Методология дарвинизма​

Мысль о непрерывной изменчивости органического мира теряется в глубокой древности, она не пропадает и в средние века. Но, тем не менее, учение об эволюции принадлежит веку Гегеля, Маркса, Энгельса, и Дарвина. Раньше говорили об изменчивости, о периодических циклах, вращающихся в неизменном круге, о единовременном возникновении. В этих представлениях было механическое становление, но не было поступательного развития, не было эволюции с ее необратимыми новообразованиями. По Эмпедоклу, например, органический мир не есть продукт развития, организмы возникли сразу в готовом виде, в результате механического стихийного сцепления отдельно выросших органов. Механистическая концепция, сводящая обилие форм неорганического и органического мира к различным количественным сочетаниям вечно неизменных частиц, есть также не эволюционная точка зрения, ибо и здесь упускается из виду основной момент эволюции — момент новообразования. С механистической точки зрения, не желающей видеть качественных отличий в объективном мире, вся эволюция неизбежно должна свестись к простому механическому перемещению или количественному изменению составных частей развивающихся предметов. Ту же, по существу, механистическую точку зрения развивает в настоящее время ботаник Лотси, когда он, отрицая процессы новообразования, пытается одними комбинациями вечно неизменных генов объяснить весь эволюционный процесс.

Диалектически понятый эволюционный процесс есть прежде всего процесс созидательный. В своем развитии материя не только меняет месторасположение и число своих составных частей, но и качественно меняет форму своего бытия. Процесс эволюции состоит в диалектическом превращении одних качеств развивающегося субстрата в другие. Изменяется то, что раньше было, но в процессе изменения возникает то, чего раньше не было, т. е. возникает новое, а не повторяется старое. И здесь мы подходим к вопросу о континууме (непрерывности) и дискретности (прерывности) в эволюционном процессе. Процесс эволюции прерывен и в то же время непрерывен. Он прерывен, поскольку является процессом новообразования, процессом качественного изменения старого материала. Он в то же время и непрерывен, поскольку каждая форма не создается из ничего, а представляет собою историческое продолжение старой формы, ее видоизменение, а не абсолютное отрицание. Механистическая точка зрения, поскольку она не видит новообразования в эволюционном процессе, неизбежно должна отрицать и это единство прерывности и непрерывности процессов эволюции и прокламировать одни непрерывные процессы. Механистическая концепция не знает проблемы «скачка», она его просто отрицает.

Другой чрезвычайно важной проблемой эволюции является проблема случайности. Изменения органических форм, по Дарвину, могут происходить в любую сторону. Естественный отбор имеет дело со случайными изменениями. Эта мысль Дарвина о случайном характере приспособлений вызывает особенно сильные возражения со стороны его критиков. Подчеркивая неприемлемость для себя дарвиновской «теории случайностей», крупнейший современный виталист Ганс Дриш характеризует дарвинизм, как «теорию, строящую дома посредством бросания камней». Эти рассуждения Г. Дриша имели бы некоторый смысл против теории, которая пыталась бы доказать возникновение готового современного нам мира живых существ путем единовременного случайного сцепления атомов и молекул. Но такого абсурдного представления об эволюции не было не только у Дарвина, но даже у его предшественников. Нельзя противопоставить случайность закономерности, как это делают Дриш, Берг, Паули и наши механисты. Прокламирование универсального господства закономерности и объявления случая субъективной категорией кроме пустой фразы ничего в себе не содержит. Случай имеет такое же объективное значение, как и необходимость. Для отдельного животного или растения случайно, где оно родилось и какую среду оно застает вокруг себя. Если мы даже и знаем причины, приведшие к тому, что данное животное или растение родилось именно в этом месте, а не в другом, все же это событие останется случайностью, ибо вероятность событий зависит только от условий, а не от степени нашего знания. Случайным явлением мы называем событие, возникшее в результате столкновения двух или нескольких независимых друг от друга причинных рядов. При этом из свойств каждого из этих рядов совершенно не вытекает, что данные ряды должны были скреститься именно в этой точке или вообще скреститься. Конкретный пример пояснит эту мысль. Положим, что в данной местности по каким-либо причинам климат стал суше. Из этого факта совершенно не вытекает, что в этих условиях обязательно должны появиться индивидуумы, которые могут довольствоваться меньшей влагой. Но такие индивидуумы могут появиться, и это объективное, но случайное совпадение может привести к образованию нового вида. Случайный характер данного совпадения не может измениться от того, будем ли мы знать или не знать причины, определившие это совпадение.

