обнаруживает.

Диагноз: F28. Неорганическое психотическое расстройство.

Психические расстройства, описанные в приведенном наблюдении, во многом были обусловлены личностным реагированием К. на якобы «колдовские» действия продавшего ему дом соседа. В силу присущих К. примитивности суждений, веры в магические силы, повышенной внушаемости он придавал особое значение различным «колдовским» предметам, обнаруженным при ремонте дома. У пациента развился затяжной реактивно-индуцированный психоз с галлюцинаторно-параноидной симптоматикой. Большое значение в механизмах развития индуцированного реактивного психоза имела социокультурная обстановка, в которой находился больной. Родственники, соседи, знахарки, местные священники не только не разубеждали К. в нелепости его предположений, но и укрепляли его в вере в их истинность. Соседи говорили о страшных событиях, происходивших в доме до вселения туда семьи К., знахарки оказывали ему «лечебную» помощь, священник окроплял дом святой водой. Стереотип развития болезни заключался в первоначальном появлении невротических расстройств, нарушений сна, эмоциональной гиперестезии, головных болей, сверхценных идей колдовского воздействия. По мере углубления психоза сверхценные идеи трансформировались в острый параноид с истинными слуховыми и зрительными обманами. При этом поведение К. и его жестокие действия полностью определялось бредовой интерпретацией происходящего.

Депрессивно-параноидный синдром. Клиническая картина была во многом сходна с описанной W.Griesinger формой «melancholia religiosa»^[23]. Выраженные депрессивные проявления в виде печали, подавленности, тревоги, болезненного бесчувствия, ипохондрических представлений о неизлечимом заболевании сопровождались депрессивным бредом самоуничижения и самообвинения с идеями греховности, физической и моральной порчи. Очень тяжело переживались пустота, утрата чувства времени, исчезновение привязанности к близким, особенно детям. Уверяя, что все, что с ними происходит, — колдовство, больные считали себя виноватыми перед богом из-за недостаточной веры («все, что я делала, — делала неправильно, я грешница, бог отвернулся, в меня дьявол пытается вселиться — это так тяжело»). Актуальные бредовые переживания сочетались с навязчивыми контрастными явлениями («ставлю в церкви свечу во здравие, а приходят мысли, что за упокой»). Бред моральной порчи сопровождался имеющими обвинительный характер слуховыми галлюцинациями («голоса бранили, называли падшей, развратной, приказывали сожительствовать») и сенестопатиями, преимущественно в половых органах. В двух наблюдениях клиническая картина соответствовала бреду J.Cotard^[24] и выражалась тревожным аффектом с болезненными идеями о разрушении всего организма.

Бредовое поведение характеризовалось усилением религиозной деятельности. Учащалось посещение церкви, больные изнуряли себя постами, молитвами, каялись в грехах, ретроспективно припоминая все явные и неявные совершенные в течение жизни проступки. Отсутствие облегчения убеждало их в истинности бредовых построений. Нередко возникали суицидальные намерения.

Парафренный синдром. В отличие от предыдущих вариантов, при которых все переживания, какими бы фантастическими они ни казались, относились в сознании больного к нему как к конкретной личности, приданном варианте нарушались другие, более глубокие уровни интеграции психических процессов. Определяющим фактором здесь было расстройство осознания собственного опыта личности, нарушение механизмов аутоидентификации^[25]. Наряду с интерпретативными и чувственными в бредовые построения включались механизмы бреда воображения^[26][27].

Активная форма бреда, свойственная данному варианту, выражалась в открытии у себя выдающихся способностей и волшебных полномочий. Гипертимический фон настроения выражался приливом энергии, больные чувствовали, что помолодели, что цвет глаз принял необыкновенный изумрудный колдовской оттенок. Бредовое перевоплощение в колдунов, магов сопровождалось возникновением в теле телепатических волн, ощущением тепла в кончиках пальцев. Переосмыслению подвергались прошлое, настоящее и будущее. Больные утверждали, что с детства знали силу целебных трав, общались со святыми, получали наказы поощрять добро и бороться со злом. Вызывая духи умерших родственников и слыша их приятные и необычные голоса, они угадывали чужие мысли, беседовали на расстоянии, назначали соседей по палате передатчиками своих мыслей.

