Эпилог русского атеизма

Революционное народничество, которому в 60—70-х гг. XIX в. принадлежало, по словам В. И. Ленина, «передовое место среди прогрессивных течений русской общественной мысли»^[1] — поздняя стадия революционной демократии. Своими учителями революционные народники считали А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского.

Революционное народничество не имело единого организационного и идейного центра и распадалось на ряд группировок, нередко полемизировавших между собой и даже относившихся враждебно друг к другу. У различных направлений в народничестве были свои признанные идеологи, теоретики и философы, создатели народнических доктрин — М. А. Бакунин, П. Л. Лавров, П. Н. Ткачев.

Революционные народники были знакомы с некоторыми положениями марксизма. Но, читая сочинения Маркса и Энгельса, они, как правило, не продвигались к марксизму.

Более того, революционное народничество стремилось использовать идейный арсенал марксизма для подкрепления собственных воззрений. Обогащенное новыми включениями, оно более успешно, чем прежде, способно было противостоять другим, чуждым ему, идейным образованиям, в том числе и марксизму.

Пытался использовать идеи марксизма для того, чтобы подкрепить свои народнические воззрения, Бакунин.

Вступив в Интернационал, он вел борьбу с Марксом, стремясь навязать Международному товариществу собственную доктрину. Эта борьба завершилась поражением Бакунина и его исключением из Интернационала в 1872 г.

Не раз обращался к сочинениям Маркса Ткачев. Он считал себя приверженцем марксизма, но марксистом не стал, оставаясь на платформе революционной демократии.

Ткачев призывал координировать русское освободительное движение с рабочим движением на Западе; он протестовал против преследований, которым подвергался Интернационал. Однако современные ему события он оценивал все же с народнических позиций. Ткачев упрекал деятелей Интернационала за недостаточную, с его точки зрения, революционность, считал, что легальные методы борьбы, которые использовались ими, не имеют смысла и от них надо полностью отказаться. В 1874—1875 гг. он вел полемику с Ф. Энгельсом, которая еще более отдалила его от марксистов.

Самым лояльным к марксизму из лидеров революционного народничества был Лавров. Его знакомство с основоположниками марксизма, перешедшее затем в дружеские отношения, продолжалось в течение многих лет. Интенсивной была и переписка между ними. Из 50 сохранившихся писем Маркса русским адресатам Лаврову было отправлено 23, из 97 сохранившихся писем Энгельса — 34. После кончины Маркса часть собранных им книг на русском языке (около сотни томов) была по предложению Энгельса передана Лаврову (остальные книги, необходимые для завершения работы над «Капиталом», остались у Энгельса).

Но, как и другие лидеры революционного народничества, марксистом Лавров не был. В. И. Ленин, называя Лаврова ветераном революционной теории, говорил, что у него и в конце жизни (Лавров умер в 1900 г.) сохранялась верность прежним народническим традициям, что его воззрения в это время уже не соответствовали новой действительности и новым представлениям о политической борьбе в России^[2].

Интерес к марксизму проявляли не только идеологи революционного народничества — он был свойствен и движению в целом. Революционное народничество, сохраняя свою специфику, включило в себя отдельные идеи и даже целые комплексы марксистских идей.

Эти включения не были вполне адекватны своим марксистским первоисточникам. В процессе заимствования взгляды марксизма согласовывались с тем новым для них контекстом, в котором они оказывались. Становясь компонентами народнического мировоззрения, они могли быть упрощены и вульгаризированы.

Испытывая воздействие марксизма, народнические теоретики признавали, что сознание людей определяется экономикой. Они отыскивали экономические факторы и в основаниях религиозной жизни общества. Экономическую причину широкого распространения религиозных верований в массах Бакунин объяснял так: «Эта причина — жалкое положение, на которое народ фатально обречен экономической организацией общества…»^[3].

Связь между религией и экономикой находил и Ткачев. По его словам, религия «есть не более не менее как зеркало, в котором с математической точностью отражаются и повторяются экономические потребности данного времени и народа»^[4].

Экономический аспект исследования — несомненно, приобретение революционного народничества, существенно обогатившее его теоретические воззрения. Его идеологи акцентировали, однако, не на таких важнейших экономических явлениях, как способ производства и реальный базис, а на явлениях производных и сравнительно второстепенных — экономическом расчете, интересе, потребности. Процесс социального отражения является к тому же гораздо более сложным и многоступенчатым, чем полагали народнические теоретики.

Ф. Энгельс в «Людвиге Фейербахе» и письмах, относящихся к последним годам жизни, подчеркивал, что различные формы общественного сознания отличны друг от друга по своей удаленности от материальной экономической основы. Поэтому, в частности, у идейных образований наиболее высокого порядка — философии и религии — «связь представлений с их материальными условиями существования все более запутывается, все более затемняется промежуточными звеньями»^[5]. Философия и религия отражают экономический строй общества не только непосредственно, но и через политику, право, мораль, т. е. опосредованно. Взаимодействие, естественно, осуществляется и в ином, встречном направлении, достигая материальных структур. На них воздействует и весь комплекс идейных образований как целое. «…То, что мы называем идеологическим воззрением, — писал Энгельс, — в свою очередь, оказывает обратное действие на экономический базис и может его в известных пределах модифицировать…»^[6].

В трактовке экономического учения К. Маркса и при использовании его в философии и социологии революционным народничеством допускались значительные упрощения в духе экономического материализма, сводящего проявления исторического процесса к воздействию одного лишь экономического фактора, который, по существу, и определяет якобы все многообразие социальной жизни. Этот «экономический детерминизм» находился в противоречии с субъективистскими тенденциями, свойственными революционному народничеству, и отчасти камуфлировал их.

