Вступительная статья. Израиль Иосифович Агол. Био-библиографический очерк

Израиль Иосифович Агол родился 7 (20) ноября 1891 г. в Бобруйске Минской губернии в бедной еврейской семье. Отец его был плотником. Израиль Агол провёл детство и юность, полные лишений и нужды. До одиннадцати лет учился в хедере, затем в еврейском начальном училище. Кончив еврейское начальное училище, затем городское в 1908 г., давал уроки и учился сам[1].

В 1909 г. И. И. Агол вступил в Бунд. В 1909 г. был арестован в Бобруйске за распространение первомайских листовок. Месяц просидел в тюрьме. После освобождения в июле 1909 г. уехал в Вильно, где поступил в частную гимназию, добывая себе средства к существованию уроками и мелкой литературной работой. По окончании гимназии с июля 1913 г. давал уроки в местечке Березино Минской губернии.

В 1913 г. И. И. Агол поступил в Петербургский психоневрологический институт: в государственный университет как еврей поступить не мог. В июне 1914 г. он был взят на военную службу и отправлен в г. Су- валки качестве рядового — вольноопределяющегося 20-го стрелкового полка. В связи с началом войны, был мобилизован в действующую армию. На войне был дважды ранен, после чего был освобождён от службы.

Как участник войны И. И. Агол был принят в Московский университет в январе 1915 г. на медицинский факультет. В первые месяцы пребывания в университете он восстановил связь с Бундом. Но вскоре вследствие принципиальных разногласий по вопросу о войне и др. примкнул к большевистской студенческой группе во главе с Черных. Этой группой он был проведён в состав правления студенческой столовой на Моховой. Был казначеем столовой. Под прикрытием студенческой столовой тогда велась большая партийная и общественная работа. Кроме того, И. И. Агол вёл партийную работу в Марьиной роще — главным образом среди студенчества и еврейских рабочих-беженцев.

После Февральской революции И. И. Агол проводил партийную работу в Рогожско-Симоновском районе, одновременно состоял секретарём Бюро по созыву съезда торгово-промышленных служащих. Во время Октябрьской революции принимал участие в Московских боях.

В декабре 1917 г. И. И. Агол вернулся в Бобруйск и был избран зам. председателя Бобруйского Совета и председателем укома партии. В январе 1918 г. он был арестован в Бобруйске войсками Довбор-Мусницкого. Сидел в тюрьме две недели. В феврале — мае 1918 г. И. И. Агол был политруком партизанского отряда, действовавшего в районе г. Осиповичи. В мае 1918 г. в связи с образованием в Смоленске исполкома Западной области назначен комиссаром собеса и финансов.

В июле 1918 г. И. И. Агол был вызван Я. М. Свердловым, который от имени ЦК поручил ему выехать в оккупированные немцами Литву и Белоруссию, где организовать партийную работу. В Минске он работал в подполье до прихода красных председателем Центрального бюро подпольных организаций РКП(б) в Белоруссии. Он был одним из организаторов и участников I съезда Компартии Белоруссии, ответственным секретарём Минского подпольного крайкома, редактором газеты «Подольская правда». После Германской революции и освобождения Белоруссии в декабре 1918 г. был назначен ответственным секретарём ревкома, затем выбран в первый ЦИК Белоруссии и назначен членом правительства Литовско-Белорусской республики по финансовым делам.

В апреле 1919 г. в Вильно, куда переехало Белорусско-Литовское правительство, И. И. Агол попал в плен к белополякам. Был чернорабочим под охраной. В мае 1919 г. из плена бежал и вступил в Красную Армию.

Всю Гражданскую войну И. И. Агол провёл в 16-й армии в должности военкома снабжения и зам. председателя продовольственного комитета. Принимал участие в боях в Осиповичах, под Оршей, Могилёвом, Минском, Седлецом, Варшавой.

В декабре 1920 г. он демобилизовался и с января 1921 г. работал в Москве в редакции газеты «Правда»: зав. иностранными телеграммами в иностранном отделе, зав. партийным отделом, секретарём партячейки. В январе — августе 1924 г. ответственный секретарь редакции газеты «Труд». Одновременно работал в психиатрической клинике МГУ. Окончил университет в 1923 г. В 1923-1924 гг. И. И. Агол принимал участие в троцкистской оппозиции, голосовал за троцкистскую резолюцию и выступал в защиту троцкистских взглядов на партсобрании в партячейке «Правды».

В этот период И. И. Агол написал ряд популярных работ по марксистской идеологии. Среди них статьи в журналах «Спутник коммуниста», «Безбожник» и книги «Фридрих Энгельс» и «Основы марксизма». Последняя из них представляла собой краткое изложение книги Энгельса «Анти-Дюринг», предназначенное для широкого круга читателей. Автор книги бережно отнёсся к воспроизведению мыслей Энгельса и, вместе с тем, главы, посвящённые биологическим проблемам, написал с использованием новейшего материала, не бывшего известным Энгельсу[2].

В 1924 г. И. И. Агол поступил слушателем Института красной профессуры. Он посещал занятия одновременно по философскому и по естественному отделению. В октябре 1928 г. И. И. Агол окончил ИКП по естественному отделению по специальности «генетика». В ИКП И. И. Агол слушал лекции по философии А. М. Деборина и стал одним из его ближайших учеников и последователей, ярким представителем школы диалектиков в философии.

В 1927 г. он вошёл в состав образованной в Коммунистической академии Философской секции, которую возглавил А. М. Деборин. В 1928 г. на бале Философской секции А. М. Деборин создал Институт философии. И. И. Атол был избран действительным членом Института философии, а в 1930 е> действительным членом Коммунистической академии[3]. В Институте философии И. И. Атол вошёл в состав секции диалектики естествознания и выступил с докладом «Проблема целесообразности в органическом мире».

Значение деятельности деборинцев, занимавшихся вопросами биологии и философии биологии (И. И. Агол, М. Л. Левин, С. Г. Левит, В. Н. Слепков, Я. М. Урановский) состоит, во-первых, в том, что принимали новейшие достижения естествознания и активно занимались их методологическим осмыслением. Ими был заложен фундамент философии биологии в нашей стране. И. И. Атол и его коллеги сознательно ставили задачу создания теоретической биологии[4].

Приходится удивляться тому, сколько успели сделать люди, двадцати пяти — тридцати пяти лет от роду, в условиях постоянной борьбы с догматиками от науки и в стране, где вследствие насаждавшегося царизмом засилья религиозной философии вообще отсутствовала традиция разработки проблем философии естествознания. А потом их лишили возможности заниматься наукой и, наконец, расстреляли.

И. И. Агол начал свою научную работу в области генетики в лаборатории Б. М. Завадовского в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова. Первоначально И. И. Агол не занимал чёткой позиции в биологических спорах тех лет и проявлял интерес к известным опытам П. Каммерера, но вскоре сделал свой выбор в пользу генетики, отказавшись от ламаркистских представлений. С 1927 г. он работал под руководством А. С. Серебровского в Московском зоотехническом институте. Он пришёл к выводу, что пройденный в филогенезе путь не мог не привести к устойчивости организма к воздействиям среды. В 1928 г. он принял участие в первых в нашей стране опытах по радиационному мутагенезу у дрозофил[5]. В дальнейшем исследования А. С. Серебровского и его коллег показали, что ген не неделим, а состоит из линейно расположенных более элементарных структур. Работа с дрозофилой сделала И. И. Атола убеждённым генетиком. Его коллега тех лет Н. П. Дубинин вспоминал впоследствии: «Он был на редкость красив, его матовое лицо освещали глубокие тёмные глаза. Будучи левшой, он смешно оперировал кисточкой, когда разбирал на стекле эфиризированных дрозофил»[6]. С результатами своих исследований И. И. Агол выступил в 1929 г. на Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству.