В некоторых случаях клиническая картина характеризовалась смешанными параноидно-парафренными состояниями. Парафренный бред не снимал признаков параноидности, а наслаивался на них, усложняя клиническую картину. Картоны с выраженной тревогой, страхом, психическими автоматизмами, идеями овладения нечистой силой (мать — колдунья, превращается в корову, от нее плохо пахнет, хочет убить) сменялись бредом воображения с яркими образными представлениями Богоматери, Иисуса Христа, инопланетян. Соответственно изменялась и фабула бреда с доминированием идей иного происхождения.

Делириозный синдром. Характеризовался преобладанием бредовых построений над нерезко выраженным галлюцинаторным компонентом, что соответствовало бредовому варианту дебюта белой горячки^[28]. Парейдолии, зрительные галлюцинаторные образы интерпретировались как результат колдовских воздействий, наведение порчи. Больные выгоняли нечистую силу, обрызгивали квартиру хлоркой, баррикадировались. В более сложных случаях расширялась фабула бреда, больным представлялось, что вся семья проклята, родственники должны попасть в ад. Длительность бреда определялась тяжестью психоза и интеллектуальным уровнем больных.

Динамика, выраженность, коморбидность бреда колдовства и порчи определялись как гомономными (склад личности, кататимия), таки гетерогенными (нозология, статус, течение) факторами. Преморбидный склад личности при параноидной шизофрении был представлен астеническим и шизоидным вариантами. В инициальном периоде отмечались повышенная чувствительность, впечатлительность, ранимость, склонность к мечтательности, абстрагированию, магическому мышлению. Манифестация характеризовалась непродолжительным этапом интерпретативного бреда, отличающегося структурной целостностью со склонностью к генерализации бредовых переживаний. Преобладали идеи преследования, отношения, причиняемого ущерба, обиды, ипохондрические. Идеи колдовства и порчи появлялись постепенно, в среднем через семь лет после начала шизофренического процесса. В одних случаях они ассоциировались с воспоминаниями, представлениями, восприятиями, в других — возникали без всякого повода. Их появление сочеталось с нарушениями мышления в виде аморфности, нечеткости, абстрактной символики. Переход к парафренному этапу выражался сменой аффекта. На фоне приподнятого настроения возникали идеи сверхъестественных способностей и иного происхождения.

При шизоаффективном психозе бред колдовства развивался преимущественно в рамках его шизодоминантной формы^[29][30][31] и чаще соответствовал ее варианту, описанному А.А. Мухиным^[32]. В преморбидном периоде у больных отмечались черты шизоидности с эмоциональной хрупкостью, гиперестезией. Симптоматическая лабильность выражалась в склонности реагировать на внешние факторы гетерономными психическими расстройствами. Психоз развивался постепенно, причем ему предшествовали не только соматогении и стрессовые жизненные ситуации, но и культовые воздействия (медитации, неконтролируемые парапсихотерапевтические мероприятия), на роль которых в возникновении психоза указывает R.Tolle^[33].

На фоне астеноадинамической депрессии наблюдались признаки бредового настроения, бредовой ипохондрии, бреда значения, появлялись мысли о наведенной порче. Затем, в период инверсии фазы с присоединением острого синдрома Кандинского — Клерамбо, наблюдалось фантастическое видоизменение бреда с явлениями бредовой деперсонализации и дереализации.

При атеросклеротических психозах бредовая фабула развивалась в рамках описанного Б.А.Лебедевым паранойяльного синдрома^[34].

На фоне астенической симптоматики и жалоб соматического характера у больных начиналось формирование систематизированных бредовых идей, чаще персекуторного круга. Их содержание было связано с преморбидными особенностями личности. Больные отличались невысоким уровнем интеллекта, повышенной внушаемостью. Соматическое неблагополучие интерпретировалось как наведение порчи, в бред вовлекались лица ближайшего окружения, чаще соседи. На динамику бреда определенное влияние оказывало течение основного заболевания. При улучшении показателей деятельности сердечно-сосудистой системы интенсивность бредовых переживаний сглаживалась.

Итак, бред колдовства является компонентом архаического бредового комплекса и относится к нему как часть к целому. В отличие от не зависящих от временных и социальных факторов психопатологических явлений, например бреда Котара или бреда Капгра, он во многом представляет собой выражение социального патоморфоза психических заболеваний. Его распространенность в популяции зависит от изменений психологической ценностной ориентации, взаимоотношений между людьми, культурного уровня и потока информации^[35].

Как и любой другой культурально обусловленный феномен, архаический бредовой комплекс, не изменяя глубинную сущность гетерогенных психопатологических универсалий (конструкция ведущего синдрома, течение, тяжесть), выражает их через совокупность культуральных, исторических и социальных компонентов^[36]. Изучение архаического бредообразования помогает выкристаллизовать в общем бредовом синдроме постоянное прочное ядро его структуры, отделив его от случайных, непостоянных элементов влияния эпохи и окружающей среды^[37].

