Социальные корни неовитализма

XIX век характеризуется величайшим подъемом во всех областях науки. Бурный рост производительных сил в главных странах Европы и Америки оказался могучим прогрессивным двигателем культуры, предъявляя человеческой мысли все большие и большие запросы. Уровень наших знаний поднялся на значительную высоту. Быстрые успехи точных и естественных наук, особенно во второй половине века, казалось, навсегда покончили с идеализмом и мистикой во всех этих науках. Победоносное естествознание стало на твердые материалистические рельсы. Даже такой убежденный виталист, как Г. Бунге, вынужден был признать, что в «большинстве отделов физиологии не остается пока ничего другого, как работать дальше в механистическом направлении, так как метод этот приносит хорошие плоды». Принципиальному виталисту Бунге ничего не осталось делать, как утешаться надеждой, что «механизм настоящего времени с уверенностью ведет к идеализму будущего».

Но успехи естествознания имели и оборотную сторону: они взращивали и питали уверенность, что только одно экспериментальное естествознание может дать разгадку всех загадок мира, и таким образом толкали естествоиспытателей на путь голого эмпиризма. Считая натурфилософию превзойденною ступенью пустой идеалистической фантастики, натуралисты в подавляющем большинстве своем стали пренебрежительно относиться ко всяким философским проблемам и отрицать за ними право на существование. Но так как без философии невозможно связать между собой хотя бы двух естественных фактов или понять существующую между ними связь, естествоиспытатели, сами того не замечая, невольно «оказались в плену у философии», а пренебрежение к вопросам методологии и неумение разобраться в них по большей части приводило их к самой плоской метафизике, и они невольно становились «рабами самых скверных вульгаризированных остатков самых скверных философских систем» (Энгельс).

Кризис естествознания конца XIX в. был, собственно говоря, кризисом этого упрощенческого материалистического мировоззрения. Поиски выхода из него направились, главным образом, по старым идеалистическим путям. Такое нездоровое направление мысли находит некоторое объяснение в социальных отношениях тогдашней капиталистической Европы и Америки. Окрепший к тому времени пролетариат осознал себя как класс и выступил на арену социальной борьбы внушительной антикапиталистической силой. Свою теорию переустройства общества он построил на научно-материалистической основе. Воинствующий материализм сделался знаменем революционного пролетариата в его борьбе за свое освобождение. Идеалистическая философия с ее мистикой и религией призвана была служить идеологическим орудием против мировоззрения пролетариата. Оставаясь на материалистических позициях в узко практических областях естествознания, — ибо никакой технический прогресс невозможен без материалистической основы, — буржуазия во всех областях, касающихся идеологии, повернула к идеализму. С другой стороны, диктатура финансового капитала и выросший к тому времени во весь рост империализм, а также развернувшаяся жестокая классовая борьба между трудом и капиталом породили в некоторых слоях пацифистски настроенной обывательской интеллигенции упадочнические настроения, также не мало способствовавшие развитию идеализма и мистики. Идеализм как орудие классовой борьбы буржуазии против подымающегося пролетариата, идеализм как беспомощный протест против несовершенства капиталистического общества — вот что означали новые идеологические веяния конца XIX в.

При таких объективных условиях совершенно естественно, что поиски выхода из кризиса вульгарно материалистической методологии направились главным образом в сторону идеализма. Идеализм, мистика и упадочничество стали просачиваться во все области культурного творчества того времени: в литературу и живопись — декадентство и символизм, в философию и теоретическую физику — махизм, в биологию — витализм и т. п. В зависимости от интенсивности классовой борьбы и своеобразия ее форм в различных странах идеализм не везде выявлялся с одинаковой силой и не везде получил идентичное оформление. Богатую почву нашел он в германских странах, где быстро и бурно растущая сравнительно молодая буржуазия, благодаря известным историческим причинам, была особенно воинственна, усиленно готовясь к «переделу мира», т. е. к империалистическому грабежу чужих земель. Здесь же, главным образом, вырос и расцвел и неовитализм.