6. Логос и фетиш

Мистико-сакраментальное восприятие памятника письменности древних народов завершается тем, что верующие создают себе своеобразный книжный фетиш. Под религиозным фетишизмом наука понимает поклонение неодушевленным предметам, которым приписываются сверхъестественные и чудодейственные силы. Практически трудно найти предмет, который религия не превращала бы в фетиш: камни, деревья и т. п. Библия полна рассказов о различных фетишах, которым поклонялись древние люди. Без фетишей не обходятся современные мировые религии. Фетишистский характер носит поклонение христиан кресту, иконам, реликвиям. Иудаисты превратили в фетиш в Иерусалиме каменную стену, назвав ее «стеной плача».

На появление фетишей оказывают влияние исторические условия. Одни фетиши появляются, другие исчезают. Они соответствуют также историческим формам религии. В современных условиях резко звучит та оценка Библии, которую предложил американский этнограф Даниель Бринтон. По его мнению, христианин, «носящий «на счастье» Библию, такой же фетишист, как африканский негр»^[1]. Но африканские негры могут быть неграмотными язычниками, поклоняющимися, скажем, простому камню; вместе с тем многие африканские негры давно выражают свои религиозные чувства в поклонении книжным фетишам.

Обожествление книг характерно для многих религий, но не для всех. Так или иначе оно связано со сравнительно высоким уровнем развития культуры древних народов. Библиопоклонение предполагает умение людей читать и писать, высоко ценить книжную мудрость. Среди язычников и мусульман иудаисты и христиане пользовались известным почетом как обладатели не просто фетишей, но фетишей в виде «священных книг». Коран именует их «обладателями писания» (Коран, 2:99). Особая роль книгообожания в иудаизме и христианстве выражается в том, что эти религии до сих пор имеют второе название — библейские религии.

Долгое время в религиозной фантазии в качестве фетишей выступали обыкновенные камни. Люди создавали богов и часто вселяли их в камни. По библейским мифам, однажды сам бог на Сионе утвердил камень-фетиш. Священным стал тот камень, на который возлагал свою голову Иаков, проведший ночь в том месте, которое он назвал «домом божиим» (Быт., 28:18—19). Ю. Велльга- узен полагал, что в ковчеге завета у древних евреев скорее всего был какой-то священный камень, безусловно служивший внешним наглядным выражением Ягве. Отдельные библейские тексты приписывают камням способность рожать людей. Но поклонение обыкновенному камню постепенно вступало в резкое противоречие с обогащением духовной жизни людей, с развитием их чувств. К этой мысли приводит библейский текст, согласно которому бог, создавая камень-фетиш, извинялся: «…верующий в него не постыдится» (Исаия, 28:16). Древние люди искали более сложные формы выражения своих религиозных чувств. В конечном счете они пришли к книжному фетишу. Переходной ступенью от поклонения простым камням к поклонению книге, очевидно, выступило обожествление в древности первописи на каменных скрижалях.

Религиозное поклонение какому-либо предмету, как писал К. Маркс, всегда имеет «практически-духовный» характер. Люди хотят, чтобы этот предмет влиял в благожелательном направлении на их судьбу и приносил им пользу как «верноподданнейший слуга»^[2]. Гораздо реже они фетишизировали незначительные предметы. Камень становился часто фетишем у религиозно настроенных людей уже потому, что он был им полезен, в частности, как орудие труда и самозащиты. Воины не случайно поклоняются мечу, плотники — топору, парикмахеры — бритве, писцы — чернильнице. Фетиш отбрасывается прочь, если его поклонники не ждут от него помощи.

Фетишизм является частным проявлением религиозности. И он всегда есть не что иное, как фантастическое отражение в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни. Одной из таких сил в религиозной среде выступают книги.