Определяя с этой точки зрения клиническое значение бреда колдовства и порчи, следует рассмотреть его взаимосвязь и взаимообусловленность другими психопатологическими синдромами. Динамика бредообразования обусловливалась синдромотаксисом, т. е. порядком чередования, сочетания и распада синдромов в течение движущегося патологического процесса^[38]. Так, психалгии, сенестоалгии, сенестезии, сенестопатии, дисморфомании в рамках астенического, ипохондрического, паранойяльного синдромов сочетаются с болезненными идеями порчи, колдовства; сенсорные и двигательные автоматизмы при галлюцинаторно-параноидном синдроме — с идеями одержимости; прилив сил, энергии, идеи величия, нарушение аутоидентификации при парафренном синдроме — с бредом иного происхождения и волшебных полномочий.

В эволюционном аспекте исследуемая бредовая фабула не представляется простым возвратом к палеологическому уровню мышления. Как было подмечено еще V.Magnan^[39], предрассудки и суеверия прошлых веков сочетаются у больных с начатками знаний о научных открытиях современного мира, следствием чего является смешанная картина бреда. По нашим наблюдениям, идеи воздействия гипнозом, рентгеновскими лучами, различными видами энергий конкретизировались как колдовское вмешательство.

Клиническое значение бреда колдовства и порчи тесно связано с его социальным аспектом. Сочетаясь с бредовыми идеями преследования, отравления, ущерба, он образует «единый психопатологический узел, когда ставится под вопрос возможность дальнейшего общественно-морального бытия и физического существования больного, вызывая тем самым брутальные формы бредовой защиты»^[40]. Поэтому его следует считать неблагоприятным прогностическим признаком как в клиническом, так и в социальном аспектах.

1. Бехтерев В.М. Внушение и его роль в общественной жизни, — СПб.: К.Л.Риккер, 1903. — 144 с. ↑

2. Каннабих Ю.В. История психиатрии. — Репринт. — М.: ЦТР МГП ВОС, 1994. — С. 74-81. ↑

3. Рассел Б. Почему я не христианин: Избр. Атеист. произвед.: Пер. с англ.— М.: Политиздат, 1987. — 333 с. ↑

4. Anderson R.D. The history of witchcraft: a review with some psychiatric comments // Amer. J. Psychiatry — 1970. — Vol. 126, № 12. — P. 1727-1735. ↑

5. Calmeil L.F. De la folie consideree sous le point de vue pathologique, philosophique, historique et judiciaire. — N. Y: Arno Press, 1976. — 522 p. ↑

6. Connor J. PK The social and psychological reality of European witchcraft beliefs // Psychiatry — 1975. — Vol. 38, № 4. — P. 336-380. ↑

7. Weyer J. De praestigiis damonum. Von teuffelsgespenst, zauberern und gifftbereytern. — Franckfurt am Mayn: durch Nicolaum Basseum, 1586. — 575 S. ↑

8. Sedivec V. Demonology in old medical manuscripts // Ceska Slov. Psychiatr. — 1995.- Vol. 91, № 5. — P. 277-281. ↑

9. Charcot J.M., Richer P.M. Les demoniaques dans Fart. — Paris: Macula, 1. — 211 p. ↑

10. Каменева Е.Н., Кудинов А.И. Об архаических формах бреда // Тр. 1-й Московской психиатрической больницы, 1940. — Т. 3. — С. 440-450. ↑

11. Голенков А.В. Клинико-социальные особенности больных с бредом колдовства, совершивших опасные действия // Росс. психиатр. журн. — 2001. — № l. — С. 41-44. ↑

12. Каариайнен К., Фурман Д.Е. Религиозность в России в 90-е годы // Старые церкви, новые верующие: религия в массовом сознании постсоветской России. — СПб.: Летний Сад, 2000. — С. 7-48. ↑

13. Пашковский В.Э. Клинические аспекты бреда колдовства // Журн. невропатол. и психиатр. — 2005. — Т. 105, № 3. — С. 7-11. ↑

14. Медведев А.В. Бредовые и галлюцинаторные расстройства при поздних шизофренических психозах, протекающих с картиной «параноида жилья» // Журн. невропатол. и психиатр. — 1990. — Т. 90, № 9. — С. 62-67. ↑