Тезис о том, что генетика это «буржуазная лженаука», был изобретён не Лысенко, и даже не Презентом. Его настойчиво пропагандировали и отстаивали механисты, которые представляли собой очередную разновидность позитивистского подхода в философии. Противостояние между механистами и диалектиками в 1920-е гг. в области философии естествознания проходило по линии признания или отвержения новейших направлений науки: теории относительности, квантовой механики и хромосомной теории наследственности. Новые открытия требовали переосмысления картины мира. Но процесс их освоения в советской философии шёл очень непросто. Диалектики пытались предлагать решения тех философских проблем генетики, на которых, отвергая генетику, спекулировали механисты. В числе этих проблем надо назвать: проблему сводимости биологических форм к физико-химическим, проблему взаимосвязи внешнего и внутреннего в биологическом детерминизме и проблему влияния среды на наследственность.

Механисты обвиняли деборинцев в витализме, поскольку те признавали в живом наличие качеств, несводимых к физико-химическим элементам. Механисты постулировали сводимость жизни к физическим и химическим процессам. В этой позиции соблазнительно усмотреть раннюю формулировку идеи о необходимости физико-химического изучения живого, которая доминирует во всей современной биологии начиная с середины XX века. К сожалению, попытки такой интерпретации учения механистов, которые встречаются в литературе[7], лишены оснований. Механисты имели в виду нечто иное: принципиальную сводимость любых сложных форм к некой первоматерии, «первооснове всех форм материи» (И. И. Скворцов-Степанов)[8], и не понимали главного, того, что качественная специфичность высших, форм обусловлена особыми, более сложными типами связей. Поэтому, хотя в биологической форме движения нет ничего, что бы отличало её от физической и химической, она к ним не сводится и составляет качественно новый уровень специфичности. Деборинцев, настаивавших на качественной не сводимости живого, они обвиняли в витализме.

Непонимание диалектики качеств и связей принимало у механистов прямо курьёзные формы. А. К. Тимирязев заявлял, например, на конференции в Коммунистической академии в 1929 г.: «Я бы, пожалуй, сформулировал принципиальные наши разногласия таким образом. Является ли диалектика наукой о связях, или диалектика есть наука о несводимых качествах? Вот вокруг чего идёт спор»[9]. Далее он с помощью цитат из основоположников марксизма «доказывал», что диалектика это наука о связях, а не о качествах. И под конец делал «страшные» выводы: «Теория несводимых качеств привела к тому, что те товарищи, которые примыкают к философскому течению Деборина, в биологии придерживаются ортодоксальной генетики, отрицают наследование приобретённых признаков, становятся на преформистскую точку зрения и в этом вопросе идут против Энгельса»[10]. Выступавшему вслед за А. К. Тимирязевым Б. М. Гессену пришлось констатировать, что, выдвинув альтернативу «всеобщие связи — несводимые качества», Тимирязев «обнаружил блистательное непонимание самой сущности диалектики». Ещё точнее нелепость этих рассуждений показал Н. А. Карев: «Говоря о качествах, мы указываем прежде всего на те своеобразные формы связи между различными явлениями и процессами, которые мы наблюдаем в различных областях действительности. Именно это своеобразие форм связи, возникающих в различных областях действительности в результате синтеза различных форм движения, и составляет центральный нерв понятия качества. Насколько же неосторожно выйти и сказать, что диалектика нужна как наука о связях, а не как наука о различных качествах, существующих в действительности»[11].

Применение диалектики даёт возможность выявлять узлы, обнаруживающие качественную специфичность. Не может быть единства без различия, непрерывности без прерывности, необходимости без случайности. Если же механисты пытались осуществить диалектический синтез, игнорируя при этом генетику, то приходили к такому выводу: «живое целиком сводится к химии и физике белков, представляя особую форму движения материи, форму бытия белка» (С. С. Перов)[12]. Подобные воззрения даже с большой натяжкой нельзя рассматривать в качестве предтечи молекулярной биологии и генетики. Это скорее защита известного постулата о сводимости целого к сумме частей.

Отсюда и обвинения в витализме, предъявлявшиеся механистами де- боринцам. Деборинцы же, объясняя свою позицию относительно природы живого, обращали внимание на проблему структуры и структурных уровней. И. И. Агол говорил, например,: «Никто из нас, конечно, никогда не утверждал, что в организме есть кое-что ещё, кроме атомов, электров и протонов. Но мы утверждаем, что кроме этих электронов и атомов, необходимо учитывать взаимоотношения между этими атомами и электронами и специфические взаимоотношения между организмом и средой»[13]. На этом пути возможно выявление специфики живого. В противном случае, «сложные» качества утратят статус объективности и источником качественного многообразия действительности окажется субъект. «Качество выражает собой структуру, характер закономерностей, связей предмета, определённость формы материального движения», — писал деборинец И. П. Подволоцкий[14].

И. И. Агол возвращал обвинение в витализме самим механистам, которые «своим тупым отрицанием несомненного факта специфичности, своеобразия органических закономерностей питают виталистические настроения в биологии»[15]. Механистическая трактовка живого организма неизбежно оставляет открытым вопрос о факторе целостности и открывает путь не только витализму и телеологии, но и теологии. Критике как витализма, так и механистов была посвящена книга И. И. Атола «Витализм, механистический материализм и марксизм», вышедшая первым изданием в 1928 г. Б. М. Гессен в рецензии на книгу И. И. Атола особо отметил, что автор показал, как «однобокость механистического материализма в конечном счёте поддерживает витализм»[16]. Б. М. Гессен рекомендовал распространять книгу И. И. Агола среди широкой массы читателей.

В октябре 1928 г. И. И. Агол был назначен директором Тимирязевского биологического института — цитадели механистов. Правда, больших успехов на этом посту ему достичь не удалось, поскольку основной костяк сотрудников продолжали составлять убеждённые механисты. Всё это сказалось на отношении И. И. Агола к дискуссии. В 1929 г. на конференции марксистско-ленинских научных учреждений в области естествознания он в сердцах, очень эмоционально критиковал своих противников, признавшись: «наши силы чрезвычайно ограничены»[17]. После конференции Институт был реорганизован, в нем была образована генетическая лаборатория, которую возглавил А. С.Серебровский. В лаборатории занимались искусственным получением мутаций у дрозофилы, изучением аллелей гена scute, генофондом домашних кур.

И. И. Агол систематически изложил современное понимание научнофилософских проблем дарвинизма и генетики в книге «Диалектический метод и эволюционная теория». В книге он подробно иллюстрировал примерами генетическую подоснову работы естественного отбора. Основное содержание книги было им опубликовано в статье «Проблемы эволюционного учения» в журнале «Под знаменем марксизма».

В этих публикациях И. И. Агол положительно оценивал неодарвинизм. Он выступил против смешения изменчивости и эволюции. В последнем случае влияние не носит непосредственного характера. Связь здесь не физиологическая, а историческая. Изумительная приспособленность живых форм возникает не под прямым воздействием среды, а в результате естественного отбора, превращающего массу случайностей в необходимость.