С проблемой отбора связана еще одна чрезвычайно важная проблема, проблема целесообразности. Маркс в письме к Лассалю указывает, что дарвинизм является «рациональным объяснением естественной целесообразности». Любая эволюционная теория есть по существу попытка дать рациональное объяснение целесообразности в органическом мире. Наша точка зрения на целесообразность будет зависеть от того, какую теорию эволюции мы примем. Станем ли мы на точку зрения Берга, у нас будет одно объяснение («изначальная целесообразность»), примем ли взгляды Дриша, мы будем иметь другое объяснение («энтелехия»), точка зрения Ламарка даст третье объяснение («внутреннее стремление, вызванное изменившимися потребностями»), дарвинизм — четвертое («естественный отбор») и т. д. Какая из всех имеющихся современных теорий, объясняющая органическую целесообразность, с марксистской точки зрения является самой приемлемой? Прежде всего необходимо подчеркнуть, что с точки зрения марксизма пикая вещь, никакой орган сам по себе ни целесообразен, ни нецелесообразен. Легкие целесообразны только в определенной системе и в определенных условиях. Сами по себе они ничего целесообразного или нецелесообразного не представляют. Хоботок бабочки полезен ей тогда, когда он приспособлен к определенному строению медоносных частей цветка. Несоответствие между строением цветка и хоботка делает последний бесполезным или даже вредным для бабочки, так как при таких условиях бабочка лишается своего основного орудия добывания пищи. Хоботок становится целесообразным, бесполезным или вредным только в определенных условиях, в определенных отношениях. Из этого следует, что проблема целесообразности есть прежде всего проблема отношения, и с этой точки зрения она и должна быть разрешена.

Виталисты вводят в органический мир имманентную целесообразность. Они считают целесообразность не результатом приспособления, а результатом основного элементарного свойства, присущего любому организму. Этим самым они придают целесообразности абсолютное значение. Виталисты считают, что при исследовании целесообразности органических форм мы должны исходить из этого элементарного, неразложимого свойства живого. Таким образом, факт целесообразности, сам нуждающийся в объяснении, принимается виталистами как объяснение факта. А это означает, что никакое объяснение по существу этим фактам витализмом не дается.

Механистическая точка зрения ищет объяснения целесообразности в физико-химической структуре организма. Стало быть, для механистов проблема целесообразности не есть проблема отношения, а является проблемой структуры, проблемой строения. Желая дать ответ на вопрос, какие пружины приводят к целесообразному устройству органического мира, механисты фактически оставляют этот вопрос в стороне и пытаются дать ответ на совершенно другой вопрос, а именно — на вопрос о том, из каких элементов состоит данная органическая система, без всякого отношения к ее целесообразности или нецелесообразности. Только дарвиновская теория естественного отбора дает единственно правильное диалектико-материалистическое объяснение возникновения целесообразных приспособлений и реакций в органическом мире. Другого научного объяснения этих явлений в настоящее время мы не знаем. Всякое умаление значения отбора в этом отношении, как это делают хотя бы ламаркисты, есть отказ от материализма в пользу идеализма.

Дарвинизм сыграл в истории методологии и мировоззрения огромную роль. Вся наука второй половины XIX в. шла под знаком дарвинизма. Но нигде, само собою понятно, его влияние так сильно не отразилось, как в биологии. Все отрасли биологических знаний были перестроены с точки зрения, дарвинизма. Дарвинизм вполне заслуженно сделался методологией биологии. В этом отношении дарвинизм является конкретизацией методологии диалектического материализма в области биологии. Роль дарвинизма в биологии чрезвычайно сходна с ролью, которую играет исторический материализм в социологии. В надгробном слове у могилы К. Маркса Энгельс произнес следующие слова: «Как Дарвин открыл закон развития органической природы, так Маркс открыл закон развития человеческой истории». Этими словами Энгельс подчеркивает не только великое значение теории Маркса, но и огромное значение дарвинизма как методологии биологии.

