Глава третья. Причины возникновения секты скопцов в России

Возникновение в России скопчества как организации относится обычно ко второй половине XVIII в., так как имеющиеся до того времени данные носят слишком отрывочный характер и не дают возможности сделать сколько-нибудь основательные обобщения. Сведения о первых скопцах в России относятся еще к XI в., т. е. к начальному периоду христианства в восточной Европе.

Первым скопцом, о котором до нас дошли известия, был пришлец, монах Адриан (1004 г.). Его судили за хулу на церковь и священнослужителей, но принадлежность к скопцам не была поставлена ему в вину. Затем следует скопец, святой Моисей Многострадальный, служивший при дворе князя Бориса, сына равноапостольного князя Владимира. Взятый в плен поляками, он вернулся из Польши скопцом и оскопление свое объяснил тем, что якобы одна знатная полька из мести за отвергнутую им любовь насильно оскопила его. В конце XI в. на самом верху церковной иерархии появляются сразу два скопца, оба родом греки, которых будто бы вывезла из Греции Анна Всеволодовна, сестра князя Владимира. Скопцами были епископ смоленский Мануил, епископ владимирский Феодор, луцкий — Феодосий, новгородский — Никита и т. д. При всей скудности исторических материалов о раннем христианстве на Руси, мы тем не менее насчитываем десятки скопцов, стоявших на верху общественной и церковной лестницы. Это было очевидным отражением византийских обычаев.

В комиссию по расследованию скопчества, учрежденную в первой половине XIX в., была подана записка, где говорится, что скопческие сборища существовали в России еще со времен Петра Великого. В той же записке сказано, что при императрице Анне Иоанновне «казнено было целое семейство скопцов, в том числе двум женщинам отрубили головы только за то, что они укрыли в своих домах осужденных на смерть за скопчество».^[1] В описи дел бывшего синодального архива (Ленинград, отделение Центрархива) под № 253 от 1721 г. числится дело «О наказании плетьми иеродиакона Иосифа за самовольное себя оскопление и об определении его в монастырские труды навсегда». К сожалению, самое дело утеряно, но его заголовок с достаточной ясностью говорит о содержании.

В 1740 г. синод столкнулся со следующим случаем скопчества: оскопился протоиерей Андрей Иванов. На следствии по этому поводу Иванов объяснил, что он ничего не помнит, так как оскопился якобы в беспамятстве от болезни.

Трудно сказать, насколько правдоподобно было объяснение протоиерея, но судя по тому, с какой тщательностью допрашивали его, можно полагать, что дело не было новостью в церковной практике того времени. С 1740 по 1772 г. мы снова не имеем сведений о скопцах.^[2] В 1772 г. в орловское духовное правление поступило донесение попа села Никитского о появлении в его приходе лиц, которые, «незнамо для чего или по какой ереси, сами себя оскопили». Орловское духовное правление начало следствие по делу о вновь открывшейся секте. Вскоре в Орел прибыл полковник Волков с указом императрицы Екатерины II о производстве расследования по этому поводу.

«Слух носится, — говорится в указе — будто бы в Орловском уезде появился новый род некоторой ереси и будто бы, действительно, в орловское духовное правление приведены уже несколько человек из крестьян разных помещиков, в той ереси найденных».

Далее, в указе полковнику Волкову дается приказание с возмутителями и зачинщиками поступить как с нарушителями общего покоя, т. е. «высечь кнутом в тех жилищах, где они проповеди свои проводили и где более людей уговаривали, а потом сослать их в Нерчинск вечно».

Всего следствием выявлено было 60 скопцов, из которых 33 человека оказались налицо, остальные же разбежались или по разным причинам уклонились от следствия.

