Дальнейшее развитие дарвинизма​

Крупными этапами в эволюции самой эволюционной теории, предложенной Дарвином, нужно считать моменты, связанные с именами А. Вейсмана, Иогансена, Менделя, Моргана и Мöллера. Вейсман своим учением о непрерывности зародышевой плазмы, а также четкой постановкой вопроса о наследовании приобретенных признаков Инес некоторый порядок в хаос непроверенных и часто просто неверных фактов, принятых эволюционной теорией на веру. Он первый показал, что вопрос об унаследовании приобретенных признаков, казавшийся до него «само собой разумеющимся», ни с практической, ни с теоретической стороны не так уже прост и ясен, как казалось раньше. Больше того, он поставил под сомнение положительное решение этой проблемы и после тщательного ее анализа пришел к полному ее отрицанию. Вейсман несколько раз видоизменял свою точку зрения, но основной стержень ее неизменно оставался один и тот же: приобретенные признаки по наследственности не передаются. Факты, на которые мог опереться в свое время Вейсман, были довольно скудны, и все его рассуждения носят отпечаток некоторой спекуляции и не лишены ошибочных выводов. Но основная мысль его теории, как показали дальнейшие исследования, особенно генетические исследования нашего времени, была несомненно правильна. Вера в передачу по наследству благоприобретенных признаков ни на чем не основана. Доказанных случаев не имеется. Все факты, которые раньше описывались как случаи несомненной передачи по наследственности приобретенных свойств, при новых, более точных, методах исследования (генетический анализ) не согласуются с тем, что о них писали, и не только не подтверждают этой точки зрения, но часто и опровергают ее. Вейсман, вначале отрицавший какую бы то ни было зависимость изменений наследственного вещества от изменений тела, в конце своей жизни допускал возможность одновременного параллельного влияния внешних условий на телесные и половые клетки (параллельная индукция),’ все же отказываясь признавать влияние изменений сомы на адекватное изменение наследственного вещества (соматическая индукция). Отрицание параллельной и соматической индукций, само собой разумеется, не означает отказа от признания влияний внешней среды на организм. Внешняя среда несомненно влияет на наследственную изменчивость организма. Не кто другой, как один из самых ортодоксальных и самых выдающихся современных генетиков Мöллер экспериментально доказал это влияние. Отказ от признания наследования приобретенных признаков означает и может только означать отказ от мистических требований ламаркистов признания адекватного влияния изменений сомы на наследственное вещество. Почему, например, увеличение мышцы должно отозваться на наследственном материале именно в том его пункте, где заложены задатки, определяющие развитие данной мышцы, и именно в сторону ее такого же точно увеличения, а не, например, уменьшения, не задевая совершенно остальных наследственных задатков, абсолютно непонятно. Какого характера должны быть импульсы или силы, идущие от измененного участка сомы через весь организм, через все наследственное вещество, оставляя их совершенно не задетыми и задевая исключительно точно определенные, ничтожно малые участки наследственного вещества, определяющие развитие мышцы? Только допущением наличия и организме какой-то сознательно действующей силы, обходящей в каждый момент; места, которые по теории адекватности не должны быть задеты, точно устанавливающей те участки наследственного влияния, которые по этой теории обязательно должны быть изменены, можно объяснить подобную точку зрения. И недаром все без исключения виталисты отстаивают эту ламаркистскую мистику. История биологии последарвиновского периода еще не знает ни одного виталиста, который не придерживался бы ламаркистской эволюционной теории.

1900 год был переломным годом в истории эволюционного учения. В атом году тремя ботаниками (де-Фризом, Корренсом и Чермаком) были вновь открыты законы Менделя, опубликованные им еще в 1865 г., но пролежавшие под спудом в течение 35 лет. С этого нового открытия основных законов наследственности эволюционная теория несомненно поднимается на новую, более высокую ступень. Крупным этапом в развитии эволюционного учения нужно считать работы Иогансена о чистых линиях, вариационной статистике, фенотипе и генотипе. Иогансен первый показал наследственную неоднородность популяций. При изучении наследственности надо исходить не из популяций, а из чистых линий. В чистой линии дарвиновский отбор не играет никакой роли. Он имеет значения только для популяций. Что касается вариационной статистики, то Иогансен прежде всего очистил ее от бездушного формализма, которым она страдала со времен Кетле, Пирсона и др. Он показал, что вариационная статистика в биологии может иметь значение как метод исследования только при наличии правильного генетическою анализа. Формальный математический подход к биологическим явлениям не только никакой пользы не приносит, но часто дает просто неправильные результаты. При применении вариационно-статистического метода мы должны помнить, что наследственное содержание организма (генотип) и его внешнее проявление (фенотип) не одно и то же. Фенотипически однородный материал не есть еще генотипически однородный. Поэтому при статистическом анализе нельзя все валить в кучу, а необходимо произвести предварительно тщательный генетический анализ изучаемого материала. Только в этом случае вариационная статистика может играть роль полезного метода исследования в биологии. Заслуга Иогансена заключается также в тщательном разграничении понятий фенотипа и генотипа и чрезвычайно тонком анализе многих биологических понятий вообще и очистке их от всего метафизического, наносного. Современная генетика представляет собою синтез современного учения о клетке, менделизма и учения Иогансена.

Особенно сильное развитие она получила благодаря американской школе генетиков во главе с Т. Г. Морганом. Вопросы наследственности во времена Дарвина не были совершенно разработаны и ни о каком научном анализе этих проблем в его время не могло быть и речи. Но эти вопросы играют кардинальную роль в любой теории эволюции. Сам Дарвин не мог обойтись без теории наследственности» и вынужден был заняться этой проблемой. Результатом этих занятий явилась его неудачная теория пангенезиса, от которой он сам очень скоро отказался. Отсутствие научно обоснованной теории наследственности вынуждало принимать наследственность как факт, без всякого ее анализа, что нередко приводило эволюционную теорию к неправильным заключениям. Ярким примером этого могут служить полуламаркистские тенденции в учении самого Дарвина — например, его утверждения о наследственном закреплении результатов упражнения и неупражнения.

Современная генетика обогатила эволюционное учение глубокой разработкой вопросов наследственной изменчивости, освободила его от схоластических спекуляций конца прошлого века и дала ему твердую научную опору. Кроме того, она углубила вопросы о генотипическом строении популяций, установила закономерности развития этих популяций в связи с их генотипическим строением (Гарди, Четвериков и др.), выдвинула новые проблемы, имеющие крупное значение для эволюционного процесса. Такова, например, проблема геногеографии (А. С. Серебровский). В самое последнее время генетика вплотную подошла к вопросу о строении и природе гена (Демерец, школа А. С. Серебровского и др.). То или иное разрешение этого кардинального вопроса современного учения о наследственности не может остаться безразличным для дарвинизма, ибо эволюция видов и есть эволюция генотипов.

Генетика в 1927 г. благодаря работам Мöллера добилась, наконец, положительного разрешения вопроса об искусственном получении мутаций. Сравнительно легкое получение мутаций в лабораторных условиях при помощи методики Мöллера значительно облегчила задачу изучения механизмов наследственности, а тем самым и механизмов эволюционного процесса.