Дарвинизм вошел как неот’емлемая часть в наше марксистское мировоззрение. Умение Дарвина о преемственности развития органического мира есть учение о единстве этого органического мира. Дарвин связал весь мир животных и растений в целостное единство. Животные и растения связаны между собой бесчисленными переходами и нитями, от самого ничтожного одноклеточного организма до человека. Дарвинизм предполагает также, хотя этими вопросами непосредственно и не занимается, и связь между органическим и неорганическим миром. Дарвин указал на развитие, как на основную причину, обусловливающую многообразие органических форм в их единстве.

Метод Дарвина нанес смертельный удар витализму. Он разрушил стену, воздвигнутую витализмом между органическим и неорганическим миром. Доказав единство мира, Дарвин тем самым доказал и условность автономности жизненных процессов. Дарвинизм сорвал мистическую оболочку с явлений органической целесообразности и дал этим явлениям рациональное материалистическое объяснение. Отвергая абсолютную автономность жизненных процессов, дарвинизм не только не отрицает их специфичности, но и дает ей правильное диалектико-материалистическое объяснение: специфичность, своеобразие органических форм есть результат эволюции материального мира. Каждому этапу развития этого мира свойственна своя относительная автономность, своя относительная специфичность.

Признание дарвинизма методологией биологии, само собой понятно, не означает еще признания его универсальным методом исследования всех областей нашего знания, на чем настаивает так называемый социальный дарвинизм. Попытки превратить дарвинизм во всеобъемлющую методологию берут начало с самого Дарвина, который не раз пытался использовать открытый им биологический метод не только для исследования биологических вопросов, но и для подведения «естественнонаучного основания» под капиталистическую систему господства. Такие же стремления мы встречаем и у Геккеля и многих других дарвинистов прошлою века и нашего времени (Плате и др.).

К чему приводит такая универсализация методологии частной науки, показывают рассуждения Дарвина на социологические темы. «Наследование собственности, — пишет Дарвин в книге «Происхождение человека и половой отбор», — само по себе далеко не составляет зла: действительно, без накопления капитала искусства не могли бы прогрессировать, а они-то главным образом позволили цивилизованным расам распространиться и теперь еще повсюду распространять свои пределы, вытесняя низшие племена».

В другом месте той же книги Дарвин дает следующее «научное» объяснение концентрации капитала и конкуренции в среде буржуазии. «Без сомнения, — пишет он, — богатство, если оно очень велико, стремится превратить людей в бесполезных трутней, но число таких членов общества никогда не бывает очень значительно: сверх того, здесь происходит род самопроизвольного выключения, так как мы ежедневно видим, что те богачи, которые окажутся глупыми или расточительными, проматывают все свое состояние».

Эти ограниченные буржуазно-обывательские рассуждения Дарвина в значительной мере вырастают из его стремления применить свою методологию и для социологических изысканий. Универсальность дарвинизма требовала везде и повсюду искать «естественный отбор», и Дарвин ищет его даже там, где его нет и не было. По Дарвину, нравственно менее одаренные капиталисты в силу естественных условий борьбы за существование должны уступить свое место нравственно более выдержанным представителям этого класса. Мотовство объявляется важнейшим фактором капиталистической элиминации, т. е. разорения. Механическое перенесение закономерностей и неучет специфического своеобразия каждого этапа развития материального мира неизбежно превращает даже лучший метод исследования в простые обывательские разговоры.

Использование дарвинизма для социологических экскурсов и противопоставление его марксизму прекратится только тогда, когда будут уничтожены подпочвенные силы, толкающие на подобные действия, т. е. когда окончательно будет уничтожено классовое общество.