Со времени орловского процесса история русского скопчества делается более доступной для исследования. Здесь прежде всего необходимо вскрыть социально-экономические корни роста скопцов в конце XVIII в. Социальный состав секты как в этом периоде, так и впоследствии, позволяет утверждать, что перед нами — своеобразная религиозно-хозяйственная организация купечества и богатого крестьянства, интересами которых определяется и самая идеология скопчества. Конечно, в рядах сектантов как прежде, так и сейчас находятся представители и других социальных категорий, но от этого не меняется общая картина. Идеология преобладающего классового слоя усваивается остальными либо благодаря общности хозяйственных интересов (купец и меняла, кулак и городской хозяйчик), либо в силу того, что эксплоатируемая часть религиозной организации экономически находится в полном порабощении у своих хозяев (батраки, крестьяне-бедняки и т. п.). Вовлечение в секту отдельных работников уже в дореволюционное время происходило главным образом на текстильных фабриках, где рабочие теснее связаны с деревней и по культурному уровню сильно отстают от других групп рабочего класса.

Каковы же причины появления скопческой секты именно в купеческой и крестьянской среде?

Экономически помещик и купец в эпоху торгового капитализма представляли две фигуры, друг друга взаимнодополнявшие. Но правовая оболочка далеко этому не соответствовала. По сравнению с помещиком купец был бесправен. Опека государства порою не столько помогала, сколько даже тормозила его торговые операции. В развитии русского торгового капитализма следует учитывать это противоречие, отражавшееся и в упадочной, пессимистической идеологии некоторых слоев купечества.

Это противоречие было подмечено еще А. П. Щаповым.

«Былинный эпос и песни народные, — говорит А. П. Щапов, — воспевают богатство и веселый, широкий разгул гостей новгородских и купцов богатых. Не то совсем представляет историческая грустная действительность. Рабская забитость, крайний недостаток духа инициативы предприимчивости, недостаток просвещенной рациональности — вот печальные результаты исторического вести, воспитания нашего купеческого и вообще торгово-промышленного класса. По происхождению сродное крестьянству неохотно и медленно отрываясь от коренных обычаев сел, наше купечество туго поддается и европейским понятиям и формам быта. Оно образует какую-то социально-оппозиционную реакцию».

Реформы и нововведения Петра Великого, не говоря уже о войнах, тяжелым ярмом легли на плечи купеческого сословия. Несмотря на организацию всевозможных «коллегий» и «приказов», имевших целью способствовать развитию промышленности и торговли, «купцы и ремесленники были по-прежнему рабы и жертвы казны, бурмистров ратушных, бурмистров таможенных, кабацких и проч. да воевод, дьяков и подьячих» (А. П. Щапов).

Не к лучшему изменилось положение купечества и после Петра I. Созданная им бюрократическая государственная машина оказалась не по карману торговому капиталу и не выражала в нужной мере его интересов. Заключение торговых сделок всячески тормозилось, пока купец не прибегал к взяткам. К притеснению купечества чиновниками следует добавить притеснения со стороны военных, наряженных в мундир, дворян. Купец считался черной костью, и дворянину ничего не стоило расплатиться за забранные товары зуботычинами.

Если бы купец и вздумал жаловаться, его ожидали в этом случае если не полное разорение, то во всяком случае бесчисленные мытарства по судам.

Но более всего страдало купечество от казенных монополий. Дворянско-помещичье государство требовало на свое содержание огромных расходов. Тысячи платьев Елизаветы Петровны могли заменяться новыми, и сказочные подарки Екатерины Второй своим любовникам могли иметь место лишь постольку, поскольку в государственную казну не прекращался приток средств.

Раньше, еще до Петра I, казенные поставки являлись для купечества одной из главных статей дохода. С царствования Петра I государство начинает отстранять купцов от казенных подрядов, находя более прибыльным для казны производить закупки при помощи государственных чиновников. К концу XVIII и началу XIX вв. казенные монополии являлись особенно стеснительными для купечества. Те же из них, которые государство находило нужным отдавать купечеству, зачастую вместо прибыли приносили разорение вследствие несоблюдения казною контрактов и неуплаты денег в срок.

Общую картину состояния купечества можно было бы дополнить выдержкой из доноса московского генерал-губернатора Салтыкова от 17 ноября 1763 г. Из доноса видно, что орловского магистра президент Дмитрий Дубровин «купечеству делал великие притеснения, грабежи и смертоубийства».

