Количество и качество. Своеобразие жизненных явлений

Одним из важнейших законов эволюции является закон перехода количественных изменений в качественные различия. Количественные накопления, переходя определенный предел, дают качественный эффект, нечто новое, отличное от старого. В основе вульгарной «теории эволюции» лежит представление о том, что равитие есть не возникновение чего-то нового, а обнаружение того, что существовало уже раньше, но бывшего незаметным вследствие ли малых размеров или по каким-либо другим причинам.

Таково было учение Лейбница о монадах, преформистов о включении в яйце в микроскопических размерах всего организма в его мельчайших подробностях. Такое понимание развития есть по существу отрицание всякой эволюции, ибо оно утверждает, что все существующее живет извечно, а развитие есть только количественный рост, но не качественное изменение. Животное находится в яйце своей матери в готовом виде даже до оплодотворения этого яйца. Оплодотворение дает только импульс к росту этого микроскопического зародыша до естественных его размеров.

Диалектическое развитие есть процесс образования новых качеств. «Если мы возьмем любое неорганическое тело и мысленно будем делить его на все меньшие частицы, то сперва мы не заметим никакой качественной перемены. Но так процесс может идти только до известного предела: если нам удастся, как в случае испарения, высвободить отдельные молекулы, то хотя мы и можем в большинстве случаев продолжать и дальше делить эти последние, но при этом происходит полное изменение качества. Молекула распадается на свои отдельные атомы, у которых совершенно иные свойства, чем у нее. У молекул, которые состоят из различных химических элементов, вместо составной молекулы занимают атомы или молекулы этих элементов; у элементарных молекул появляются свободные атомы, обнаруживающие совершенно отличные по качеству действия: свободные атомы кислорода in statu nascendi, играючи производят то, чего никогда не сделают связанные в молекулу атомы атмосферного кислорода. Но и молекула уже отлична качественно от той массы, к которой она принадлежит. Она может совершать независимо от последней, движения, в то время как эта масса кажется находящейся в покое; молекула может, например, совершать тепловые колебания; она может, благодаря изменению положения или связи с соседними молекулами, перевести тело в другое аллотропическое или агрегатное состояние и т. д.» («Архив», кн. II, стр. 223).

Особенно богаты примерами диалектического развития сочинения В. И. Ленина. Возьмем хотя бы процесс превращения банков из простых посредников в могущественные аппараты, держащие в своих руках почти все хозяйство. Вот как В. И. Ленин описывает этот процесс:

«Что касается до тесной связи между банками и промышленностью, то именно в этой области едва ли не нагляднее всего сказывается новая роль банков. Если банк учитывает векселя данного предпринимателя, открывает для него текущий счет и т. п., то эти операции, взятые в отдельности, ни на йоту не уменьшают самостоятельности этого предпринимателя, и банк не выходит из скромной роли посредника. Но если эти операции учащаются и упрочиваются, если банк «собирает» в свои руки громадных размеров капиталы, если ведение текущих счетов данного предприятия позволяет банку — а это так и бывает — все детальнее и полнее узнавать экономическое положение его клиента, то в результате получается все более полная зависимость промышленного капиталиста от банка» («Империализм как новейший этап капитализма», собр. соч., т. XIII, 1924 г., стр. 266).

В своем развитии банки приобретают новое качество, которое ставит их в исключительное положение в капиталистическом хозяйстве.

В «Анти-Дюринге» и «Диалектике природы» Энгельс приводит много примеров перехода количества в качество. Особенно много он останавливается на химии, которую определяет как науку о качественных изменениях тел, происходящих под влиянием изменения количественного состава. Особенно поучительным в этом отношении Энгельс считает получение длинного ряда разнообразнейших качественно отличных друг от друга парафинов путем прибавления группы СН₂ к каждому члену этого ряда, начиная с простейшего, с метана — СН₄.