С вопросом о физиологических и исторических закономерностях связан вопрос о внутренних и внешних факторах изменчивости. Воздействие внешних факторов может изменять организм, но характер изменения зависит не от них, а от внутренних закономерностей самого организма. В свою очередь, внешние факторы, т. е. естественный отбор, дают направление эволюции. Ламаркизм трактует всё прямо противоположным образом. Он преувеличивает роль внешних факторов в индивидуальной изменчивости и недооценивает роль среды в эволюционном процессе. Иными словами, ламаркизм трактует эволюцию как простую изменчивость, сводя на нет роль внутривидовой борьбы и естественного отбора. Поэтому именно противники генетики оказываются теми, кто недооценивает влияние среды на наследственность. Более того. Признав прямое приспособление целесообразной реакцией организма на внешние воздействия, мы допускаем имманентную целесообразность живого, в связи с чем естественный отбор вообще теряет смысл.

Механисты подходили к проблеме детерминизма и телеологии без учёта сложных, статистических форм детерминации. Лысенко позже канонизирует этот подход в виде лозунга «Наука — враг случайностей!». Вполне понятно, что отказ от осмысления феномена объективной случайности и того, как из множества случайностей складывается необходимость, закрывал перспективу адекватного осмысления сложных процессов естественного отбора и закономерностей наследственности. Механистам претили философские изыски, которые предпринимали диалектики, чтобы расширить узкие рамки классического детерминизма. А. К. Тимирязева, например, возмущала позиция А. М. Деборина, писавшего в журнале «Под знаменем марксизма»: «Всё, что обусловливается чисто внешними условиями, не вытекающими из необходимой природы вещей, можно назвать случайным; например, из семени развивается дерево с внутренней необходимостью, но от других, внешних, условий зависит, скажем, рост дерева»[18].

«Значит то, что способствует росту дерева, случайно?», — вопрошал А. К. Тимирязев[19]. Механисты прибегали и к приёму искусственной политизации дискуссии, заявляя, что по Деборину получается, будто строительство социализма в нашей стране, это тоже нечто внешнее и потому — случайное.

Механисты верно усмотрели в трактовке А. М. Деборина стремление применить идеи Гегеля к философскому осмыслению современной биологии. На это указывал механист С. С. Перов. Он назвал попытку установить «взаимное проникновение противоположностей внутреннего и внешнего, при котором внутреннее в известных случаях и с известной постепенностью становится внешним» — схоластикой[20].

Отвечая С. С. Перову, И. И. Агол обратил внимание на то, что попытка механистов решать проблему целесообразности органических форм как исключительно физико-химическую проблему привела к путанице. Произошло смешение двух различных проблем: проблемы строения, состава самого организма и проблемы отношений между организмом и средой, между организмом и организмом[21]. Пренебрежение к фактору объективной случайности во взаимоотношениях между организмом и средой обессмыслило сам принцип естественного отбора.

Наверное, самым серьёзным из всех вопросов, ставших поистине камнем преткновения в развитии отечественной биологии и философии был вопрос о наследовании благоприобретённых признаков. Сначала механисты в своей борьбе с диалектиками, а затем лысенковцы в ходе погрома советской генетики освятили возможность наследования благоприобретённых признаков в качестве идеологического догмата и использовали его как орудие против тех, кого они обвиняли в «отходе» от марксизма. Опять знакомый, опробованный позже многократно приёмчик — идеологическая дубина.

«Естественники деборинской школы, — бдительно провозглашал А. К. Тимирязев, — отрицают передачу приобретённых признаков и тем самым ревизуют Энгельса. Это не ревизия какого-нибудь частного естественно-научного или философского взгляда Энгельса. Это ревизия исторического материализма»[22]. А. К. Тимирязеву вторил А. И. Варьяш, также обвинявший их в своём выступлении на Второй Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений в 1929 г. в ревизии взглядов Энгельса на возможность наследования приобретённых признаков. «Вы не хотите заметить, куда ведёт такая ревизия. Если нет передачи приобретённых признаков по наследству, тогда непонятна вообще роль труда в возникновении общества. Это не есть какой-нибудь второстепенный или третьестепенный вопрос. Это вопрос принципиальный. Если бы генетики показали и доказали, что точка зрения Энгельса устарела, это было бы другое дело. Но это ещё не доказано». На эти слова Варьяша в зале воскликнули: «Вы знаете генетику?». Но Варьяш ничтоже сумняшеся заявил: «Я знаю, что никто ещё не опроверг возможности передачи по наследству приобретённых признаков и что, наоборот, имеются кое-какие результаты, которые говорят в пользу такой возможности»[23].

А. И. Варьяшем имелось в виду «материалистическое течение, ранее возглавлявшееся Каммерером». Речь шла об австрийском профессоре П. Каммерере, пытавшемся экспериментально доказать наследуемость приобретённых признаков. Понятно, что опыты эти поддержки в научном сообществе не имели. Но неожиданно Каммерер нашёл единомышленников в Москйе, в Государственном научно-исследовательском институте имени К. А. Тимирязева, где делами заправляли механисты А. К. Тимирязев, С. С. Перов и А. И. Варьяш. Они предложили Каммереру создать в институте лабораторию по изучению наследования приобретённых признаков[24]. Каммерер совсем уже было собрался переехать в Советскую Россию, упаковал и отправил туда свою библиотеку, как вдруг открылось, что обнаруженные в его опытах результаты ничего не стоят, так как получены на основе негодных препаратов, фальсифицированных не по его вине. Будучи честным учёным, Каммерер не смог этого перенести и покончил жизнь самоубийством. Механисты же из этой истории сделали лишь тот вывод, что борца за материализм в биологии затравили идеалисты. В идеализме механисты обвинили и деборинцев. «Этому здоровому течению объявлена деборинцами война», — сокрушался А. К. Тимирязев[25].

Ответил А. И. Варьяшу и А. К. Тимирязеву И. И. Агол: «Особенное недовольство со стороны т. Тимирязева и его товарищей вызывает наша позиция в вопросе о наследовании приобретённых признаков. Тов. Тимирязев эту позицию называет “полным отходом от марксизма”. Но что, кроме общей фразы, звучащей декретом, привёл т. Тимирязев в защиту своей точки зрения? Для того, чтобы судить о той или иной биологической позиции, надо знать современную биологию. Эти знания, к сожалению, по наследству не передаются. От талантливого отца можно унаследовать все его таланты, но конкретные знания, которые имеет отец в той или иной области, умирают вместе с ним и никаких следов на потомстве не оставляют. (Смех в зале). Это следует Вам, т. Тимирязев, хорошенько запомнить. Вы претендуете на свою собственную точку зрения в области генетики; пожалуйста, никто не запрещает Вам иметь её. Но приступайте к этому делу серьёзно и честно. Садитесь и изучайте генетику, овладейте ею, а потом хайте её, если она того заслужила»[26].

Как обострённо и пророчески звучат эти слова в свете последующих событий. Пройдёт всего несколько лет, лидером «здорового материалистического течения в биологии» станет не совестливый Каммерер, а проходимец Лысенко, и тогда «садиться и изучать генетику» станет смертельно опасно. «Мичуринская биология» провозгласит несомненной наследуемость приобретённых признаков. Сомнения в этом при Сталине будут означать увольнение с работы, тюрьму, лагерь, расстрел.

И. И. Агол призвал не смешивать проблему наследования приобретённых признаков и проблему влияния среды на наследственность. Как раз генетика в лице Г.Дж. Мёллера продемонстрировала возможность такого влияния сильнее, чем все ламаркисты вместе взятые.

«От того, например, что между лёгкими и сердцем имеется довольно тесная физиологическая связь, никто не скажет, что от этой связи лёгкое сможет превратиться в сердце или, наоборот, сердце в лёгкое, — писал И. И. Агол. — Между тем, признания чего-то подобного требуют от нас, когда на основании физиологической связи между сомой и зародышевыми клетками хотят насильно установить и генетическую связь между ними»[27]. Написано как будто специально для молодого тогда ещё Т. Д. Лысенко, у которого вскоре овсюг будет превращаться в овёс, а кукушка в пеночку.