Письменность явилась величайшим культурным завоеванием древних людей. С момента своего возникновения печатное слово превратилось в могущественный общественный фактор. Умирает и самый сильный человек, однако мысли и слова, выраженные в книгах, переживают его. В религиозном мировоззрении развилось двойственное отношение к книгам. Люди заметили, что книги с идеями и образами, отвечающими их сокровенным чаяниям, представляют высшее благо. В Библии отражено признание книжной мудрости широкими массами. В книгах дальновидные люди увидели надежное средство сохранения и передачи из поколения в поколение полезных знаний. Моисей приказал все мудрое и полезное записывать в книги. Но появились и опасные книги, содержащие реакционные идеи, проникнутые духом человеконенавистничества. В Библии говорится: от острия языка пало людей больше, чем от меча (Сир., 28: 16—21). Самсон погиб только потому, что Далида «словами своими тяготила его всякий день и мучила его, то душе его тяжело стало до смерти» (Суд., 16:16).

Следовательно, древние люди перед одними книгами испытывали страх, перед другими — благоговение. Это нашло отражение в библейских суждениях: «Смерть и жизнь — во власти языка, и любящие его вкусят от плодов его» (Притч., 18:21); «…язык — небольшой член, но много делает», он, как огонь, «воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны» (Иак., 3:5—6). Это стимулировало избирательное отношение верующих к книгам. Одни книги были отнесены к священным, другие объявлены отреченными.

Классики диалектико-материалистической философии подчеркивали, что мысли, идеи как относительно «самостоятельные сущности» имеют некоторую «видимость самостоятельной истории», на первый взгляд даже «обладают независимым развитием». В зависимости от определенных условий эта относительная самостоятельность идеологических явлений «ослепляет большинство людей» Библиопоклонение в «самостоятельную сущность» превращает собрание книг. Религиозное восприятие книг связано с философскими гиперболами, с тем «первобытным идеализмом», который, игнорируя, как писал В. И. Ленин, всестороннюю, универсальную гибкость понятий, дает, как и всякий философский идеализм, «одностороннее, преувеличенное… развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный»^[3]. Благодаря философскому идеализму в книгообожании раздувается ценность памятника письменности древних народов, его подлинный образ отрывается от реальной истории.

История Библии как книжного фетиша начинается с идеализации, выраженной в чрезмерном преувеличении ценности тех книг, собрание которых впоследствии получило название «Библия». Порой теряя трезвое отношение к этим книгам, ревнители «священного писания» объявили Библию «книгой книг». По их мнению, Библия есть хлеб и свет в дороге, без нее человечество не приобрело бы необходимые основания для развития культуры и цивилизации. Они используют также то, что некоторые ученые допускают преувеличение культурного значения Библии, привлекают внимание верующих своим энтузиазмом в изучении библейских текстов, в процессе археологических и других исследований. За последнее время даже стало развиваться особое психическое расстройство — свиткомания. Оно охватило теряющих трезвое отношение к раскопкам в «библейских» странах энтузиастов, посвятивших себя поискам новых библейских текстов.

Кроме того, у ревнителей «священного писания» в процессе создания ими религиозного образа Библии возникает трудноуловимая ошибка мышления — гипостазирование. За последнее время в апологетической литературе появилось много книг, статей, авторы которых предупреждают своих читателей при использовании логики и диалектики в апологии Библии избегать гипостазирования. Оно состоит в том, что отвлеченным понятиям приписывается самостоятельное бытие. При этом нередко развиваются нездоровая фантазия и болезненная страсть к общим понятиям, наслаждение жонглированием ими. В религиозной фантазии отвлеченные понятия отрываются от реальных объектов. Мистики даже могут с помощью аллегорий наглядно представлять общие понятия как отдельные существа. В Библии, например, говорится о том, как «премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его» (Притч., 9:1) и как в период страшного суда «сокроется ум, и разум удалится в свое хранилище» (III Ездр., 5:9). Общие понятия находят свое олицетворение в произведениях живописи, иконописи. Беда изображается в виде женщины-страдалицы; горе — лыком подпоясанный и в мочало обутый человек; синагога — в виде женщины с завязанными глазами, которая, мол, не видит «истинной» религии, и т. д.