В религиоведении народников разрабатывалась концепция, имевшаяся уже у их предшественников, революционных демократов более раннего периода, о том, что религия может утратить свое влияние полностью лишь после революции, которая покончит со старыми порядками и установит новые — социалистические. В рассуждениях революционных народников о дальнейших судьбах религии получили отражение и некоторые идеи марксистского религиоведения.

Однако и здесь не обошлось без известной примитивизации. По Бакунину, социальная революция, кладущая предел прежним социальным порядкам, при которых народ искал иллюзорный выход в своих невзгодах, «будет обладать силой закрыть в одно и то же время и все кабаки и все церкви»^[7].

Представление о том, что с религией будет покончено уже в ходе социальной революции, было, конечно, утопичным. Между тем из таких представлений делались выводы и рекомендации, они не оставались без последствий для народнической стратегии и тактики. В некоторых выступлениях революционных народников в качестве будущих революционных акций предлагались такие экстремистские действия, как насильственное закрытие церквей и даже их уничтожение, запретительные меры против религии и т. д. Там, где после победы социалистической революции подобные народнические и неонароднические взгляды на религию получили распространение (при этом они выдавались за марксистские), они, как известно, воплощались и в практические дела.

Среди революционных народников было распространено мнение, что преодоление религии и распространение атеистических убеждений — важнейшее условие грядущей социальной революции. «Революция должна быть атеистична»^[8], — считал Бакунин. Подобные упрощенные представления затрудняли налаживание единства между верующими и неверующими, обеспечивающего успешную борьбу за социальный прогресс.

При осуществлении на практике подобных установок своих идейных руководителей народническое движение столкнулось со значительными трудностями: абстрактно-атеистические рассуждения, экстремистские лозунги в борьбе с религией и церковью при работе в крестьянской среде обнаруживали свою непригодность. Революционному народничеству приходилось перестраиваться на ходу, вносить поправки и изменения в идеологию, пропаганду, практическую деятельность. Но целиком изжить свои неправильные представления ему так и не удалось.

Те упрощения, которые привнесло революционное народничество в марксистские представления, нельзя, конечно, рассматривать как отступления от марксизма, поскольку марксистами народники не были и целостного его учения не разделяли.

Философия существовала в общей структуре народнических воззрений. Несмотря на испытанные влияния, в том числе и со стороны марксизма, комплекс философских идей революционного народничества сохранял своеобразие. Народнический атеизм являлся компонентом этой философии.

На завершающей стадии развития революционное народничество пережило кризис.

Часть его эволюционировала к марксизму.

Содержащиеся в произведениях народнических теоретиков марксистские идеи, пусть даже не в адекватном виде и опосредованным путем, получали доступ к достаточно широкой аудитории. Будучи антиподом марксизма, идеология революционного народничества все же выполняла функцию ознакомления с некоторыми его положениями. Такое ознакомление имело в ряде случаев совершенно определенные последствия. «В народнический период моего развития, — сообщает Г. В. Плеханов, — я, как и все наши народники, находился под сильным влиянием сочинений Бакунина, из которых и вынес великое уважение к материалистическому объяснению истории»^[9]. Подобную значимость имели также сочинения Лаврова, Ткачева.

Марксистские идеи, которые должны были бы укреплять революционное народничество, стали в конечном счете расшатывать его, когда оно оказалось в состоянии кризиса. Накопление элементов нового мировоззрения способствовало разрыву с традиционными доктринами, отказу от них, переходу к принципиально новой системе взглядов. Этот мировоззренческий переворот, переход к новому качеству подготавливался количественно.

В то время как одна часть революционного народничества эволюционировала к марксизму, другая его часть следует в русле прежних воззрений. Критика народнических принципов стала поэтому важным условием успехов марксизма в России на его первоначальном этапе.

Мировоззрение первых русских марксистов формировалось, испытывая и стимулирующее воздействие материалистических и атеистических идей, содержащихся в русской философии.

По воспоминаниям очевидцев, рассказывая, как происходило становление его убеждений, В. И. Ленин говорил о том, что, когда он был исключен из Казанского университета и находился в ссылке в деревне Кокушкино, ему удалось достать комплект журнала «Современник» со статьями Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова и основательно изучить их. Ленин считал, что именно Чернышевский познакомил его с современным материализмом и методом диалектики, что сочинения Чернышевского, а также Добролюбова подготовили его к восприятию диалектического материализма К. Маркса и Ф. Энгельса^[10].

* * *

Произведения русских философов и ныне не являются лишь достоянием истории. Они широко издаются, читаются, формируют научное мировоззрение. Многие атеистические идеи, высказанные в свое время русскими мыслителями, не утратили своей значимости. Они используются и при исследовании религии, и в научно-атеистической работе.

1. Ленин В. И. Поли. собр. соч. — Т. 2. — С. 531. ↑

2. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 2. — С. 462—463. ↑

3. Бакунин М. Избранные сочинения. — СПб. — М., 1922. — Т. II. — С. 136. ↑

4. Ткачев П. Н. Соч. — В 2 т. — М., 1975. — Т. 1. — С. ↑

5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 21. — С. 312. ↑

6. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 37. — С. 418. ↑

7. Бакунин М. Избранные сочинения. — Т. II. — С. 137. ↑

8. Бакунин М. Избранные сочинения. — Пб. — М., 1920. — Т. III. — С. 161. ↑

9. Плеханов Г, В. Соч.—М.—Пг., 1923.—Т. 1.-С. 19. ↑

10. См.: Валентинов Н. Встречи с В. И. Лениным // В. И. Ленин о литературе. — М., 1971. — С. 253-257.↑