Не только молекула качественно отличается от составляющих ее атомов, но и любое вещество отличается от отдельных составляющих его молекул. Так называемый здравый смысл будет протестовать против такого утверждения, ибо молекула есть то же вещество, имеет тождественный химический состав, формально абсолютно ничем не отличается от него, а на практике все-таки есть громадная разница…

Вот что писал по этому поводу покойный Шимкевич:

«Есть косвенные соображения, говорящие в пользу того, что для живого организма должен существовать известный минимальный предел. Теоретически, конечно, можно допустить существование организмов с диаметром 0,01 у. и такой организм содержал бы весьма небольшое число молекул белка. Но надо думать, что сложные физиологические процессы, характеризующие живой организм, требуют для своего осуществления известного количества молекул, за пределами которого самые процессы становятся немыслимыми» (Шимкевич, Биологические основы зоологии, т. I, стр. 10, Гиз, 1923 г.).

Одно и то же вещество, в разных количествах, не тождественно самому себе. Изолированная из организма молекула не «живое вещество», никакие жизненные функции в ней невозможны. Она может функционировать только в определенной количественной связи с такими же мертвыми в изоляции молекулами. Один и тот же качественный состав вещества, взятый в одной и той же пропорции, но в разных количествах, дает резкое различие. Отнимем одну молекулу от предельного количества молекул живого существа — и мы убиваем его. Признание простого повторения или механического сложения в живом существе процессов неорганического мира есть фактическое отрицание эволюции материи, утверждение вульгарного тождества между живым и мертвым.

Исходя из своеобразия жизненных процессов, виталисты впадают в другую крайность. Они утверждают их исключительную автономность. Они рассуждают приблизительно так. Механическая закономерность достаточна лишь для неорганической природы. Живые организмы обладают качествами, которых мертвые предметы лишены. Откуда берется это своеобразие? И отвечают: из метафизического принципа, присущего исключительно жизни. Этот принцип у различных виталистов носит различные названия (энтелехия, жизненный порыв, организующий принцип, жизненная сила), но по существу они все говорят об одном и том же, а именно: об абсолютной автономности жизненных процессов.

Эдуард ф.-Гартман в своей критике дарвинизма пишет следующее: «В органической природе на ряду с механической неорганическою закономерностью требуется содействие еще других органических законов развития и формирования, носителя которых надо видеть в метафизическом принципе, исключающем материальные атомистические силы» (Э. Гартман, Истина и заблуждение в дарвинизме, изд. «Труд», 1906 г., стр. 181).

Застрельщик и крупнейший авторитет современного витализма, проф. Ганс Дриш, докатившийся в последнее время до признания оккультистских фокусов «научно» обоснованной реальностью, конечно, также стоит на точке зрения абсолютной автономности жизненных процессов, которыми управляет особый жизненный принцип — энтелехия.

Здесь делается попытка провести в естествознание совсем неестественную бестелесную «сущность», которой поручается совершать чудеса, творить жизнь и не тратить ни грана энергии.

Отсюда и дуализм Гартмана, Дриша, и других виталистов. Не понимая диалектического развития материи, они превращают своеобразие жизненных процессов в абсолютную автономность, что приводит к установлению непроходимой пропасти между жизнью и остальным миром. Не абсолютная автономия законов жизни, а относительное своеобразие жизненных процессов, зависящее от движения материи в пространстве и времени, только в новых условиях, новых комбинациях и соотношениях. Диалектика развития состоит в том, что на определенной высоте эволюции простой физико-химический материал перерастает себя и превращается в биологический. В основе живого лежит не энтелехия или жизненный порыв (Бергсон), а движущаяся материя, приобретшая в своем развитии новые свойства, отличающие ее от предметов остального мира.

