Оппозиционеры средневековья

В IX в. Киевская Русь совершила переход от первобытнообщинной формации непосредственно к феодальной (минуя рабовладельческую). Тем самым были созданы предпосылки для появления и развития здесь философской мысли (при первобытнообщинном строе их, естественно, еще не существовало). Привнесенная на Русь христианством, точнее — его восточной ветвью, складывавшимся православием (в XI в. оно оформилось окончательно), философская мысль долгое время существовала в религиозной форме. Для средних веков подобная ситуация вообще была нормой. В это время, как отмечал Ф. Энгельс, «в руках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были применены те же принципы, которые господствовали в нем»^[1].

Связь философии с религией, фактически незыблемая на протяжении многих столетий, была подвергнута сомнению лишь в позднем средневековье, в эпоху Возрождения. Характерный же признак средневековой философии состоит в том, что она не обходится без религиозных категорий и образов, говорит на «религиозном языке». Будучи весьма влиятельной формой общественного сознания в средние века и активно воздействуя на философию, религия неизбежно окрашивала ее в религиозные тона. Процесс воздействия религии на философию заходил более или менее далеко; в различных регионах он не был однозначным.

Католицизм, получивший распространение в Западной Европе, постоянно претендовал на то, чтобы подчинить себе философию. Зависимость философии от религии в конце концов была зафиксирована в формуле: философия — служанка богословия. Но и в таком крайне зависимом от теологии виде философия существовала все же как самостоятельное идейное образование — религиозная философия.

Философия в Восточной Европе, где получило распространение православие, имеет особую судьбу. В средние века православие, в сущности, посягало на само бытие философии, полагая, что то, чем занимается философия, не может быть отнято у православия, что оно само способно принять на себя функции философии.

Поэтому философская мысль оказывалась не только под эгидой православия, но и в его недрах. Это не значит, что она угасала. Философская мысль временами пробивалась сквозь толщу теологии, она нередко уходила в летопись, в литературное произведение. Но все же противостоять теологии ей было особенно трудно.

Феодальному обществу свойственны явления идейной оппозиции, имевшие место и в сфере философского сознания. Поскольку религия доминировала в теоретическом мышлении и ее представления превалировали над всеми другими, идейная оппозиция неизбежно приобретала религиозную форму, вырабатывая такие идеи, которые были отличны от религиозной ортодоксии. Социальные идеи еретичества выражали потребности тех или иных групп населения.

Первоначально идейная оппозиция не посягала на основы феодального общества. Она ставила перед собой ограниченные цели — отстоять или улучшить положение тех социальных групп, которые подвергались нажиму со стороны верхов феодального общества. Таковы были ереси горожан в Западной Европе, когда там отсутствовал еще какой-либо социальный противовес феодализму. Напоминает их (но надо, конечно, учитывать локальные различия) ересь стригольников, получившая распространение преимущественно среди посадского населения Новгорода и Пскова в XIV—XV столетиях. Стригольники были противниками церковной организации, отвергали некоторые религиозные службы и обряды, принятые ортодоксальным православием.

Пересмотр стригольниками некоторых положений христианства подкреплялся философской аргументацией; правда, говорить о создании ими философской системы не приходится (такой системы не было и у ортодоксии). Для стригольничества, как и для средневекового еретичества вообще, были характерны элементы рационализма: подразумевалось, что разум способен осмысливать (и переосмысливать) религиозную догматику. Права разума расширялись за счет религиозной веры.

Отступление от догм ортодоксии было до конца средних веков как в Западной Европе, так и на Руси самым распространенным проявлением свободомыслия.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 7. — С. ↑