Механисты были прямыми предшественниками, духовными отцами лысенковцев как 1) в плане отрицания новейших научных результатов генетики, так и 2) в отношении идеологического осуждения своих коллег, переходящего в политический донос. Механисты сформулировали все основные постулаты, составившие впоследствии основу лысенковщины. Имелась и прямая преемственность, когда биологи-механисты переходили в стан лысенковцев.

Обо всём этом нелишне напомнить сегодня, поскольку в работах, выходивших в 1990-е гг. (А. П. Огурцов, В. П. Филатов и др.), была дана превратная, заведомо искажённая, прямо противоположная истине оценка философских споров рубежа 1920-1930-х гг. В них утверждается, что деборинцы подготовили лысенковщину, и вообще представляли «громадную опасность и для науки и для философии». Диалектики изображены как идеологические цензоры, которые некомпетентно вмешиваясь в науку, подвёрстывали её под идеологические догмы, а механисты выглядят как пострадавшие от этого вмешательства естественники-материалисты. Уровень дискуссии диалектиков с механистами объявляется «невысоким», утверждается, будто «диалектики слабо разбирались в естественнонаучном материале, и их методы борьбы были в основном цитатными»[28]. Более того, говорится, что деятельность школы диалектиков «привела к подавлению философских исканий естественников», задержала на несколько десятилетий развитие целых отраслей естествознания, прежде всего, генетики[29]. И это сказано о философской школе, в рядах которой были сотрудники Института философии И. И. Агол и В. Н. Слепков, которые под руководством А. С. Серебровского участвовали в первых в нашей стране опытах по искусственному мутагенезу у дрозофилы путём рентгеновского облучения, основоположник отечественной медицинской генетики С. Г. Левит, такие биологи, как биологи М. Л. Левин или Я. М. Урановский. В действительности всё было с точностью до наоборот. Именно механисты, будучи естественниками, слабо разбирались в естественнонаучном материале и использовали цитатные методы борьбы с целью политически подавить своих противников.

Например, один из лидеров механистов С. С. Перов, который при президенте Лысенко станет академиком ВАСХНИЛ, заявлял, что линия классовой борьбы разделяет биологию на две школы: генетику и ламаркизм. Его возмущало то, что «все последователи деборинской школы чрезвычайно покровительствуют генетике и ведут борьбу против учений о передаче по наследству приобретённых признаков»[30]. В таком же духе высказывались А. К. Тимирязев, А. И. Варьяш и другие механисты. Всё это говорилось в 1929 г., когда Лысенко мирно работал агрономом в Гяндже, и о нём ещё мало кто слышал, а И. И. Презент писал статьи со ссылками на Деборина и не подозревал, что станет идеологом «мичуринской биологии».

Возражая С. С. Перову и А. К. Тимирязеву, И. И. Агол говорил: «Против самых блестящих достижений нашего века вы ведёте отчаянную борьбу, как, например, против теории относительности, против генетики. Где бы т. Тимирязев ни выступал, он представляет генетику в виде какого-то страшного чудовища, угрожающего чуть ли не мировой революции. Между тем, любой биолог нам скажет, каких глубочайших успехов достигла современная генетика и на какую громадную дистанцию отошла биология от XIX века именно благодаря успехам генетики. Теперь нет ни одного общего курса по биологии (я уже не говорю о специальных генетических работах), где бы не трактовали о громадных теоретических и практических успехах генетики. Совершенно исключительного внимания генетика заслуживает в нашей сельскохозяйственной стране; ибо всякие разговоры о поднятии урожайности, об улучшении животноводства без генетики останутся пустым звуком. Можно спорить против того или другого вывода, делаемого тем или иным автором, но так хаять генетику, как хают её т. Тимирязев и его единомышленники, может только человек, потерявший всякую почву под ногами, ослеплённый в своей фракционной борьбе и ничего не видящий из того, что делается кругом. Такое бешенное отношение к самым блестящим успехам биологии граничит с форменным мракобесием»[31]. Провидец Агол, как и его единомышленники, будет расстрелян вскоре после воцарения в советской биологии Лысенко, которому механисты пролагали пути и нарабатывали аргументы. А Лысенко десятилетиями дурачил власть и народ «разговорами о поднятии урожайности, об улучшении животноводства без генетики».

Особенно важно, что Перова и других механистов не устраивал сам подход деборинцев к оценке научных теорий: разделять научную теорию и её философские интерпретации. Приведя в пример высказывание Деборина, «что витализм и идеализм в современной биологии в значительной степени объясняется неспособностью многих биологов и философов встать на диалектическую точку зрения», Перов восклицал: «Совсем неправильно! Здесь отсутствует классовый анализ явления. На самом деле философы и биологи разделяются на два лагеря потому, что выражают идеи того или другого класса. Идеализм философов есть ярко выраженное стремление буржуазии “оглуплять” пролетариат»[32]. Слова Перова, оглуплявшие марксизм, превращавшие это учение в идеологического жандарма для науки, были встречены дружным смехом аудитории советских философов-марксистов, собравшихся в апреле 1929 г. на свою конференцию в Москве на Волхонке, 14. Не пройдёт и года, как после разгрома деборинцев несовместимый со сталинизмом принцип, согласно которому учёные не несут ответственности за философские интерпретации их открытий, будет железной метлой выметен из советской философии.

1930 год стал последним годом нормальной работы Института философии. По заданию Сталина против деборинского философского руководства начали наступление «молодые силы» выпускников философского отделения Института красной профессуры во главе с М. Б. Митиным. Они стремились политизировать философию, превратить её в инструмент идеологического воздействия и обслуживания текущих политических задач власти, а конкретно — Сталина. Деборинская линия на разработку фундаментальных теоретических и историко-философских проблем, которая проводилась в Институте философии, не могла не пасть жертвой новой идеологической капании по «борьбе на два фронта» в философии: не только против «механистов», но и против «диалектиков».

Решающую роль в погроме философии генетики в СССР сыграли, конечно, не механисты, а митинцы, объявившие Сталина и Лысенко светочами науки. Без 1930 года, когда по указке Сталина была разгромлена марксистская философия в СССР не было бы 1948 года, когда по той же указке и теми же людьми была изничтожена генетика. Философия биологии в СССР была уничтожена ещё раньше, в период травли деборинцев Агола, Левита, Левина, Слепкова. Особенно отличились в этой погромной кампании М. Б. Митин, Э. Я. Кольман, И. И. Презент, Г. В. Платонов, И. И. Новинский, 3. Я. Белецкий.

7 июня 1930 г. в «Правде» была опубликована знаменитая «статья трёх», М. Б. Митина, В. Н. Ральцевича и П. Ф. Юдина, в которой выдвигались политические обвинения в адрес деборинцев, упрёки в отставании философии «от задач социалистического строительства». Последние ответили статьёй в журнале «Под знаменем марксизма»[33], подписанной А. М. Дебориным и всеми видными представителями деборинской школы, включая биологов М. Л. Левина, И. И. Агола и С. Г. Левита. В статье была дана содержательная защита проводившейся ими линии на разработку теоретических проблем материалистической диалектики и философии естествознания, на отстаивание специфики философии, против смешения философии и политики. Однако, оппоненты деборинцев вели полемику в совершенно ином ключе, указывая на «ошибки троцкистского характера», предъявляя обвинение в отрыве философии от политики и требуя «большевизации на философском фронте».