Ту же ошибку делают и психоламаркисты. В своем объяснении эволюции при помощи «психической способности» организма они также исходят из того, что в сложных органических процессах нельзя обнаружить той простой связи между причиной и следствием, какая обнаруживается в неорганической природе-

Вот что пишет виднейший психоламаркист Р. Франсе в своей «Философии естествознания»:

«Занимаясь жгучим вопросом об удовлетворительном объяснении жизненной, целесообразности, молодой мюнхенский ученый П. Н. Коссман пришел к выводу, что несомненная всеобщность закона причинности ни в коем случае не обусловливает его единственности; а потому это ничуть не противоречит науке, если, на ряду с чисто физико- химическими процессами, признавать также другую связь между причиной и следствием, чем та пустая связь, которая известна «неорганической» науке. Он полагает: если В так следует за А, что от этого может возникнуть С, то этим всегда дается еще доступное научному исследованию причинное соотношение, хотя бы даже такие трехчленные цепи причин и следствий не встречались вне жизни. Коссману оставалось сделать всего один шаг, чтобы найти, что такие «трехчленные причинные соотношения» представляют собою исключительно лишь свойство процессов, возбужденных психикой, так как в переменном втором члене (В) должна действовать просто сила суждения, или, вернее говоря, нечто «способное к суждению»… Деятельность организма совершается по телеологическим принципам» (указанное сочинение, русский перевод, изд. «Вестник знания», 1908 г., стр. 46)-

Франсе, бессильно стараясь свести жизненные процессы непосредственно к простым механическим, натолкнулся в своих исканиях на диалектику природы, совершенно не понял ее и, оставшись, по его словам, «неудовлетворенным теорией отбора и плоским материализмом конца прошлого века», он нашел свое пристанище в витализме и психоламаркизме. Непонимание законов развития -привело Франсе к тому, что истинные причины качественных изменений материи он стал видеть исключительно в «способности к суждению», в психическом принципе, в целедейственной одушевленности.

В биологии условия работы значительно сложнее, чем в физике и химии. В физике и химии мы имеем в большинстве случаев дело- со сравнительно устойчивыми свойствами объектов, и опыт зависит, главным образом, от чистоты препаратов и методики измерения. Например, когда мы определяем отношение водорода и кислорода при образовании воды, то в опыте мы обладаем элементами, свойства которых остаются неизменными, во всяком случае практически. Это позволяет нам повторять опыт неопределенное число раз и получать каждый раз одинаковые числовые результаты. Не то мы получаем, когда имеем дело с живым организмом.

Точность опыта будет зависеть не только от методики, но и от изменчивости самого организма. Применяя одну и ту же методику над индивидуумами одного и того же вида, мы все же можем получить неодинаковые результаты, так как индивиды никогда не бывают тождественны. Совершенно правы врачи, когда они утверждают, что число болезней равно числу больных, что они не знают болезней, а только больных. Причина этого лежит в крайней сложности процессов жизни. При этом никогда нельзя забывать, что каждый организм есть не только продукт окружающих условий, но и является продуктом филогенетического развития, т. е. потомком миллионов поколений, проходивших свой собственный жизненный путь в условиях непрерывных изменений и воз» действий природы и социальной среды.

Установление причины, как непосредственно действующего и определяющего начала, представляет чрезвычайную трудность, а нередко и невозможное при современном состоянии наших знаний дело. Отношение между причиной и следствием в биологическом материале чрезвычайно запутано, и мы часто не только не можем установить между ними количественной пропорциональности, но и само следствие изменяется без заметного изменения установленной нами причины.

«Так, например, известно, что у растения, под влиянием силы тяжести, корень растет к центру, а стебель — по направлению от центра земли. Мало того, у многих растений на разных стадиях развития стебель, под влиянием силы тяжести, растет то по направлению к центру, то от центра земли. Анализируя эти явления, мы считаем, что во всех этих случаях причина разного направления роста одна и та же, а именно: сила тяжести, несмотря на то, что эффект её действия весьма изменчив, сила тяжести является в данном случае освобождающей причиной; различие же в эффекте ее действия нам остается приписать различию в состояниях живого организма, которое может ускользнуть от нашего анализа» (Любименко, Курс общей ботаники, Гиз, Берлин, 1923 г., стр. 16—17).

Сложность биологических процессов не допускает простого их механизирования. Отношение организма к внешним воздействиям не. укладывается в рамки неподвижных чисел, какими мы, например, выражаем количественное отношение водорода и кислорода при образовании воды.

Можно ли разложить жизнедеятельность организма на более простые процессы?

