На пороге нового времени

Начало нового времени, наступившего вместе с английской буржуазной революцией XVII в., проходит на Европейском континенте под знаком борьбы капитализма с феодализмом. Борьба эта была многообразной, проявлялась в различных социальных сферах, в том числе в общественном сознании, в философии. Борьба велась и за создание условий, благоприятствующих смене общественно-экономической формации. Но не ослабевали и усилия, предпринимаемые для того, чтобы отстоять существующий общественный строй.

В XVII в. в России вновь обозначилась возможность существенных перемен. Порванные в середине XVI столетия в результате наступившей феодальной реакции буржуазные связи опять становятся исторической реальностью и с тех пор уже развиваются неуклонно, хотя и встречают мощное противодействие феодальных отношений, так что буржуазный уклад в России складывается лишь в последние десятилетия XVIII в.

Буржуазные тенденции, отрицавшие феодальный образ жизни и мышления, проявлялись в XVII столетии как в религиозной форме, что являлось общим правилом для эпохи средневековья, так и в светской, что было существенно новым.

Событием религиозной жизни XVII в. стал раскол в церкви. Он совершился по формальным признакам: критерием для выбора той или иной общественной позиции служило отношение к религиозным новшествам, введенным церковной реформой (правка богослужебных книг, некоторые перемены в обрядности). В расколе, когда он стал фактом, не произошло какого-либо расслоения общественного сознания по социальным признакам. В числе раскольников оказались люди самой различной социальной принадлежности — от феодальной знати (даже лиц царской фамилии) до самых низов общества.

И все же раскол сыграл заметную роль в дальнейшем социальном и духовном развитии. Обоюдными усилиями противоборствующих сторон был надломлен религиозный стереотип и тем самым созданы необходимые предпосылки для эволюции религиозного сознания. Не менее важным было и то, что социальная оппозиция получила готовую форму организации. Новое религиозное явление обрело вскоре новое социальное содержание.

Раскол оказался привлекательным для тех сил, которые питали антипатию к существующим общественным порядкам, однако он быстро разочаровал тех, кто сочувствовал его начинаниям, но не желал порывать с режимом. Приток в раскол новых людей сопровождался отходом от него многих первоначальных приверженцев.

После существенной перегруппировки социальный состав раскольников относительно стабилизировался, и на базе раскола сформировалась новая религиозная конфессия — старообрядчество, или староверие.

Староверие, отмежевавшееся от православия по формальным признакам, обрело собственное идейное содержание. Произведя иную акцентировку в православной догматике, выдвигая на первый план одни и замалчивая другие ее положения, а также сформулировав фактически некоторые новые принципы, которые были выданы за извечные, староверие приобрело признаки буржуазной разновидности христианства, став к православию примерно в такие же отношения, как лютеранство или кальвинизм к католицизму.

Буржуазной разновидностью христианства явилось также сектантство, начавшее распространяться в России со второй половины XVII в. Возникавшие под воздействием социальных антагонизмов внутри тех или иных церковных организаций оппозиционные элементы затем отпочковывались от них в виде сект, которые, в свою очередь, имели тенденцию превратиться со временем в новые церкви. Некоторые секты проникали в Россию с Запада, где уже давно имелись условия для их образования, другие формировались непосредственно в России.

Таким образом, реагируя на перемены, совершавшиеся в обществе, религия, как и всегда бывает в подобных случаях, дала новообразования, и на арене истории появились новые религиозные идеи. Новые разновидности религии содействовали упрочению и дальнейшему развитию тех самых общественных отношений, которыми они были порождены. В совокупности прогрессивных явлений социальной жизни того времени староверие и сектантство «нашли свое место, составив активную силу, преодолевавшую препятствия, дававшую выход своим участникам в сферу новых отношений и связей…»^[1].

Философский аспект, не чуждый этому виду общественного сознания, староверческому и сектантскому, был традиционно, как и в средние века, ограничен. Философское сознание оставалось теснейшим образом связанным с другими проявлениями общественного сознания, еще не претерпевшего существенной дифференциации, испытывало диктат теологии, хотя и обновленной.

К тому же в староверии и сектантстве на этой ранней стадии их развития идеологический уровень еще не четко отделен от психологического уровня, массового сознания. Все это, естественно, не предоставляло больших возможностей для философских и социологических интерпретаций действительности.

Все же представители староверия и сектантства в XVII столетии, составляя оппозицию существующим порядкам и освящавшей их православной ортодоксии, были носителями социального протеста. Им были свойственны представления о ценности человеческой личности, они проявляли больший интерес к ее земным делам, часто обращались за содействием к здравому смыслу.