Во время правления Дубровина «фабрика купца Кузнецова товарищами его была разграблена и разобрана, а бывшие на оной работники отчасти разогнаны, избиты и переувечены». Это — далеко не единичный случай. В своих заявлениях правительству купцы просят дозволения выбрать из своей среды особых ходатаев, которым бы дозволялось ходить во все присутствия по купеческим делам, ходатайствуют об уменьшении штрафов, правосудии, защите от притеснений военных людей и т. д.

В еще худшем положении находились в XVIII в. ремесленники и городское мещанство. Всевозможные ограничения, насильственное объединение в ремесленные корпорации, налоги, штрафы и политическое бесправие ремесленного люда, наконец, безудержная эксплоатация со стороны того же купца,— все это создавало условия, неизбежно толкавшие ремесленников и мещанство на путь оппозиции.

Указом 1746 г. купцам, ремесленникам и мещанам запрещено было покупать землю. Лишение права приобретения земли и вместе с тем переселения из города особенно остро отразилось на городском мещанстве, отягощенное поборами и податями не меньше, чем крестьяне.

Обратимся к характеристике экономического и социально-правового состояния крестьянства.

Повышение цен на продукты сельского хозяйства в связи с ростом европейской промышленности и широкое развитие хлебной торговли с заграницей побуждали помещиков выжимать из крестьян как можно больше приибавочного продукта.

Вторая половина XVIII в. характеризуется необычайным усилением крепостнической эксплоатации. Достаточно указать, что в некоторых местностях России крестьянин работал на помещика 6 дней в неделю и лишь в воскресенье да по ночам — на свою семью. Кроме того, бедственное положение крестьянства усугубляли неурожаи, повторявшиеся к концу XVIII в. несравненно чаще, чем прошлых веках.

Приводимая ниже таблица дает нам наглядное представление о развитии неурожаев, т. е. об истощении земли по векам.

Об общественно-правовом положении крестьянина не приходится и говорить. Вспомним, что крестьян «нещадно» били батожьем, обменивали на собак и продавали целыми семьями и деревнями, запарывали на конюшнях, насмерть калечили, ссылали в Сибирь, отдавали на 25 лет солдаты и т. п.

О степени народной нужды и придавленности свидетельствуют вспыхивавшие то там, то здесь в течение VIII в. крестьянские восстания и, наконец, грандиозная крестьянская революция конца XVIII в. — Пугачевский бунт. Характерно, что консервативное в то время крестьянство даже революцию старалось делать «по закону». И Пугачев и ряд других предшествовавших ему крестьянских идеологов не случайно называли себя именем царствующих особ. Если еще в 1905 г. (до января) крестьянство наиболее отсталая часть рабочих верили в справедливость возглавлявшего помещичье и чиновничье засилие царя, то легко себе представить, насколько крепка была вера в царя полтора столетия назад. Народ восставал не против «богом установленного» социального строя, а против отдельных представителей этого строя, переставших действовать «по-божески». Наиболее охотно крестьянство проявляло свой политический протест под знаменем «настоящего», «своего», не дворянского царя. Такими были в XVII в. различные казацкие царевичи, а в XVIII в. — Емельян Пугачев.

Когда же революционное крестьянское движение шло на убыль, то разочарованные массы легко поддавались влиянию различных мистических сект и искали утешения в религии. Вот почему в конце XVIII в. усиливается деятельность хлыстовских и скопческих «кораблей». Это была пассивная форма социального протеста в противоположность активной форме — крестьянским восстаниям. Однако идея «своего» царя не исчезает; мы увидим впоследствии, как используется она сектантами.

По мере усиления крепостнического гнета начини разрушаться крестьянская семья. Громадную роль в этом разрушении сыграла солдатчина и самодержавный деспотизм помещика. Страшным ударом по семейному быту явился первый указ о рекрутском наборе 1705 г. В течение царствования Петра I и Екатерины II, по самым грубым подсчетам, в солдаты было призвано до 1 млн. 709 тыс. человек. Не на 2 года, как в Красную армию, a на 20 — 25 лет забирали крестьянских сыновей и, скованных в кандалы, гнали по непроходимым дорогам. Местами отдыха в дороге зачастую являлись тюрьмы, остроги, а то и просто привалы под открытым небом. Множество солдат умирало еще в дороге вследствие эпидемических болезней, развитию которых немало способствовали грязь и плохая пища. Отправляя парня в солдаты, родные заранее оплакивали его, провожая как бы на смерть.

