Атеизм делает первые шаги

Модернизация страны, как и предполагали в свое время «традиционалисты», имела и известные идейные издержки для существовавшего общественного строя.

Некоторые элементы новой культуры, использовавшиеся для укрепления феодализма, постепенно приобретали иную функциональную значимость, чем та, которая им предназначалась, начинали расшатывать феодальные порядки. Одним из таких новых культурных факторов стала наука, получившая в условиях модернизации более благоприятные возможности для своего развития. И хотя она ограничивалась и контролировалась, воздействия ее оказывались во многом непредвиденными.

Наука влияла, в частности, и на мировоззрение, содействовала становлению атеизма.

Исторические предпосылки русского атеизма были созданы длительным развитием свободомыслия, но лишь в середине XVIII столетия — в творчестве основоположника русского естествознания и философа-материалиста Ломоносова свободомыслие дало начало атеистическим воззрениям.

Атеистические взгляды этого времени могут рассматриваться лишь в связи с теми условиями, в которых они создавались: религия, несмотря на то что некоторые устои ее были утрачены, по-прежнему сохраняла весьма значительное влияние; она имела прочную официальную поддержку. Содержание атеизма отражало и его взаимоотношения с религией. Традиция полного отрицания религии в мировом атеизме еще не сложилась, и атеизм сочетался пока что лишь с частичной секуляризацией. В атеистических учениях широко использовался деизм — учение, признающее за богом создание мира и толчок, приведший его в движение, но отрицающее какое-либо дальнейшее божественное вмешательство в дела и судьбы этого мира. Деизм зачастую представлял собой лишь «удобный и легкий способ отделаться от религии»^[1].

Даже один из величайших материалистов XVIII в. Д. Дидро, представитель Франции, страны, переживавшей канун буржуазной революции, уже после того как он стал последовательным и убежденным атеистом, постоянно обращался к деизму, под прикрытием которого и существовали его подлинные воззрения. В исследованиях, посвященных его творчеству, говорится о декларативном характере религиозности Дидро и его отмежевании от атеизма там, где они в данный период его деятельности имели место^[2]. На вопрос: «Кстати, если бы вам пришлось дать судьям отчет в ваших принципах, вы признались бы в них?» — Дидро откровенно ответил: «Я сделал бы все от меня зависящее, чтобы избавить судей от необходимости совершить надо мной жестокую расправу»^[3].

Дидро камуфлировал свои взгляды неизменно, где бы ни издавал он свои произведения — на родине или за ее пределами, — и не только в тех случаях, когда на публикациях ставилось его имя, но и тогда, когда они печатались анонимно или под псевдонимами. Всего лишь единственный раз Дидро изменил себе, пойдя на риск, и четко сформулировал свои атеистические убеждения.

Это произошло при издании его сочинения «Разговор с женой маршала де ***» в Амстердаме, авторство которого Дидро все же приписал из осторожности незадолго перед этим умершему итальянскому поэту Т. Крудели.

Ломоносов — деист материалистического толка. В России, где феодальная формация была незыблема, а православная религия являлась ее составной частью, деизм был той идейной платформой, которая защищала от обвинений в безбожии и одновременно позволяла рассматривать природу в естественнонаучном плане.

В сочинениях Ломоносова иногда встречаются ссылки на бога-творца, создавшего мир. Но деизм Ломоносова непоследователен во многих отношениях. Прежде всего он метафоричен. В оде, посвященной восшествию на престол Елизаветы Петровны, например, «зиждитель мира» упоминается наряду с богами античности — Марсом, Нептуном, Минервой и Плутоном, вместе с «рекущей» Невой, «простирающими руки» науками, «завистливым» роком и направляющими свой путь в пространство музами^[4]. В таком литературном окружении творец воспринимается не иначе как метафора.

Бог деизма, не вмешивающийся в дела природы, предпринимает все же акт сотворения, с которого и начинается бытие мира. Ломоносов, напротив, подчеркивает вечность Вселенной, а также ее бесконечность.

В оде, названной не иначе как «Утреннее размышление о божием величестве», есть такие строки:

«Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло приблизившись возреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан».^[5]

В другом «размышлении о божием величестве», «вечернем», — «при случае великого северного сияния» поэт говорит:

«Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна»^[6].

Размышляет Ломоносов о вечности мира и в своей работе «О тяжести тел и об извечности первичного движения». В ней Ломоносов, рассматривая вопрос об источнике движения, опровергает представление, что первичное движение не является извечным, что когда-то этого движения не было и оно возникло лишь впоследствии. Не соглашаясь с подобными идеями, Ломоносов считает, что «первичное движение никогда не может иметь начала, но должно длиться извечно»^[7].

Эти рассуждения Ломоносова ставят под сомнение акт сотворения мира, не оставляют места для бога даже и в его деистической интерпретации.

Интересам материализма и атеизма в XVIII в. по-прежнему служили теории двойственной истины и предметного разграничения науки и религии, сформулированные еще средневековыми вольнодумцами. В обстановке засилья религии и духовной диктатуры церкви эти теории позволяли защищать право науки на самостоятельное исследование: первая — тем, что допускала существование таких истин, которые не только не совпадали с религиозными, но и находились с ними в явном противоречии; вторая — тем, что пыталась закрепить за наукой такой предмет исследования, который не был бы доступен религии (в свою очередь, за религией сохранялась сфера, на которую не претендовала наука).