Началось организационное наступление на деборинцев. И. И. Агол получил за свою работу в Тимирязевском институте выговор за «переадминистрирование» и в августе 1930 г. был снят с поста директора. 8 августа 1930 г. Комитет по научным и учебным заведениям при ЦИК СССР вынес отрицательное решение по поводу предложения Президиума Комакадемии направить И. И. Агола, М. Л. Левина и С. Г. Левита на Международный конгресс биологов в Монтевидео[34]. Официально представлять советскую науку за рубежом им уже не доверяли. Возможности творческой работы были блокированы.

В печати появилась масса разоблачительных статей в адрес деборинцев. Под видом рецензии на второе издание книги «Диалектический метод и эволюционная теория» в журнале «Революция и культура», который был в тот момент рупором группы Митина, появилась разоблачительная статья и об И. И. Атоле. Тон статьи был ёрнический, издевательский. Автор всеми способами старался показать, что И. И. Агол не коммунист и советский учёный, а замаскированный враг, которому нигде нельзя теперь найти спокойного места, который всегда должен быть на подозрении. Само собой понятно, что в содержательном отношении «рецензия была просто безграмотной. «Дарвин указывает на основные свойства живых существ — способность своеобразно изменяться при изменении окружающих данный организм условий и способность передавать по наследству детищам свойства родителей»[35]: добросовестно излагает рецензент ламаркизм, веря, или притворяясь — в данном случае это не важно, что проповедует учение Дарвина. Особое раздражение рецензента вызвал тезис И. И. Атола об отсутствии причинной взаимосвязи между изменчивостью и естественным отбором. По мнению критика это — идеализм и ревизионизм. Как можно, вопрошает он, преподносить подобные взгляды в качестве диалектикоматериалистических.

Страницы журнала «Революция и культуры» представляли собой в 1930 году своего рода залп инсинуаций против советских философов и учёных. В том же номере «Революции и культуры» была помещена статья будущего лысенковца И. И. Новинского «За марксистско-ленинскую линию в биологии»[36]. Новинский сразу даёт понять, в чём заключается эта линия: в учёте указаний товарища Сталина. Вот только руководящие работники философии во главе с Дебориным не понимают задач этого поворота, да ещё не хотят каяться в этом. Серебровский, Левит, Агол не хотят идти по ленинскому пути, протаскивают идеализм в биологию и являются рупором чуждых классовых интересов. Агол и Левит потеряли политическое чутьё. Поэтому борьбу в естествознании надо политически заострить.

Через номер в «Революции и культуре» появляется ещё более политизированная и ещё более обскурантистская статья В. Климовицкого «Против реакционных тенденций в биологии»[37]. Здесь прямо утверждалось, что «неодарвинизм Вейсмана появился в качестве реакции против материалистической теории Дарвина», что это «реакционное учение» специально было создано для защиты витализма. От этого учения «идёт нить к современным положениям проф. А. Серебровского, мнение которого в значительной мере разделяется тт. Левитом, Левиным, Аголом». Методологические ошибки Серебровского и его коллег «перерастают уже в политические». Отрицание наследования приобретённых признаков — это отрицание трудовой теории Энгельса о происхождении человека. «Видите ли — утверждают они — взгляды Энгельса по этому вопросу “устарели”», — иронизирует Климовицкий. Взгляды генетиков-деборинцев, «подменивших дарвинизм генетикой», квалифицируются им не только как антимарксистские, но и как антипартийные. Очередной печатный донос.

Объектом травли стала работа деборинцев в Большой и Малой советских энциклопедиях[38]. И. И. Агол написал для энциклопедий ряд статей по основополагающим вопросам биологии. В первом номере журнала «Под знаменем марксизма», подготовленным митинским философским руководством, бывший деборинец А. А. Максимов, вовремя переметнувшийся на сторону победителей, разобрал статьи по философским проблемам естествознания в БСЭ. Максимов обвинил Деборина и его коллег в том, что они утратили бдительность, проявили непартийный подход и позволили некритически излагать на страницах БСЭ теории буржуазных учёных. Особую ненависть проработчика вызвали статьи философов и биологов деборинской школы: М. Л. Левина, И. И. Агола, С. Г. Левита. Деборинцы посмели изложить на страницах БСЭ генетические теории А. Вейсмана и В. Иогансена, согласно которым «наследственные признаки обусловлены некоторыми элементами, так сказать — атомами наследственных свойств», без какого бы то ни было осуждения этих идей[39]. В особенности же Максимов ополчился на А. С. Серебровского за то, что он поставил (ещё тогда, в 1920-е гг.!) вопрос о состоянии генофонда населения СССР. Максимов назвал это «политически вредной метафизикой»[40]. Изложение И. И. Атолом учения Дарвина было признано А. А. Максимовым политически вредным, поскольку автор статьи о дарвинизме, вместо того, чтобы говорить об антирелигиозном значении этого учения, посвятил статью «пропаганде односторонних выводов из современной генетики» и «возвращению к метафизике на основе генетических представлений»[41]. Максимов заклеймил за всё это Агола, Левина, Левита как «неумеренных поклонников буржуазной моды»[42]. Виновны были «неумеренные генетики» и в том, что принимали учение о генетических мутациях. Не понимая сути гегелевской концепции случайности как события, имеющего основание в круге условий, внешнем по отношению к тому комплексу условий, в котором оно не имеет основания, Максимов обвинил Агола в неверной трактовке понятия случайности.

В этих условиях И. И. Агол принял приглашение Г. Дж. Мёллера работать в его лаборатории по рокфеллеровской стипендии. В сентябре 1930 г. он отправился в США, в г. Остин. Вскоре сюда из СССР приехал и С. Г. Левит. Они оба работали здесь в генетической лаборатории Техасского университета. В. И. Агол приводит отзыв Мёллера о работе отца, направленный в Москву Серебровскому: «Доклад Вашего ассистента д-ра Агола на конференции Американского общества развития науки в Кливленде о работе, выполненной им этой осенью, был одним из хитов. Профессор Т. Морган пытался уговорить его переехать из Техаса в Калифорнийский технологический институт, но он отказался»[43].

Останься Агол и Левит в США — остались бы живы и продолжали бы заниматься любимым делом. Но они не только вернулись в Союз, но и Мёллера сагитировали приехать сюда работать. Хорошо ещё, что он вовремя унёс отсюда ноги и не разделил их судьбу как «американский шпион». Всё это свидетельствует, во всяком случае, об известном недопонимании этими умными людьми сущности тех пока ещё подземных изменений от революционности к великодержавности, которые вскоре как землетрясение сотрясут всю страну и безвинно поглотят сотни тысяч людей.

В октябре 1931 г. И. И. Агол покинул Америку и продолжил свою зарубежную стажировку в Биологическом институте кайзера Вильгельма в Берлине у выдающегося биолога и генетика Рихарда Гольдшмидта, широко известного советским читателям по его научно-популярной книге об аскариде.

Пока И. И. Агол находился за границей, в СССР развёртывалась кампания травли деборинцев. Школа А. М. Деборина была разгромлена. Нормально работать в СССР, заниматься философией биологии стало невозможно.

В октябре 1930 г. прошло заседание Президиума Коммунистической академии, по результатам которого весь состав Института философии во главе с А. М. Дебориным был уволен, а в Институт набраны новые люди — М. Б. Митин и его подручные.