Не в меньшей мере губил семью и произвол помещика, забиравшего самых красивых девушек в дворовые, себе на потеху и на поругание, а других выдававшего замуж за 50-летних стариков или калек.

Что, кроме горя, при таких условиях могла дать крестьянину семья?

Что, кроме горя, при таких условиях могут дать крестьянских работ, социальное и экономическое бесправие — вот основные факторы разрушения патриархальной крестьянской семьи.

Из 246 человек, обвиненных в скопчестве по первом процессу 1772 г., женщин было 48, или 19 ½ %. По статистике доктора Пеликана, из 4314 человек скопцов, обследованных им во второй половине XIV в., на долю женщин приходится 1151, или 26,6%. Огромная роль женщины – в истории скопчества заставляет нас несколько подробнее остановиться на причинах массового ухода в скопчество женщин.

Необычайно тяжелые жизненные условия, породившие скопчество в крестьянстве, вдвойне тяжелы были для женщины. Замученная непосильной работой, обремененная семьей, безграмотная, бесправная, зачастую терпя зверские побои от мужа, женщина могла видеть в скопчестве способ освобождения от безрадостной жизни.

Вместе с возникновением христианства на Руси начинает укореняться в народе взгляд на женщину, как на источник зла и бедствий рода человеческого», как на «дьявольский сосуд».

«Что есть жена? — поучали древние праведники, — сеть, дьяволом сотворена. Прельщает человека лестью, светлым лицом, высокими очима помавает, ланиты складает, языком поет, гласом скверная глаголет, словами чарует, ногами играет, злыми делами обаяет и убивает, многих язвит и губит. Что есть жена? — проказливая святым обложница, сатанин праздник, покоище змеино, цвет дьявольский, подгнечающая сковородка, спасаемым — соблазн, без исцеления болезнь, безисцельная злоба, купница бесовская, коза неистовая… Что есть жена? — мороз злой, колодец смрадный, первый враг, стрела с чемером» и т. д.

В «Притче о женской злобе» отец поучает сына, что жена злая буря, неотступная трясовица, неутолимая огневица, грехам наставница, совокупленница бесовская, хоругвь адова, ветвь дьявола» — и далее все в таком же роде. «Курица не птица, женщина — не человек», а если человек, то такой, который может сбить мужчину с праведного пути, лишить его радостей не только земной, но небесной жизни.

Такой взгляд на женщину привел множество их к гибели на кострах; как ведьмы, противницы бога, сотни тысяч женщин были изувечены; безвременно загнаны в могилу жестокими, «в христианстве» воспитанными мужьями, а десятки миллионов женщин влачили жалкое существование бесправных рабынь, вьючных животных или, в лучшем случае, наложниц.

В условиях невыносимого социально-экономического гнета женщина, уходящая в скопчество, кроме избавления от семьи и «лиха мужа», избавлялась также и от принижавшей ее общественной среды.

Массовый уход женщин в скопчество можно рассматривать как реакцию женщины на невыносимый социальный и экономический гнет.

Что же давал уход в скопчество и почему на почве перечисленных нами общественных противоречий возродилась столь невероятная форма богоугодничества?

Общественные корни скопчества, разветвляясь, идут по двум направлениям.

Одна часть питающей его среды — это интересы купечества и кулацкого крестьянства, желавших накоплять, но значительно лишенных этой возможности, вследствие политического произвола дворянской монархии и помещичье-крепостнического строя. Другая часть — широкие народные массы, крестьянство, городское мещанство, ремесленники, солдатчина, словом, народные «низы», изнывавшие под игом материальной нужды, социально-политической и бытовой придавленности.

Не следует забывать при этом и той всеобщей религиозной одержимости, которая возникла в «низах», как ответ на безысходную тяжесть и трудность земного быта России XVIII века.

Скопчество является лишь наиболее ярким проявлением этой религиозной одержимости; оно является наиболее противоречивым видом широко распространявшегося тогда религиозного самоотчуждения.