Диалектический материализм исходит из научного положения о том, что понятия, образы есть мысленное отображение внешнего мира, реальных вещей в сознании людей; проверка этих образов, понятий, отделение истинных от ложных дается практикой. Но в идеализме, равно как и в религии, все получается наоборот. У ревнителей «священного писания» при создании религиозного образа Библии по сути дела появляется тот «первобытный идеализм», который, совершая «идеалистический выверт», превращает общее понятие в отдельное существо. Своеобразным идеалистическим вывертом у ревнителей «священного писания» выступает «чувственно воспринимаемый» и «умопостигаемый» (Ф. Аквинский) религиозный образ Библии, некая самостоятельная идеальная сущность или ложная логическая конструкция.

Обожествление Библии предполагает ипостазирование, т. е. особое проявление религиозной фантазии, обусловливающей логические операции, обрабатывающие веру в бога так, что он приобретает свое лицо. Христиане наделяют бога сразу тремя ипостасями. По мнению верующих, разум вообще обладает направленностью к сверхъестественным объектам, стремится все свести к первопричине, т. е. к богу. Д. Беркли, философ и епископ, писал, что якобы «возвышенное понятие о боге и утешительное ожидание бессмертия естественно возникают в результате усердной и методической работы мысли…»^[4]. В действительности в религиозной философии логика и диалектика приобретают мистические формы, и поэтому в религиозном мировоззрении с его «первобытным идеализмом» появляется «прикрытая, принаряженная чертовщина»^[5]. Кстати, некоторые апологеты Библии согласны с тем, что мистика всегда хорошая соседка схоластики.

В соответствии с историческими этапами общественного и духовного развития народов, в среде которых сложился книжный фетиш, менялись образ бога и представления о его местонахождении. Миф о библейском боге родился в шалашах и кибитках древних евреев. В то время они верили, что бог проживает на высотах. После окончания кочевой жизни евреи выстроили для себя постоянное жилье и храм для бога. Фантазия переселила бога на небо. Впоследствии сложилась вера, что бог может поселиться в сердце человека, например, для того, чтобы там играть роль светильника души и совести. И верующий может ему постоянно молиться, где и когда пожелает. Он может делать это возле Библии-фетиша.

. Кроме того, в каждой группе верующих развивались оригинальные мифы о богоявлении. Часть библейских текстов приписывает богу физические и духовные качества людей и утверждает, что бог может явиться к людям в образе человека. Согласно Библии, общения людей с богом в древности были довольно частыми. С ним встречались Адам и Ева, которым он указывал, каким правилам в жизни надлежит следовать. Беседовал с богом Ной, не раз виделся Моисей. Лицом к лицу с богом встречались пророки. Мужчинам-евреям вообще было положено три раза в год встречаться с богом (Исх., 34:23). Более трех десятков лет среди простых смертных прожил нынешний небожитель Иисус Христос. После распятия он являлся Марии Магдалине и своим ученикам. Наконец, Библия обещает верующим второе пришествие бога-спасителя. В мифах о телесном явлении бога рассказывается о том, как бог вместе с людьми переживал горе и радость, ночевал у костров, мерз в пустыне, принимал участие в сражениях, иногда даже как простой солдат попадал к неприятелю в плен, имел друзей на земле, позволял своим сыновьям влюбляться в землежительниц (Быт., 6:2). Средневековые мистики даже пытались точно определить телесные размеры бога: рост-де равен полумиллиарду миль, пальцы — длиной в сотни тысяч миль, у него насчитывается один миллиард семь тысяч кудрей^[6].