В декабре 1930 г. Президиум Комакадемии разбирал вопрос о тех участниках деборинской школы, которые занимались вопросами естествознания. В травле своих коллег наибольшую активность проявили А. А. Максимов, В. П. Егоршин, Э. Я. Кольман, И. И. Новинский. За покровительство деборинцам досталось даже председательствовавшему на заседании руководителю Ассоциации естествознании Комакадемии О. Ю. Шмидту. А. А. Максимов прямо указал на главное «преступление» деборинцев: Агол, Левин, Левит отождествляют генетику и диалектический материализм. А. А. Максимов поистине обладал умом, иезуитски изощрённым в поиске формулировок для обвинения. Исходным пунктом всей этой идеологической кампании было высказывание Сталина на конференции аграрников-марксистов о том, что в общественных науках теория отстаёт от практики. Когда Сталин после этого был объявлен корифеем всех наук, теория и практика сравнялись. Но за это несчастное «отставание» теории от практики били и уничтожали десятки философов и учёных. Максимов же обратил внимание на высказывания генетиков-деборинцев о том, что новейшие достижения генетики в СССР пока что слабо внедряются в сельскохозяйственное производство. Стало быть, подбивает итог Максимов, они посмели в противовес установке товарища Сталина утверждать, что их теория опережает практику. Ту самую практику, за которую отвечает Сталин. А. С. Серебровскому досталось от Максимова за призыв сохранить генофонд нашей страны. И. И. Атола Максимов обвинил в «механистической и метафизической трактовке проблемы эволюции»[44].

По докладу Максимова была принята резолюция Президиума Коммунистической академии, в которой указывалось, что «естественнонаучное руководство (Шмидт, Левин, Левит, Гессен, Агол) не осуществило реализации генеральной линии партии на фронте естествознания, не поняло задач, которые диктовались ускорением темпов социалистического строительства, обострением классовой борьбы; естественнонаучное руководство непосредственно сомкнулось с группой Деборина, Карева, Стэна и др., активно поддерживая её в борьбе против партийности в философии и естествознании (Левин, Левит, Агол, Гессен)»[45]. После этой общей оценки были названы конкретные обвинения. Прежде всего, они касались высказываний деборинцев в отношении фразы Энгельса о передаче признаков по наследству: Энгельса затрагивать нельзя ни при каких условиях. Далее перечислялись «идеалистические ошибки» генетиков-деборинцев: «метафизическая трактовка проблемы случайности у Агола; механистическая трактовка проблемы организма и эволюции, внешнего и внутреннего в связи с проблемами генетики у Агола, Левита и Левина; механистическая и метафизическая трактовки причинности, соотношения физиологического и эволюционного у Серебровского при поддержке Агола, Левита, Левина; политически-реакционная ошибка Серебровского при поддержке Левита, Агола и Левина — подмена борьбы за генеральную линию партии проблемой улучшения генофонда; идеалистическая ошибка Агола в трактовке целесообразности и причинности»[46]. В конце следовали организационные выводы по Ассоциации естествознания Комакадемии: «Произвести пересмотр личного состава своих учреждений, освободившись от неприемлемых и несоответствующих работников»[47].

В январе 1931 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О журнале “Под знаменем марксизма”», продиктованное Сталиным. В этом постановлении Деборин и его сторонники объявлялись «меньшевиствующими идеалистами». Были приняты меры по изгнанию деборинцев со всех руководящих постов и по лишению их возможности заниматься научной деятельностью.

В марте 1931 г. очередная серия проработок произошла на собрании Общества биологов-материалистов[48]. Во вступительном слове идеологического куратора биологии П. П. Бондаренко нашлось место и «обострению классовой борьбы», и «замаскированным врагам», и «идеологическому вредительству», и «принципу партийности в науке», и «выполнению боевого клича товарища Сталина». Первое, на что обрушился в своём докладе новый директор Тимирязевского биологического института Б. П. Токин, была цитировавшаяся нами статья И. И. Агола в журнале «Под знаменем марксизма». Блестящее изложение И. И. Аголом достижений генетики и глубокое понимание им возникающих в связи с ними философских проблем Б. П. Токин назвал «печальным эпилогом прежней практики идеалистических извращений марксизма-ленинизма, “аполитичности”, отрыва от актуальных задач социалистического строительства»[49].

Вот два основных обвинения, с позиций которых вёлся «обстрел» настоящей марксистской философии естествознания: отрыв науки от практики и забвение партийности науки. Обвинения эти были взаимосвязаны. Истинная наука объявлялась оторванной от практических нужд страны лженаукой, а причина отрыва усматривалась в игнорировании классовости и большевистской партийности науки. В результате открывалась широкая дорога для действительной лженауки. Нет ничего удивительного в том, что под удар попали неклассические научные дисциплины: в физике — квантовая механика, а в биологии — генетика. Они идеально подходили для того, чтобы можно было вылепить образ кабинетных учёных, оторванных от непосредственной практики социалистического строительства, борьбы за подъём урожайности и пр., и бросить этим учёным обвинение в «идеализме». Объективная трагическая ирония заключалась, однако, в том, что эти дисциплины были не только «материалистичны», так как изучали то, что реально существует в природе, но были практичнее и полезнее для народного хозяйства, чем спекулятивные лженаучные «учения», претендовавшие занять их место.

Началось систематическое изничтожение самой генетики и философии генетики. У проработчиков оказалось много забот: слишком успешной и масштабной была деятельность генетиков-деборинцев. Как сокрушался в своём докладе Б. П. Токин, в биологии «в сильной мере сказалось влияние антимарксистских установок Деборина и его группы. Мы не имеем до сих пор развёрнутой критики деборинского руководства в биологии»[50]. Ведь всё те же Агол, Левин, Левит входили до недавнего времени в руководство Общества биологов-материалистов. Развёртыванием критики Токин и занялся: «Старое руководство Общества (Левит, Левин, Агол и др.) составляло неразрывную часть старого “философского руководства” (Деборин, Карев, Стэн и др.). Руководство Общества превратилось в представительство деборинской группы на участке партийной работы’ в области биологии. Старое руководство Общества виновато в том, что не проводило партийности в естествознании. И это в обстановке обострённой классовой борьбы, в обстановке вредительства. “Аполитичность” старого руководства, непонимание партийно-классовых задач в области теоретического естествознания были, несомненно, продиктованы классовым врагом»[51].

Далее Б. П. Токин принялся перечислять проступки генетиков-деборинцев. Агол, Левит, Левин, Серебровский «попали в плен к современной буржуазной генетике». Они «некритически восприняли учение Вейсмана об изолированности зародышевой плазмы от сомы». Они «сузили роль внешней среды до роли пассивного отбора, до роли сортировки, отбирающей уже возникшие признаки». Они «приравняли генетику к марксизму, современную генетику отождествили с диалектическим материализмом». И, наконец, «продолжающееся “святое” невмешательство в основные методологические установки Вавилова».

Как расценить все эти обвинения? Они выдвинуты не частным лицом в авторской публикации, а официальным лицом перед активом научного сообщества биологов. Агол и его коллеги обвиняются не в тех или иных ошибках или непонимании, неправильной трактовке тех или иных положений. Их обвиняют, по существу, в том, что они занимаются генетикой. Несмотря на заявления Б. П. Токина, что генетика в СССР будет развиваться, его доклад можно считать началом официального запрета на работу в области генетики. Конкретно И. И. Агола Б. П. Токин обвиняет за основные положения указанной выше статьи в «Под знаменем марксизма»: «Агол метафизически противопоставляет изменчивость и эволюцию. Изменчивость — результат действия внутренних факторов. Эволюция — результат внешних факторов. Отбор только сортирует возникшие благодаря воздействию внутренних факторов признаки. Это характерно для всей школы Серебровского. Сейчас так разрывать среду от организма, как это делает Серебровский, неправильно. Не мешало бы нашим товарищам помнить указания Энгельса»[52]. Ключевое слово здесь «сейчас». Отмашка сверху дана. Теперь занятия генетикой, приверженность основным положениям этой науки преступны сами по себе. Все основные обвинения, сформулированные Б. П. Токиным, были воспроизведены в принятой на собрании резолюции Общества биологов-материалистов, т.е. получили официальный статус.