В XVIII в. эти теории претерпели уже существенные изменения и утратили свой средневековый облик, однако заложенные в них идейные конструкции продолжали функционировать. Мысли о том, что у науки свой объект изучения, недоступный религии, и что она имеет собственное содержание, которое не обязано соответствовать религии, были восприняты и обоснованы применительно к современной ему действительности Ломоносовым.

Ломоносов писал, что человечество имеет две книги, данные ему создателем: природу и Священное писание. Первая — принадлежность науки, вторая — религии. Природа недоступна теологии; она вне ее компетенции. Однако отграничить науку от религии в России XVIII столетия было не просто: слишком обширные сферы действительности традиционно считало находящимися под своей эгидой православие. Приходилось поэтому действовать также и в духе теории двойственной истины, отстаивая право науки на такое содержание, которое не созвучно религии.

В наше время теории предметного разграничения и двойственной истины превратились в собственную противоположность: обе они теологизированы и, став достоянием христианства, помогают ему выстоять при изменившемся балансе сил. Такая же участь постигла деизм и некоторые другие идеологические построения, в XVIII столетии еще имевшие прогрессивную значимость.

В соответствии с изложенными выше методологическими установками Ломоносов считал совершенно недопустимым привнесение в науку представлений теологии, предвзятости, которые в угоду ей допускались некоторыми учеными. «Таковые рассуждения, — по его мнению, — весьма вредны приращению всех наук… хотя оным умникам и легко быть философами, выучась наизусть три слова: «Бог так сотворил» — и сие дая в ответ вместо всех причин»^[8].

Исключая божественное вмешательство при решении научных проблем, Ломоносов создал в своих произведениях картину мира, совсем не похожую на ту, которая дана в Библии и других религиозных сочинениях. Научные открытия Ломоносова в своих мировоззренческих выводах резко расходились с традиционными представлениями христианского богословия. И всегда, когда это только было возможно, научные положения не только противопоставлялись религиозным, но вскрывалась также несостоятельность последних, давалась их аргументированная критика.

В противоположность принятой православием птолемеевской геоцентрической системе мира, согласно которой Земля является его центром, Ломоносов отстаивал, развивал и пропагандировал коперниканскую гелиоцентрическую систему и учение Д. Бруно о множестве населенных миров. По вопросам мироздания Ломоносов высказывался не только в научных сочинениях, но и в своих стихах, стремясь сделать достижения естествознания достоянием читающей публики. В стихотворении «Случились вместе два Астронома в пиру…» спор между Коперником и Птолемеем решается поваром, полагающим, что очаг не может вращаться вокруг жаркого (этот аргумент был приведен ранее С. Сирано де Бержераком в его книге «Иной свет, или Государства и империи луны»). Несмотря на противодействие синода, Ломоносов содействовал второму изданию произведения французского философа Б. Фонтенеля, в доступной форме излагающего научные представления о Вселенной, — «Разговоры о множестве миров».

В противоречии с догмами христианства о том, что мир, созданный богом, существует в неизменном виде, Ломоносов утверждал, что Земля, ее поверхность и обитатели претерпели существенные изменения. В работе «О слоях земных», где были изложены его эволюционные идеи, опирающиеся на материалы истории, свидетельства географов древности, данные палеонтологии и т. п., Ломоносов показал несостоятельность церковного исчисления начала мира (созданного якобы всего несколько тысячелетий тому назад). Установленный Ломоносовым закон сохранения вещества и движения также невозможно совместить с представлениями о сотворении мира.

Научное наследие, оставленное Ломоносовым, имеет атеистическую значимость; в XVIII в. оно являлось одним из факторов секуляризации. Занятия наукой и самого Ломоносова приводили к освобождению от религии. На это обратил внимание еще А. Н. Радищев в своем «Слове о Ломоносове». Отмечая роль различных наук — логики, математики, физики, химии и других в мировоззренческом воспитании Ломоносова, Радищев писал: «Отрясая правила схоластики или паче заблуждения, преподанные ему в монашеских училищах, он твердые и ясные полагал степени к восхождению во храм любомудрия»^[9].

Итак, появление русского атеизма в наиболее ранней форме можно датировать серединой XVIII столетия. С этого времени начинается его история, тесно связанная с развитием материалистической философии, естествознания, а в дальнейшем — и с освободительным движением.

Идейными преемниками Ломоносова стали русские просветители XVIII в. Собственно говоря, и деятельность самого Ломоносова уже соприкасалась с Просвещением, шла в его русле.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 2. — С. 144. ↑
См.: Кузнецов В. Н. Примечания // Дидро Д. Соч. — В 2 т. — М., 1986. — Т. 1. — С. 558, 562, 563. ↑
Дидро Д. Соч. — В 2 т. — Т. 1. — С. 466. ↑
См.: Ломоносов М. В. Полн. Собр. соч. — М. — Л., 1959. — Т. 8. — С. 199—206. ↑
Ломоносов М. В. Полн. собр. соч.—Т. 8.—С. 117—118. ↑
Там же. — С. 120. ↑
Ломоносов М. В. Поли, собр. соч. — М. — Л., 1951. — Т. 2. — С. 203. ↑
Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. — М. — Л., 1954. — Т. 5. — С. 575. ↑
Радищев А. Н. Поли. собр. соч. — М. — Л., 1938 — Т. 1. — С. 383. ↑