Другая часть библейских текстов утверждает, что никто и никогда не видел и не мог видеть бога. В них отвергается вообще телесное явление людям бога. Представления о нем выражаются в религиозно-философских абстракциях, имя заменяется словами «всевышний», «творец», «господь». Вершиной религиозно-философского абстрагирования явилось понятие «логос». Оно отражает превращение бога в абстракцию, в некое, как удачно воспользовался иронией В. И. Ленин, от века существующее «реальное понятие». На этой мистико-идеалистической основе в современных условиях образ бога в сознании верующих становится еще более туманным и сложным. Современные религиозные идеологи в своем большинстве подчеркивают, что нельзя всерьез воспринимать представление о пришествии спасителя из облаков неба (Р. Бультман). Одни считают бога всего лишь моральным, эсхатологическим или экзистенциальным принципом^[7], другие отрицают возможность чудес, полагая, что образ бога и без чудес достаточно значим; третьи доказывают, что христианство возможно и без признания Христа. Давно появилось представление об «анонимных христианах», о «неверующих священниках», которые лучше всех понимают Библию и притом в угодном богу духе^[8].

И тем не менее «первобытный идеализм», различные ошибки в мышлении создают такие грани крайне абстрактных представлений о боге, что приводят их в контакт с представлениями о телесном явлении бога. В любом случае верующие располагают неким конкретно осязаемым образом бога. Представив бога словом-логосом, библейские апостолы вдруг объявили, что этот бог — слово, «стало плотью» и они «с ним ели и пили» (Деян., 10:41). Представить слово телесной плотью могут только «первобытный идеализм» и ничем не обузданная религиозно-философская фантазия. Именно о таком боге-слове чаще всего идет речь на страницах современных религиозных книг и журналов. Теологам ничего не стоит писать, что слово «логос» есть Адам, а вторым Адамом является Иисус Христос^[9]. К этим представлениям примыкают мифы о вербальной теофании или словесном явлении бога к современным людям.

Миф о словесном богоявлении связан с обожествлением языка Библии. «Да будет! — этими магическими словами библейский рассказчик сопровождает легенды о творении богом мира. Словом сокрушаются власть и сила дьявола. Пророк Иезекииль даже похвалялся, что ему однажды удалось одной только речью оживить иссохшие кости (Иез., 37:10). Знание языков и умение ими пользоваться Библия относит к разновидности «святых даров». Однажды, рассказывается в Библии, в результате сошествия «духа святого» апостолы враз заговорили на разных языках, о которых до этого и не слышали.

До сих пор библейский язык предстает в сознании ревнителей «священного писания» фетишистским словесным святилищем, представляет собой «словесное молоко» (I Петр., 2:2; I Кор., 3:2; Евр., 5:12). На них магическое действие оказывают формулы, подобные следующей: «Кайтесь, ибо царствие небесное близко!» Они верят в легенды о вмешательстве бога в дела переводчиков библейских текстов. Одна легенда повествует, что однажды под руководством самого бога 70 переводчиков независимо друг от друга сделали одинаковые переводы библейских книг. Так появилась Септуагинта. В честь этого события иудаисты устраивают особые празднества.

Мистико-сакраментальное восприятие Библии также нуждается в особом языке. Многие верующие иногда выступают против использования таких сложных и притом необходимых научных понятий, категорий, как материя, время, пространство, закон, не стараются овладеть ими. В то же время сами они создают так называемый сакраментальный язык^[10], отличающийся туманной и на первый взгляд недоступной для непосвященных терминологией: антимис, срачица, индития, проскомидия, акафист, жизнодавче. Язык в апологии усложняется и тогда, когда в этом нет надобности. Теологи рассуждают об иринологии, вместо того чтобы просто сказать об учении о мире^[11], пишут о катафатическом учении о боге, об апофатике святых отцов3. Христианская терминология на одном и том же языке отличается от иудаистской, сектантская от церковной и т. д. Свой язык пытаются создать иеговисты. Некоторые сектанты прибегают к тарабарскому языку. В ряде церквей и синагог используются вышедшие из массового употребления древнееврейский, латинский языки. Язык апологии включает в себя архаизмы, библицизмы, т. е. характерные языковые явления только для библейского повествования.