В марте 1932 г. Президиум Комакадемии вновь обсуждал «положение на фронте естествознания». Обвинения в адрес генетиков-деборинцев всё более политизировались, лексика ужесточалась. К тому времени почти все из деборинцев лишились прежних мест работы. Но докладчик Э. Я. Кольман заявил, что они тем самым пытаются выждать время и отмолчаться. Содокладчик И. И. Новинский додумался до того, что «в биологии вопросы дарвинизма неразрывно связаны с антиленинскими позициями Троцкого»[53]. Б. П. Токин, правда, несколько неосторожно подвёл под свои прежние обвинения такую доказательную базу: «Что касается меньшевиствующих идеалистов в естествознании и в частности в биологии, они прибегают к вытаскиванию из трудов основоположников марксизма-ленинизма таких мест, которые с точки зрения современного естествознания требуют поправок, и на их основе открывают “наступление”». Имелось в виду всё то же высказывание Энгельса о наследовании приобретённых признаков в процессе очеловечивания. Но разве может какое-то естествознание «поправлять» Энгельса!

В феврале 1932 г. зарубежная стажировка закончилась. И. И. Агол вернулся в СССР. По приезде в Москву он сделал доклад о своей зарубежной командировке в Тимирязевском институте.

Как лицо политически неблагонадёжное, И. И. Агол не мог получить работу, не пройдя унизительной процедуры «большевистской самокритики». В письме в редакцию «Правды», опубликованном в мартовско-апрельском номере журнала «Под знаменем марксизма», он покаялся, признал, как полагалось, и «меньшевиствующий идеализм» и «антипартийную линию». В мае 1932 г. И. И. Агол был назначен членом коллегии и заведующим сектором науки Наркомпроса РСФСР. Своей должностью он воспользовался, чтобы создать журнал «Успехи современной биологии», выходящий и поныне. В своих статьях в этом журнале Агол старался не выбиваться из общего тона печатной продукции тех лет, но получалось это у него плохо. В рецензии на эти публикации Агола говорилось, что его статьи «не представляют научной ценности и грешат ошибками», а трактовка процесса познания, которую даёт И. И. Агол, «является идеалистической», и автор «в ряде вопросов допускает путаницу, извращение диалектического материализма, чрезмерное абстрагирование и т.д.»[54].

Однако И. И. Агол был слишком умён и независим, чтобы всерьёз воспринимать всю ту галиматью, которую теперь стали выдавать за философию биологии. Он пытался существовать по новым правилам, переиздал свои книги о витализме и дарвинизме с покаянными предисловиями. Но начать думать иначе, поступившись научной совестью, он не мог. Новые руководители «фронта философии естествознания» не были столь сильны в науках как «меньшевиствующие идеалисты», но своим «классовым чутьём» хорошо определяли, кто смог приспособиться и превратился в сталинского трубадура, а кто не смог переступить через себя и остался интеллигентом и учёным.

Митин и Кольман выступали экспертами в вопросе о том, искренне ли тот или иной философ «разоружился перед партией». В установочной статье в коллективной монографии «Марксизм и естествознание», подготовленной в Институте философии, Э. Я. Кольман написал: «Недавно вышло новое издание книжки т. Агола “Витализм и марксизм”. Несмотря на то, что т. Агол в предисловии крепко “кроет” меныпевствующий идеализм, сама книга пополняет прежние ошибки, раскритикованные в философской дискуссии, новыми ошибками, идущими в том же направлении»[55]. Кольман обладал большим влиянием в Отделе науки ЦК, и его экспертная оценка решала многое.

Центральная контрольная комиссия обнаружила, что Агол «не осуществлял должного руководства и контроля» над деятельностью подведомственных ему учреждений. 11 июля 1933 г. Оргбюро ЦК приняло решение снять Агола с работы в Наркомпросе и направить его на Украину. Было ясно, что это завуалированная форма ссылки. Он обратился с просьбой пересмотреть это решение. Но постановлением Оргбюро от 7 августа 1933 г. ему было в том отказано[56].

И. И. Агол выехал в Харьков, где был назначен вице-президентом Всеукраинской ассоциации марксистско-ленинских институтов (ВУАМЛИН). В мае 1934 г. он был переведён в Киев, где избран академиком АН УССР и назначен непременным секретарём АН УССР. В этой должности он работал недолго. С ноября 1934 г. И. И. Агол заведовал отделом общей биологии Зообиологического института АН УССР, где продолжил свои исследования по генетике. По совместительству он в 1936 г. заведовал кафедрой дарвинизма и генетики Киевского университета. Постановлением Президиума Комакадемии ему была присуждена учёная степень доктора математических наук[57]. В апреле 1936 г. он участвовал в совещании в Московском Доме учёных по вопросу подготовки к намеченному на 1937 год Международному генетическому конгрессу в Москве.

Покоя И. И. Атолу не было и на Украине. Несмотря на его академический статус, он всё время оставался объектом травли. Он переиздал в Киеве свою старую книжку о происхождении животных и человека. Рецензенты нашли, что книга «не может быть признана удовлетворительной, так как содержит значительное число ошибок, неясностей в изложении подчас очень ответственных вопросов, местами имеется путаница, ещё чаще встречаются недоговорённости и неудачные, а то и просто неверные формулировки»[58]. Досталось, разумеется, Аголу и за мнение, что мутации «имеют решающее значение в эволюции». Об уровне научной грамотности самого рецензента можно судить по тому, что он недоумевал по поводу выражения «план строения», которое Агол употребил в отношении клеток и органов человеческого организма.

Год от года обстановка вокруг И. И. Агола нагнеталась, обвинения становились всё более политизированными. В 1936 году — последнем, когда И. И. Агол был на свободе, дело явно шло к аресту. Этому активно способствовали коллеги. По-прежнему усердствовал на стезе политических доносов А. А. Максимов. Со страниц центрального идеологического журнала «Под знаменем марксизма» в установочной статье он клеймил деборинцев, занимавшихся генетикой: «Здесь мы имеем дело с попыткой протаскивания взглядов фашистской идеологии. И всё это прикрывалось борьбой с механицизмом, с упрощённым представлением об отношении среды и организма, с недооценкой “новейших достижений” науки и т.д. Более того, и в этом была опасность проповеди воззрений о “генофонде”, эти воззрения не были случайными взглядами отдельного лица, а выражали воззрения группы лиц, поддерживавших Серебровского (Агол, Левит, Левин, Деборин и др.)»[59].

26 июля 1936 г. И. И. Агол был арестован. Он ждал ареста. У него нашли наброски оправдательных заявлений в ЦК ВКП(б) и на имя Ежова, в Культпроп ЦК КП(б)У и в партком ВУАМЛИН. При аресте были изъяты рукописи. Но научные рукописи НКВД не хранил. Все они уничтожались. Следователей ждала другая пожива: книги по философии марксизма, ставшие вдруг компроматом: их авторы были репрессированы — Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин, С. Ю. Семковский, Я. С. Розанов, В. Н. Слепков. Книги приобщили к делу в качестве «вещественных доказательств». Это, вообще, хороший повод задуматься над сущностью происходивших тогда в СССР социальных процессов: арестовывали большевиков, участников революции, в качестве улик предъявляли им книги по марксизму, найденные в их домах, а потом, объявив их на этом основании «фашистами», расстреливали.