Последующие антирелигиозные исследователи, вероятно, продолжат труд Н. М. Никольского и дадут полную картину религиозных движений XVIII века, в которых с достаточной яркостью отображена взаимосвязь между отдельными религиозными течениями.

Эта итоговая работа может быть проделана лишь в результате предварительного знакомства с отдельными видами того всеобщего религиозного течения, наиболее крайним выражением которого является рассматриваемое нами скопчество.

Было бы рискованно утверждать о последовательной исторической преемственности содержания скопчества.

Скопчество дохристианское можно рассматривать как пережиток и дальнейшее развитие симпатической магии.

Здесь обряд оскопления имеет целью увеличивать плодотворящие силы богов, которые должны способствовать улучшению благосостояния данного народа. Индивидуальная или групповая жертва, помогала божеству выполнять плодотворящие функции, распространялась своими благодетельными последствиями на весь народ.

Другой вопрос, из каких общественных групп рекрутировались жрецами искупительные или благодарственные жертвы и всем ли поровну божество делило свою благодать, но нет сомнения, что уважение, которым пользовались в древнем мире кастраты, находит себе объяснение в «общественном значении» их жертвы.

В период раннего средневековья скопчество представляет один из крайних видов формального аскетизма. Христианское скопчество является по форме дальнейшим развитием дохристианского скопчества, но противоположно ему по социальному содержанию. В нем наиболее ярко выражена индивидуалистическая основа нового мира, становившегося на развалинах античного мира: с одной стороны — выражение человеческого бессилия организовать свое земное счастье, с другой — судорожный протест против этого счастья и в то же время бешеное стремление к радости, к благу и наслаждениям, путем своеобразного обмена с божеством, у которого за отданные половые органы и придушенные страсти покупается вечное блаженство в загробном мире. Во всем этом не трудно усмотреть общественно-экономическую основу, общественное отношение людей, где «каждый сам кузнец своего счастья», где от личной инициативы и действований зависит земная, а следовательно и небесная юдоль.

Насильственно исторгая себя ради личного спасения из нормального человеческого общества, скопец, однако, не может существовать вне общественной среды, вне общественной поддержки; возникает скопческое сообщество — секта, как необходимое условие существования добровольных калек.

Мистическая оболочка, исключительные способы приобщения прозелитов позволяют под флагом скопчества оформиться родственным по классовым интересам o6щественным группам.

Таким образом, акт оскопления, почти не изменяясь по форме, в различные периоды имеет разное общественно-религиозное содержание.

Разумеется, общественное содержание скопчества определялось социально-экономическими отношениями.

В древнем мире скопчество проявлялось в сообществе корибантов, в средние века скопчество ютилось по монашеским кельям, покоям игуменов и церковных клириков, в эпоху торгово-промышленного капитала скопчество вновь обрело вид общественной организации, выступая как исключительный тип классовой организации купечества и кулацкого крестьянства.

Весьма характерно, что первыми скопцами-сектантами были в большинстве именно зажиточные крестьяне. Приводимая ниже таблица, составленная на основании материалов первого скопческого процесса 1772 г., дает некоторое представление об имущественном положении привлеченных к следствию 15 крестьян (из 25).

В таблицу включены лишь основные показатели имущественного состояния скопцов. Совершенно исключены числящиеся по описям ульи, количество хлеба, шуб, хомутов и различных «коробов».

Таблица много теряет вследствие отсутствия данных земельном наделе, которые в описях не указаны. Но тем менее те цифры, которыми мы располагаем, свидетельствуют о сравнительной зажиточности подсудимых. Тем более богатые крестьяне, стремившиеся к дальнейшему хозяйственному подъему, наталкивались на границы крепостного права, помещичьей эксплоатации, чуствовали на себе помещичий гнет.

Уход же в скопчество позволял вопрос кулацкого накопления разрешить в пределах помещичье-крепостного хозяйства.