Сакраментальный язык является языком фетиша и выражает в апологии фетишистское отношение к Библии. Поэтому ревнители «священного писания» всегда стремились создать эталонный образец «священного» языка Библии. Были подсчитаны все слова, знаки, буквы в библейских текстах. Взбунтовавшиеся против правки богослужебных книг раскольники в России готовы были умереть, лишь бы только сохранить старопечатные и с ошибками книги. Подобно этому консервативные католики встретили в штыки предложение новаторов отменить латинский язык в богослужении, который в настоящее время плохо знают священники и вовсе не разумеют миряне. Сектанты считают благочестивым делом старательное переписывание библейских текстов, воспринимают его в качестве религиозного обета.

Фетишистское отношение к языку Библии и ее апологии мешает верующим понять важные стороны истории Библии, включая историю редактирования библейских текстов. Ревнители «священного писания» не располагают таким текстом Библии, который на протяжении всей своей истории не претерпел бы серьезных изменений. А. Ранович отмечал, что «уже самый перевод «70 толковников» заключает в себе нечто новое, чего нет в оригинале»^[12]. Раввины-масореты настолько смело обращались с библейскими текстами, что не останавливались и перед уничтожением неподходящих для них. Многие библейские книги утеряли свое первоначальное название. Предполагают, что словами «ветхий завет» впервые воспользовался апостол Павел (II Кор., 3:14). Поздно появились такие названия библейских книг, как «Бытие», «Исход», «Левит», «Числа», «Второзаконие». Причем слово «библия» не встречается в текстах. И оно имеет самое прозаичное происхождение. Многие ученые считают, что слово «библия» использовалось в древности для обозначения мочалы, которая вырабатывалась из африканского водяного растения и служила сырьем для изготовления бумаги. Некоторые теологи усмотрели происхождение этого слова от названия одного арабского села. Профессор А. Донини пишет, что оно связано с именем одного древнего сирийского города.

Переводчики не щадили даже имени бога, переделывая его по своему усмотрению. Септуагинта заменяет имя Ягве на «господь». Редактирование библейских текстов происходит вплоть до наших дней. Недавно, например, тот текст, в котором говорится, что Моисей имел рога, был отредактирован таким образом, что в нем появились слова «лицо его стало сиять лучами». Не трудно понять причины появления такой редакции. Религиозные деятели отгораживают свои вероучения от древнего тотемизма. Кроме того, редактирование библейских текстов связано с избирательным и критическим отношением теологов к ним. Не существовало и не существует в настоящее время общепризнанного перевода Библии на какой-либо современный язык. Отдельные переводы Библии представляли собой выдающиеся события в культурной жизни народа. В этом отношении выделяется лютеровский перевод. Однако католики встретили его пренебрежительно, нашли в нем 1400 ошибок и прокляли. В свою очередь лютеране не чествуют католический перевод Библии.

Как и всякий фетиш, Библия выступает той «чувственно-сверхчувственной вещью», которая должна иметь свой сверхидеальный прообраз. Тот же логос, писал В. И. Ленин, является разумом в абстракции, предстает в мистико-идеалистической философии как «нечто существующее до всякого мозга, нечто божественное»^[13]. Сами верующие настаивают на сверхъестественном происхождении Библии. В самой Библии есть рассказы о том, как апостолам и пророкам приходилось съедать свитки с письменами из рук ангелов, чтобы заполучить дар пророчества (Ап., 10:9—11). Ревнители «священного писания» провозглашают, что даже всем ангелам не под силу создать Библию; ее появление выше чудес воскресения из мертвых; возможно, она существует от века и ее существование не зависит от действия объективных законов. Динамика создания религиозного образа книги была наиболее полно раскрыта К. Марксом и Ф. Энгельсом в связи с критикой мистико-идеалистических писаний М. Штирнера. В результате глубокого извращения этим идеалистом всей мыслительной деятельности у него получилась «книга как таковая, книга в ее чистом виде, т. е. совершенная книга, Священная Книга… книга как воплощение святыни, книга в небесах…»^[14].