Смертный приговор был предопределён, поскольку от И. И. Агола сразу же потребовали признаний в террористической деятельности. На удачу следователей у Агола был изъят браунинг. Вот и орудие для покушения на членов Политбюро. Пригодились и пока ещё не уничтоженные рукописи. Аголу предъявили обвинение, что он «протаскивал антиленинские установки в своих философских работах».

Арест И. И. Агола вызвал обеспокоенность международного генетического сообщества. 14 декабря 1936 г. «Нью-Йорк Таймс» сообщила об аресте И. И. Атола и отказе советского правительства от проведения в Москве VII Международного генетического конгресса, назначенного на август 1937 г. В ответ в «Известиях» было напечатано сообщение ТACC, в котором косвенно подтверждалась отмена Конгресса, а в отношении Атола говорилось: «господин Агол, ничего общего не имеющий с наукой, действительно арестован следственными органами за прямую связь с троцкистскими убийцами»[60]. Из этого сообщения ожидающая И. И. Атола судьба стала вполне понятной зарубежным коллегам. «The Journal of Heredity» в № 1 за 1937 г. опубликовал следующие заявление: «В то время, как нам неизвестна политическая деятельность профессора Агола, мы знаем, что деятельность его как генетика была значительной. Он приезжал в Америку в 1934 году и в течение нескольких месяцев работал в лаборатории д-ра Пайнтера. Им написано много работ по генетике дрозофилы»[61].

  1. Российский государственный архив социально-политической истории. Фонд. 17. Опись 100. Дело 54629.

  2. Горев Б. И. Рец. на кн.: Агол И. И. Основы марксизма. М., 1923. 69 с. // Печать и революция. 1923. № 7. С. 210; Рец. на кн.: Агол И. И. Основы марксизма. М., 1922. 69 с. // Книгоноша. 1925. № 12-13

  3. Архив Российской академии наук. Фонд 350. Опись 3. Дело 181.

  4. Агол И. И. Рец. на кн.: Медицина и диалектический материализм. Выл. 2. М., 1927.197 с. И Вестник Коммунистической академии. 1927. № 21. С. 299.

  5. Агол И. И., Альтшулер В. Е., Дубинин Н. П., Серебровский А. С., Слепков В. Н. Получение мутаций рентгеновскими лучами у Drosophila melanogaster // Журнал экспериментальной биологии. 1928. № 3-4. С. 161-180.

  6. Дубинин Н. П. Вечное движение. М., 1989. С. 85.

  7. Алексеев П. В. «Диалектики» и «механисты» // Русская философия. М., 1995. С. 139.

  8. Под знаменем марксизма. 1925. № 8-9. С. 59.

  9. Современные проблемы философии марксизма. Вып. 1. М., 1929. С. 52.

  10. Там же. С. 55.

  11. Там же. С. 105.

  12. Там же. С. 81.

  13. Современные проблемы философии марксизма. Вып. 1. М., 1929. С. 89.

  14. Там же. С. 124.

  15. Рец. на кн.: Медицина и диалектический материализм: Труды кружка врачей- материалистов МГУ за 1925-1926 гг. Вып. 2. М., 1927. 197 с. // Вестник Коммунистической академии. 1927. Кн. 21. С. 302.

  16. Гессен Б. М. Рец. на кн.: Агол И. И. Витализм, механистический материализм и марксизм. М. — Л., 1928. 221 с. // Книга и революция. 1929. № 3. С. 27.

  17. Выступление // Задачи марксистов в области естествознания. Труды Второй Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений. Вып. III. М. — Л., 1929. С. 106.

  18. Деборин А. М. Энгельс и диалектика в биологии И Под знаменем марксизма. 1926. № 1-2. С. 126.

  19. Современные проблемы философии марксизма. М., 1929. С. 57.

  20. Там же. С. 79.

  21. Там же. С. 89.

  22. Там же. С. 56.

  23. Современные проблемы философии марксизма. М., 1929. С. 100.

  24. См.: Архив РАН. Ф. 350. Он. 1. Д. 163.

  25. Современные проблемы философии марксизма. М., 1929. С. 56.

  26. Там же. С. 88.

  27. Проблемы эволюционного учения // Под знаменем марксизма. 1930. № 4. С. 186.

  28. Филатов В. П. Об истоках лысенковщины (Точка зрения философа) // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1990. С. 51.

  29. Огурцов А. П., Филатов В. П. Подавление философии в СССР // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 414.

  30. Современные проблемы философии марксизма. Вып. 1. М., 1929. С. 84.

  31. Современные проблемы философии марксизма. Вып. 1. М., 1929. С. 87-88.

  32. Там же. С. 82.

  33. Под знаменем марксизма. 1930. № 5. С. 139-149.

  34. Архив РАН. Ф. 350. Oп. 1. Д. 384. Л. 90.

  35. Бранд В. Эклектическая путаница и эволюционная теория: Рец. на кн.: Агол И. И. Диалектический метод и эволюционная теория. 2-е изд. М. — Л., 1930 // Революция и культура. 1930. № 19-20. С. 117-120.

  36. Новинский И. И. За марксистско-ленинскую линию в биологии // Революция и культура. 1930. № 19-20. С. 104-111.

  37. Климовицкий В. Против реакционных тенденций в биологии // революция и культура. 1930. №23. С. 59-66.

  38. Гюльбекян X., Музыкантов В. Биология в МСЭ // Книга и пролетарская революция. 1933. №11. С. 58.

  39. Максимов А. А. Большая советская энциклопедия (Естественнонаучный отдел) // Под знаменем марксизма. 1930. № 10-12. С. 343.

  40. Там же. С. 344.

  41. Там же. С. 346, 347.

  42. Там же. С. 347.

  43. Агол И. И. Хочу жить. Агол В. И. Так и жили. М., 2011. С. 171.

  44. Вестник Коммунистической академии. 1931. № 4. С. 98.

  45. Вестник Коммунистической академии. 1931. № 1. С. 25-26.

  46. Там же. С. 27.

  47. Там же. С. 32.

  48. Против механистического материализма и меныпевиствующего идеализма в биологии. М.-Л., 1931.

  49. Философские науки. 1992. № 1. С. 93.

  50. Там же.

  51. Там же. С. 97, 95, 98.

  52. Философские науки. 1992. № 1. С. 109, 111.

  53. Вестник Коммунистической академии. 1932. № 4-5. С. 102.

  54. Капланский С., Миленушкин Ю., Мицкевич М. Обзор журнала «Успехи современной биологии» // Книга и пролетарская революция. 1935. № 3. С. 103.

  55. Марксизм и естествознание. М., 1933. С. 69.

  56. Российский государственный архив социально-политической истории. Фонд. 17. Опись 100. Дело 54629.

  57. Козлов Б. И., Савина Г. А. Коммунистическая академия ЦИК СССР. Вып. 2. М., 2009. С. 291.

  58. Миленушкин Ю. Неудачная книга под авторитетной маркой: Рец. на кн.: Агол И. И. Происхождение животных и человека. К., 1935. 126 с. // Книга и пролетарская революция. 1935. №10. С. 96-98.

  59. Максимов А. А. Философия и естествознание за пять лет // Под знаменем марксизма. 1936. №1. С. 48.

  60. Ответ клеветникам из «Сайенс сервис» и «Нью-Йорк Таймс» // Известия. 1936. 21 декабря; По ложному пути // Правда. 1936. 26 декабря.

  61. Три архивных документа / Публикация Я. Г. Рокитанского // Вестник Российской академии наук. 2003. Т. 73. № 12. С. 1125.

Содержание