Скопчество представляло исключительно удобный и быстрый вид обогащения. Втянутый в скопчество крестьянин-бедняк или батрак, изуродованный физически, на всю жизнь оставался рабом экономически влиятельного «пророка». Экономическая зависимость завершалась клеймом физического уродства, не позволявшим даже думать о возврате к прошлому или об отходе от рокового союз.

И наконец, скопчество избавляло от необходимости делить хозяйство по причине отсутствия семьи.

Что же касается остального крестьянства, то кроме общих причин, определявших массовое развитие аскетизма, частично охарактеризованных нами, следует, по нашему мнению, считать одной из главнейших субъективно осознаваемых причин скопчества — бремя семьи.

Скопческие ячейки, или «корабли», оправдав себя как форма экономической организации части крестьянства вскоре перешли в город, найдя в среде купечества, городского мещанства, солдатчины основные кадры своих прозелитов. Не менее выгодной формой религиозно-экономического сообщества оказалось скопчество и для купечества. Рассыпавшись по всей империи, пропагандисты скопчества являлись лучшими агентами и осведомителями торгового капитала. Раньше чем его живущий «в мире» собрат, купец-скопец указывал цены на товары, делал выгодные операции, получал, когда этого требовали дела материальную поддержку у единоверцев.

Распространяя среди эксплоатируемых им бедняков идею скопчества, вербуя их в секту и уродуя физически, купец-скопец выколачивал из них несравненно большую прибыль, нежели другие торговые люди.

Работавшие на скопческих предприятиях или в торговых учреждениях скопцы умеренно ели, не пили спиртного, отличались покорностью и трудолюбием и, главное, не могли вернуться в мирскую среду вследствие своего физического уродства. В несколько десятков лет руководители скопчества наживали миллионные состояния. На столь быструю концентрацию капиталов в руках скопцов конца XVIII и начала XIX вв., кроме купеческой спайки под флагом скопчества, влияло также и отсутствие необходимости дробить капиталы по причине отсутствия наследников. Капиталы по смерти переходили от скопца к скопцу.

Председатель официальной комиссии, работавший по изучению скопчества в половине XIX в., Липранди, в докладной записке министру внутренних дел говорит, что скопцы ежегодно на миллионы рублей увеличивают свои капиталы «путем мошеннических оборотов во вред государству». Сущность спекулятивно-финансовых операций скопцов заключалась, судя по записке, в том, что скопцы скупали путем искусственного понижения цен серебряную и вообще мелкую разменную монету и, дождавшись Нижегородской ярмарки, которая всегда требовал большого количества мелкой монеты, продавали ее выше номинальной стоимости.

Уже к концу XVIII и первой четверти XIX века состояния скопцов торгово-промышленников оценивались в десятки миллионов рублей.

К известным нам скопцам-миллионерам относятся: почетный гражданин купец Садовников, купцы первой гильдии Антонов, Васильев и Кобычев, купцы, других гильдий Никонов, Борисов, Романов, Поповы, Кузнецов, Фролов и т. д. Особенным проворством к вовлечению в скопчество отличались братья-скопцы Лагунины, Солодовников и Костровы. Разумеется, приведенный для примера список ни в какой мере не исчерпывает лиц, обогащавшихся за счет народной нужды и религиозных суеверий.

И в то же время, как это увидим ниже, скопцы-миллионеры стремились сохранить теснейшую связь с мирской средой и в частности с господствующими православными клириками. Сотни тысяч бросали скопцы-миллионеры на позолоту церковных куполов, дарили в храмы золотые ризы, украшенные драгоценностями, серебряные сосуды весом в несколько пудов и т. д. А за это получали, смотря по ценности своих вкладов, кресты, медали и пр.

Мы видим таким образом, что мистическая оболочка скопчества прикрывает на деле весьма реальные экономические интересы. К анализу самой идеологии и культа скопцов мы обратимся в следующей главе.

1. Упоминается у Надеждина, Исследование о скопческой ереси. ↑

2. Н. М. Никольский («Русская история» М. Н. Покровского, т. III) говорит о наличии официального дела от 1733 г., из которого видно, что в московском Ивановском монастыре был хлыстовский «корабль», кормщица которого, монахиня Анастасия, вместе с тремя помощницами производила оскопление (где находится дело — не указано). ↑