Библия предстает в качестве зачарованной «вещи в себе», наделяется таинственным содержанием. Верующие воображают, что в ней находится либо сам бог, либо его дух, ибо он может воплотиться в содержание «священных книг» или предстать в виде этих книг. В мифах о словесном явлении бога по крайней мере сам бог выступает лицом, пишущим на камнях. Авторство библейских книг приписывается также харизматикам. Так, автором Торы изображается Моисей, с именем Христа связывается Новый завет. Авторами библейских книг предстают Самуил, Давид, Соломон. Называя Библию «маленьким богообразным миром», Г. С. Сковорода писал, что христианский бог есть Библия^[15]. И в современной религиозной публицистике постоянно подчеркивается, что Библия есть манускрипт с богом^[16]. В соответствии с библейскими словами «исследуйте писания… они свидетельствуют о мне» (Иоан., 5:39) теологи ищут бога «по евангелиям», «по Апокалипсису», а то и по всей Библии.

Превратив памятник письменности в книжный фетиш, ревнители «священного писания» относятся к нему как к предмету величайшего поклонения. Пророк Иезекииль однажды съел целый свиток со священным текстом, и ему показалось, что у него на устах было «сладко, как мед» (Иез., 3:1—3). Ревнители «священного писания» обращаются с Библией как с живым и в высшей степени уважаемым существом. Они могут становиться перед ней на колени. Христиане целуют евангелие на словах: «В начале было слово». К такому чествованию Библии примыкает строительство храмов в честь «Софии», т. е. обожествленного разума; премудрость является основным источником словесного богоявления, о ней распространяются легенды, что она когда-то восседала рядом с богом, а затем спустилась на землю и превратилась в источник блага.

В религиозный обет превращено хранение Библии. Правоверный еврей в древности не мог спокойно спать, если сомневался в сохранности ковчега завета. Летописи рассказывают, что при пожаре Иерусалимского храма иудаисты бросали все драгоценности, чтобы только спасти свитки с библейскими текстами. До сих пор правоверные евреи совершают культово-торжественное захоронение пришедших в ветхость библейских книг. Значение фетиша приобретают те предметы, которые используются для хранения Библии. Рискуя жизнью, древние евреи сберегали ковчег завета — ящик для хранения скрижалей с письменами. Иудаисты также имеют особые места в синагоге для хранения свитков Торы. У них есть кожаные ящички — тефлин, по евангельской терминологии хранилища (Матф., 23:5), в которых содержатся записки со словами из Библии. Существует иудаистское поверие, что эти хранилища, если в течение получаса подержать их возле сердца и мозга, через кожаную оболочку передадут библейскую мудрость прямо в мозг и сердце^[17]. В особых ящичках раньше носили свитки «священных» текстов и христиане. Этим ящичкам придавалась форма креста. Наконец, в церкви и синагоге часто устанавливаются ценные ларцы для хранения Библии, иногда со светильниками перед ними как перед богом и т. п.

До сих пор среди религиозных деятелей не прекращается страстная борьба за обладание наиболее древними списками библейских текстов. Они не жалеют средств для приобретения их. Древние хирбеткумранские рукописи были куплены одной американской синагогой за 250 тыс. долларов. За каждый квадратный сантиметр найденной в Палестине древней рукописи установлена твердая цена — доллар. И многие люди побросали свои обычные дела, устремились на поиски этих рукописей. Хранение древнейшей рукописи Библии, отдельных ее книг составляет не только величайшую гордость, но и надежду на особые милости от бога. В Сихеме сохранилась небольшая группа самарян, обладающая двумя свитками Пятикнижия, один из которых они относят чуть ли не к первым преемникам легендарного Аарона^[18]. Испытывая суеверный страх от мысли потерять их, они редко показывают свою святыню кому бы то ни было.