Но все же для идейных исканий в данном случае, само собой разумеется, была приемлема только религиозная форма.

В XVII в. в России складывался и другой вид общественного сознания. Носителем его являлось опять-таки формирующееся «третье сословие». Эта часть общественного сознания не была столь жестко связана с религией, как та, которая подпала под эгиду староверия и сектантства. Она испытывала «обмирщение».

Значительным явлением русской культуры XVII в. была литература, отразившая настроения горожан. Ей свойствен интерес к представителям «третьего сословия», их духовному миру. Сфера провиденциальных мотивов сужается, а к реальным проявляется все больший интерес.

Хотя эту литературу и нельзя считать вполне светской, светских элементов в ней много; более того, в ней содержится немало прямых нападок на церковь и церковников. Философская мысль в подобных литературных произведениях опять-таки не была выражена в «чистом» виде.

В XVII в., в условиях нового времени, когда российский феодализм, да еще в своей средневековой форме, становился архаичным, в самой феодальной среде встал вопрос, существовать ли феодализму в прежнем виде или осовремениваться, подновляться. Возможность модернизации привела к тому, что, как это и бывает всегда в подобных случаях, появились две партии, по-разному оценивавшие те последствия и результаты, которые она способна была вызвать. Пользуясь современными понятиями, можно сказать, что в первой партии объединились «модернисты», во второй их противники — «традиционалисты», «фундаменталисты». Обе партии действовали в верхах общества, были по своей природе феодальными, и ни одна из них не ставила перед собой задачу — хотя бы и в исторической перспективе — ломки существующего социального строя, формационной смены. Усилия обеих партий были направлены к тому, чтобы сохранить феодализм. Но средства для достижения этой цели предлагались и использовались разные.

«Традиционалисты» опасались, что любые перемены могут иметь в конечном счете роковые последствия, так как вызовут, говоря современным языком, цепную реакцию, разрушительную для тех порядков, которые были им дороги. «Модернисты» сомневались, что общественные порядки, если они не будут усовершенствованы, устоят против духа времени.

В сфере культуры «традиционалисты» были представлены «грекофилами», ориентировавшимися «на Восток» и считавшими, что ортодоксальное православие восточного, греческого образца вполне способно обеспечить культурные запросы общества. Модернизаторство же осуществляли «латинники», возлагавшие определенные надежды «на Запад» и стремившиеся к сближению с его культурой, которая являлась уже в значительной мере светской.

По существу, вопрос стоял о двух вариантах дальнейшего развития феодальной России, по пути создания закрытого от иноземцев общества, совершенствования тех своеобразных структур, которые были свойственны местному феодализму, или же по пути «европеизации», сближения с Западной Европой, что предполагало обновление некоторых социальных структур (при сохранении в неизменности и укреплении важнейшей из них — крепостничества), смену устаревшего социального фасада.

Правительство царя Алексея Михайловича с середины XVII в. берет курс на обновление. Начинаются постепенные преобразования, не такие броские, какими станут реформы Петра I, но тем не менее достаточно ощутимые, вызывающие негодование сторонников «старины». Еще В. О. Ключевский подчеркивал, что реформы были^[2] начаты предшественниками Петра и им лишь продолжены. Все шире используются зарубежные достижения в технике и военном деле, в Москву приглашается немалое число специалистов из западноевропейских стран. В середине XVII в. в окрестностях Москвы возрождается Немецкая слобода (по правому берегу реки Яузы, в районе нынешней Бауманской улицы, которая до 1918 г. называлась Немецкой). Слобода находилась в запустении после ее разорения в начале столетия, в период «смутного времени». «Латинствующие» получают доступ ко двору и приобретают его покровительство.

В русском искусстве и литературе, общественном сознании европейское влияние трансформировало средневековые традиции и породило такое своеобразное явление, как русское, или московское, барокко (наибольшее распространение оно получило в Москве).

В этом стиле строились не только светские, но и церковные здания. Некоторые из них сохранились до наших дней: они находятся в местах Москвы, которые застраивались в тот период или являлись тогда ее окрестностями. Это церкви — Воскресения в Кадашах, Успения в Печатниках, Покрова в Филях, Бориса и Глеба в Зюзине, Троицы в Троице-Лыкове. Живописность архитектурной композиции, богатые белокаменные украшения, многоцветные изразцы сближают их с сооружениями светского характера, наглядно символизируют то обмирщение, которое происходило в различных сферах социальной действительности.