Конечно, можно. И если мы в этой работе стоим еще перед многими загадками, то это происходит не потому, что жизненные явления неразложимы, а благодаря нашему невежеству. И не только анализ или сведение жизнедеятельности к более простым процессам, но и синтез неорганической природы в живую — вопрос только времени.

Но физико-химическое исследование каждого отдельного свойства жизни не есть еще сведение жизни к физике и химии. Одно какое-нибудь свойство жизнедеятельности не есть еще жизнь во всей ее совокупности. Если бы даже нам удалось окончательно установить, что, например, непрерывное возбуждение или торможение есть химическое разложение неустойчивых ионпротеидов с выделением одновалентных возбуждающих ионов натра и калия или двувалентных угнетающих ионов кальция, то этими процессами мы далеко еще не исчерпаем нашей психики, которая является не только простой химической игрой ионов, но и субъективным процессом, возникшим в результате длиннейшего филогенетического развития и приспособления к непрерывным воздействиям не только природы, но и общества.

С точки зрения физико-химической передвижение ионов в нервной ткани собаки ничем почти не отличается от передвижения ионов в нервных тканях человека, но какая огромная дистанция между психикой собаки и человека! Или другой пример. Возьмем передние лапы человекообразной обезьяны и руки человека. Расположение и число мышц, связок, костей, сосудов, нервов одинаковое, но какая разница в движениях! Рука есть не только арифметическая сумма перечисленных составных частей ее; Она есть не только орган труда, но также и продукт его (Энгельс).

Этим, конечно, мы не хотим сказать, что качественные различия возникают каким-то чудодейственным образом. Нужно только, помнить, что каждой стадии развития вещества соответствуют, помимо законов, общих для всех стадий, еще и ее специфические законы. Эволюция вещества на каждой стадии его эволюции происходит по законам, соответствующим этой стадии развития. Но это вещество на определенной ступени под влиянием законов, свойственных именно этой ступени развития, приобретает новые качества, которые уже не могут быть исчерпаемы старыми законами.

Неорганические вещества подчиняются законам физики и химии. На определенной высоте своего развития эти неорганические вещества под влиянием физико-химических законов превращаются в живой организм, который уже не исчерпывается одной физикой и химией. То же самое можно сказать и о биологическом материале. До известной стадии развития живые существа подчиняются биологическим законам. Но как только в процессе эволюции живое существо достигает ступени сознательного общественного животного (Homo sapiens), биологические законы, под воздействием которых органическое существо дошло до этой стадии, не могут уже охватить всей сложной совокупности новых явлений; и хотя они продолжают еще действовать и в новых условиях, но главным рычагом развития являются уже новые законы — законы социологии.

Биологическое развитие сводится к изменению естественных органов эволюционирующих видов. В эволюции же общества на первый план выступает изменение искусственных органов человеческой деятельности, изменение орудий производства. Естественный отбор, играющий такую огромную роль в развитии животного мира, в социальной жизни человека отступает на задний план, ибо человек благодаря своим орудиям производства становится активным фактором природы. Из пассивного объекта стихийного отбора человек при помощи своих орудий превращается в субъект, изменяющий природу, приспосабливающий слепые стихии к своим нуждам. Более или менее резкое изменение внешних условий существования обязательно вызовет и изменение биологического состояния животного и растения, на биологическом же состоянии человека подобное изменение условий может отразиться в минимальной степени или совершенно не отразиться. Не приспособившееся к новым условиям животное или растение обречено будет на гибель, не приспособившийся же человек изменит окружающую обстановку, приспособит природу к себе.

Возьмем какой-нибудь пример. Предположим, что благодаря каким-то причинам климат какой-нибудь страны станет суше. Животные и растения, не способные пользоваться меньшим количеством влаги, неизбежно погибнут, выживут только> те из них, которые этой способностью обладают. Таким образом, фауна и флора данного края дадут в своем биологическом строении определенный уклон в определенную сторону. На человеческом же организме подобное изменение окружающих условий может совсем не отразиться. Человек благодаря своим орудиям изменит природу, он достанет для себя воды из подземных источников или из удаленных от него районов на поверхности земли. В холодных странах человеку не надо обрастать шерстью, он искусственно накроет себя, искусственно согреет.