Библейские тексты не представляют той ценности, которую можно было бы противопоставить книжным ценностям других народов. Они могли бы затеряться в истории, подобно тому как затерялись многие не менее ценные памятники письменности древних народов. На протяжении многих веков церковники сохраняют Библию не столько как литературную и научную ценность, сколько как предмет религиозного поклонения. То, что не подлежало религиозно-фетишистской консервации верующими, часто уничтожалось ими. Канонизация и апокрифизация не щадили тех книг, которые воспринимались как чуждые.

В нашу эпоху в условиях капиталистического общества роль Библии как фетиша подчеркивается в буржуазных формах религиозности. К. Маркс писал, что в этом обществе фетишизм является естественной формой осознания действительности. Он имеет свой первоисточник в том, что капитал имеет «фетишистский облик», сам выступает фетишем^[19]. Другую форму осознания капиталистической действительности составляет религия. В современных условиях капиталистическому фетишизму в религиозной сфере соответствует книжный фетиш — Библия.

Мистико-сакраментальное восприятие Библии, извращающее разум, чувства, подавляющее волю библиопоклонников, в итоге дает то, что противоречит интересам самих верующих, — книжный фетиш. Оно ставит Библию на положение предмета религиозного поклонения. Не последнюю роль в фетишизации памятника письменности сыграла искусительная религиозная философия. Отрицательная роль софистики и злоупотребления диалектикой в этой философии своеобразно отражена в религиозно-философском образе змия. Обращают на себя внимание библейские слова: «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал господь» (Быт., 3:1).

В образе змия-искусителя древние мудрецы выразили свое понимание наивной пли стихийной диалектики, злоупотребление ею. Тончайшие оттенки мыслей, чрезвычайную гибкость понятий, многозначность общеупотребительных слов они удачно уподобили не свинье, а змее, превратив ее в говорящее и обольщающее существо. Это примечательное явление в Библии! Впоследствии не раз в образе змия, иногда в сочетании с образом умной красавицы, олицетворялось совращение людей словом, самогипноз посредством слова. Гегель, анализируя борьбу между просвещением и суеверием, писал о предрассудках как о заразе, которая может проникать «во все органы духовной жизни». Он подчеркнул, что это происходит также в связи с поклонением змее — мудрости^[20]. Современная материалистическая диалектика позволяет проникнуть в тайны мистико-сакраментального восприятия Библии. Сочетание в этом восприятии «святой простоты» и обожествленной мудрости с религиозной экзальтацией исключает правильное понимание Библии. Ревнители «священного писания» создали религиозно-фетишистский образ памятника письменности древних народов.

1. См. С. А. Токарев. Ранние формы религии и их развитие, стр. 26. ↑

2. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 98. ↑

3. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 322. ↑

4. Д. Беркли. Три разговора. М., 1937, стр. 4. ↑

5. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, стр. 189 ↑

6. См. «Критика иудейской религии», стр. 41. ↑

7. R. Bultmann. Theologie des Neuen Testaments. Tubingen, 1954, S. 382, 421. ↑

8. «Mann in der Zeit», 1967, N 8, S. 23; 1967, N 5, S. 8. ↑

9. См. «Журнал Московской патриархии», 1967, № 9, стр. 68. ↑

10. «Herder Korrespondenz», 1966, N 2, S. 71. ↑

11. См. «Журнал Московской патриархии», 1967, № 7, стр. 43. ↑

12. «Критика иудейской религии», стр. 125. ↑

13. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, стр. 173. ↑

14. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 103. ↑

15. См. Г. С. Сковорода. Собр. соч., т. I, стр. 370. ↑

16. «Mann in der Zeit», 1967, N 7, S. 35. ↑

17. См. «Критика иудейской религии», стр. 409. ↑

18. См. «Журнал Московской патриархии», 1965, М» 3, стр. 35. ↑

19. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. III, стр. 483. ↑

20. См. Гегель. Соч., т. IV, стр. 293. ↑