Не менее характерны некоторые произведения церковной живописи того времени. Об одном из иконописных образов, созданных в подобном стиле, ревнитель старины протопоп Аввакум отзывался так: «Пишут Спасов образ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не написано»^[3].

Само понятие «барокко», возникшее как термин архитектуры, позже было перенесено в литературоведение, культурологию, историю философии, так что термин вышел далеко за пределы искусствоведческой проблематики. Можно говорить о философском сознании русского барокко как об особом направлении в общественном сознании.

Философские структуры начинают оформляться как нечто самостоятельное, хотя полного отделения философии от других компонентов общественного сознания так и не произошло. Все же в первой русской школе, которая была создана Ф. М. Ртищевым, приближенным царя Алексея Михайловича, по европейским образцам в московском Андреевском монастыре в 50-х гг. XVII в. и просуществовала до 70—80-х гг., наряду с грамматикой, риторикой, богословием преподавалась уже и философия. Изучалась она и в Славяно-греко-латинской академии — высшем учебном заведении, основанном в 1687 г.

Философское сознание русского барокко — непосредственный предшественник философии светского типа, которая появляется и получает распространение в России в следующем столетии.

В конце XVII и начале XVIII в. в России были осуществлены преобразования, решительно продолжившие тот официальный курс, который был намечен в середине XVII столетия. Новый цикл реформ, инициаторами которых явились Петр I и его окружение, призван был «европеизировать» Россию. Но «европеизация» эта не затронула основ существовавшего общественного строя.

Из европейской культуры бралось то, что можно было использовать, ничем не поступившись в социальных порядках. Более того, достижения европейских стран, ставшие возможными благодаря развитию буржуазных отношений, в России были использованы против этих отношений. В результате буржуазный уклад появился здесь спустя чуть ли не столетие после преобразований, а феодальная формация продержалась еще более 150 лет и пала лишь в 1861 г. В противоборстве разнородных социальных сил российскому феодализму, получившему извне новые импульсы, которые сделали его более жизнеспособным, удалось значительно продолжить свое существование.

Говоря о преобразованиях, которые с конца XVII в. были осуществлены в России, основоположники марксизма отмечали их внешний характер, подчеркивали, что ими не были затронуты глубинные пласты социальной жизни. К. Маркс использовал при этом образное выражение «маска западноевропейской цивилизации», он писал также о «мнимой цивилизации», введенной Петром I^[4]. Маркс обращал внимание на «искусственно ускоренный рост и огромные усилия, которые делались, чтобы сохранить видимость блестящей цивилизации при полуварварском уровне страны…»^[5].

Реформы конца XVII — начала XVIII в. самым непосредственным образом затронули сферу русской культуры. В противоборстве «модернизма» с «традиционализмом», начатом еще в середине XVII столетия, модернизаторы, поддерживаемые всей мощью абсолютистского государства, в начале XVIII в. окончательно взяли верх. Модернизаторству способствовали обширные культурные заимствования с Запада.

Не изменив природы общества и государства, преобразования не внесли изменений и в характер господствующей культуры. Обновленная дворянская культура продолжала придерживаться прежних социальных ориентиров. Эта культура, как господствующая, ограничивала, а отчасти и подавляла иные типы культуры, чуждые ей по своей социальной принадлежности. Было заторможено развитие городской посадской культуры, наметившееся в XVII в.

В окружении Петра I сложилась «ученая дружина». Видные деятели ее — Ф. Прокопович, В. Н. Татищев, А. Д. Кантемир. Все они — убежденные сторонники утвердившихся в России социальных порядков.

В духе потребностей обновленного феодализма ими были обоснованы некоторые идеологические конструкции, в частности, о приоритете светской власти над духовной и о необходимости идейного размежевания между наукой и религией. Некоторые участники «дружины» считали, что философия должна быть освобождена от опеки теологии, стать светской. А. Д. Кантемир считается одним из основоположников светской философии в России. В сочинениях, созданных участниками «ученой дружины», содержится критика некоторых не соответствовавших уже новому времени религиозных постулатов и отдельных сторон церковной деятельности.

1. Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. Период феодализма. — М., 1977. С. 176. ↑

2. См.: Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. — М., 1983. — С. 13. ↑

3. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. — Иркутск, 1979. — С. 89. ↑

4. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 10. — С. 588; Т. 12. — С. 701. ↑

5. Маркс К., Энгельс Ф., Соч. — Т. 10. — С. 589. ↑