15. Терентьев Е.И. Бред ревности. — М.: Медицина, 1991. — 271 с. ↑

16. Гиндикин В.Я. Ипохондрические расстройства и их уровни // Врач. — 1993. — № 2. — С. 11-14. ↑

17. Попов X. Дифференциальный диагноз синдрома тревоги: Пер. с болгарск. // Журн. невропатол. и психиатр. — 1986. — Т. 86, № 11. — С. 1671-1676. ↑

18. Коркина М.В. Дисморфомания в подростковом и юношеском возрасте. — М.: Медицина, 1984. — 221 с. ↑

19. Seglas J. Les Hallucination psychomotorices verbales // Progress medical. — 1888. — Vol. 2, № 53. — P. 137-139. ↑

20. Jaspers К. Allgemeine Psychopathologie. — 3 Auft. — Berlin: Thieme, 1923. — 420 S. ↑

21. Ey H., Bernard P, Brisset Ch. Mannuel de Psychiatrie. — 3 ed. — Paris, 1967. — 1211 p. ↑

22. Capgras J., Reboul-Lachaux J. L’illusions des sosies dans un delire systematique chronique // Bull. Soc. de Med. Psych. — 1923. — Vol. 2. — P. 6-16. ↑

23. Griesinger W. Die Pathologie und Therapie der psychischen Krankheiten: für Aerzte und Studirende. — 4 Aufl. — Braunschweig: F.Wreden, 1876. — 538 S. ↑

24. Cotard J. Du delire de negations // Arch. De Neurol. — 1882. — Vol. 4. — P. 153-282. ↑

25. Портнов А.А., Бунтов Ю.А., Лысков Б.Д. К синдромологии парафренного бреда и сходных с ним состояний // Журн. невропатол. и психиатр. — 1968. — Т. 68, № 6. — С. 890-895. ↑

26. Варавикова М.В. Состояния с бредом воображения при приступообразной шизофрении // Синапс. — 1993. — № 4, — С. 51-55. ↑

27. Киндрас Г. И О психопатологии острого бреда воображения // Вопросы общей психопатологии. — 1976. — № 2. — С. 106-119. ↑

28. Фролов Б.С. О синдромологической структуре белой горячки // Журн. невропатол. и психиатр. — 1970. — Т. 70, № 5. — С. 736-740. ↑

29. Бологов П.В. Типологическая характеристика манифестных состояний шизодоминантной формы шизоаффективного психоза // Журн. невропатол. и психиатр, — 1998, — Т. 98, № 6, — С. 14-18. ↑

30. Marneros A. The schizoaffective phenomenon: the state of the art // Acta Psychiatr. Scand Suppl. — 2003. — Vol. 418. — P. 29-33. ↑

31. Spitzer R.L., Endicott J., Robins E. Research diagnostic criteria: rationale and reability // Arch. Gen. Psychiatry — 1978. — Vol. 35, № 6. — P. 773-782. ↑

32. Мухин А.А. Клинико-психопатологические особенности и типология острых параноидов при шизофрении // Журн. невропатол. и психиатр. — 1985. — Т 85, № 2. — С. 236-243. ↑

33. Tolle R. Psychiatrie 7., überarbeitete und erg. Aufl. — Berlin; New York: Springer-Verlag, 1985. — 433 S. ↑

34. Лебедев Б.А. Психические расстройства сосудистого генеза // Руководство по психиатрии / Под ред. Г.В.Морозова. — В 2 т. — Т. 2. — М.: Медицина, 1988. — С. 5-28. ↑

35. Ковалев В.В. Патоморфоз психических болезней: его типы и причины // Журн. невропатол. и психиатр. — 1989. — Т. 89, № 12. — С. 51-55. ↑

36. Karp I. Deconstructing culture-bound syndrome // Soc. Sci. Med. — 1. — Vol. 21, № 2. — P. 221-228. ↑

37. Каменева Е.Н., Кудинов А.И. Об архаических формах бреда // Тр. 1-й Московской психиатрической больницы, 1940. — Т. 3. — С. 440-450. ↑

38. Портнов А.А. Общая психопатология. — М.: Медицина, 2004. — С. 48-52. ↑

39. Magnan V. Les degeneres, etat mental et syndromes episodiques. — Paris: Rueff, 1895. — 235 p. ↑

40. Зурабашвили АД. Динамические уровни психического аппарата и персонологические проблемы при синдроме бреда // Актуальные проблемы персонологии и клинической психиатрии. — Тбилиси: Мецниереба, 1970. — С. 124-135. ↑