Закономерности, управляющие эволюцией человеческого общества, отличаются от закономерностей, действующих в органическом мире, а эти последние в свою очередь не совпадают с законами развития так называемой мертвой природы. Дарвин установил, что главным рычагом эволюции органического мира является борьба за существование, складывающаяся из чрезмерной размножаемости и ограниченности средств к существованию. Неорганический же мир, очевидно, никакой борьбы за существование не знает, по той простой причине, что он не размножается и в пище не нуждается. Стало быть, и закономерности, управляющие его развитием, должны быть совершенно другие.

Механистическая же точка зрения последовательно приводит к сведению не только биологии, но и социологии к простым законам механики.

Этими примерами мы хотели бы подчеркнуть опасность вульгаризации диалектического метода, превращения его из гибкого орудия научных исследований в тощую метафизическую схему, измеряющую, всю колоссальную разнообразность, все разнообразнейшие взаимоотношения и усложнения двумя-тремя формулами из механики. Формулами механики можно объяснить механические движения, но они недостаточны для Объяснения физико-химических изменений, не говоря уже о жизненных явлениях, а тем более социологических.

Механисты, ищущие объяснения биологических явлений в механике, делают ту же ошибку, что и биологи, пытающиеся найти разгадку социологии в биологии. А что из этого получается, можно показать на одном-двух примерах. Вот как крупнейший современный авторитет в биологии, академик И. П. Павлов, «сводит» социологию к биологии.

«Пусть ум празднует победу за победой над окружающей природой, пусть он завоевывает для человеческой жизни и деятельности не только всю твердую поверхность земли, но и водяные пучины ее, как и окружающее земной шар воздушное пространство; пусть он с легкостью переносит для своих, многообразных целей грандиозную энергию с одного пункта земли на другой, пусть он уничтожает пространство для передачи его мысли, слова и т.д. и т. д. — и, однако же, тот же человек с этим же его умом, направляемый какими-то темными силами, действующими в нем самом, причиняет сам себе неисчислимые материальные потери и невыразимые страдания войнами и революциями с их ужасами, воспроизводящими межживотные отношения. Только последняя наука, точная наука о самом человеке — а вернейший подход к ней со стороны всемогущего естествознания выведет его из теперешнего мрака и очистит его от теперешнего позора в сфере межлюдских отношений» (Акад. И. П. Павлов, Двадцатилетний опыт, Гиз, 1923 г., Введение, стр. 10).

Ту же мысль проводил и покойный Ж. Леб. Он писал:

«Мы проявили нашу активность потому, что нас механически побуждают к этому внутренние процессы, происходящие в нашей нервной системе, и если люди не являются рабами экономических условий, то направление их деятельности определяется инстинктом «успешного усилия» или плодотворной работы… Мы любим общество людей потому, что нас побуждают к этому наследственные условия. Мы боремся за правду и справедливость и готовы отдать за них жизнь, потому что инстинктивно желаем видеть счастливыми подобных нам людей. Нашей моралью мы обязаны только нашим инстинктам, которые, совсем как форма нашего тела, определяются внутри нас законами физики и химии» (Ж. Леб, «Жизнь», «Новые идеи’ в биологии», сборн. I, 1913 г., стр. 120).

Величайшие авторитеты в своих специальных областях договариваются до обыкновенных пошлостей, как только начинают переносить опыт своих собак или яиц морских звезд на человеческое общество. Для одного ужасы империалистической бойни тождественны с «ужасами» революции и классовой борьбы. Для спасения человечества] от обывательских «ужасов» классовой борьбы он приглашает изучать… биологические законы собаки и человека. Другой «сводит» социологические законы морали исключительно к физике и химии. Их, конечно, при более смелом воображении можно было бы «свести» и дальше, хотя бы к движению электронов. Но продвинуло ли бы нас такое «сведение» хотя бы на одну йоту вперед?!