I. Философия и классовая борьба

В наше время, когда социалистическое строительство ставит перед нами громадные практические задачи, может возникнуть вопрос: а стоит ли заниматься какими-то «чисто-теоретическими» вопросами философских разногласий? Разве революционная практика не выше теории?

Конечно, в определенном смысле практика предшествует теории. Наша революционная теория служит нашей революционной практике, а не наоборот. Но именно революционная практика больше, чем какая бы то ни было другая, неразрывно связана с теорией, спаяна с ней, не может быть от нее обособлена или противопоставлена ей. Контр-революция, отстаивающая против восставших классов старый порядок, может довольствоваться голым практицизмом, может опираться на «здравый смысл» крупных и мелких лавочников, защищающих свой кошелек.

Реформизм, мелкими заплатами «подправляющий» существующий в капиталистических странах порядок социальных отношений, продвигающийся «медленным шагом, робким зигзагом», не нуждается в больших теоретических обобщениях и не выносит их, так как подлинная наука, отражающая объективный ход исторического развития, несовместима с реформизмом. Иное дело революционная практика пролетариата. Она ставит ребром громадные исторические вопросы и не может обойтись без глубокой перспективы, без широчайших по своему размаху стратегических маневров, требующих всестороннего научного понимания действительности и предвидения. Иными словами, она не может обойтись без научной теории.

В конце концов, что такое революционная теория, что такое теория вообще? Это концентрированная практика, это сгусток практического опыта, выверенного, измеренного, продуманного со всех сторон. Теоретически осмыслить действительность — это значит вскрыть господствующие в ней закономерности и понять ее в ее историческом развитии.

Но если наука вообще есть подытоженный, продуманный «конденсированный» опыт, то философия — философия в том смысле, в каком понимаем ее мы, марксисты, — есть наука об общих законах движения и теория самого научного мышления, методологический сгусток теории в целом. Философия в нашем смысле — это прежде всего методология. Метод есть «душа» всякой теории. Опытное содержание, отдельные положения той или иной науки могут отпадать, заменяться другими, а ее метод совершенствуется, развивается по мере роста самой науки. Философия дает общий метод научного мышления в целом; ее задачей является установление общих методологических принципов, выработка общих основ научного мышления.

Естественно, что область философии является теоретически «командным участком» в науке, самой высокой «командной высотой» среди командных высот теории. И если вообще «без революционной теории не может быть революционного движения», то эту «командную высоту» теории борющийся пролетариат не может оставить вне поля своего внимания, «философия находит в пролетариате свое материальное оружие, как и пролетариат обретает в философии свое духовное оружие»^[1], писал Маркс.

Борьба по вопросам философии, т. е. по вопросам общей методологии (учение об общих законах движения в природе, обществе и мышлении), вопросам общего мировоззрения, — такая борьба не может не отражать в той или иной степени классовой борьбы, не может не быть «партийной». Философия не является нейтральной и безразличной областью для судеб классовой борьбы. «Новейшая философия, — писал Ленин, — так же партийна, как и две тысячи лет тому назад»^[2]. «Нельзя не видеть борьбы партий в философии, борьбы, которая в последнем счете отражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества»^[3]. Так Ленин писал по поводу борьбы одного философского направления (эмпириокритицизма) против материализма. Но и всякая борьба за основы диалектического материализма не может не отражать в той или иной мере борьбы классов.

Когда-то еще Энгельс писал о «третьем фронте», на котором пролетариат и его партия должны дать бой старому миру, — о фронте теоретической борьбы. Важность этого фронта большевизм неустанно подчеркивал и, в частности, Ленин напоминал об этом постоянно, на протяжении всей своей жизни. Уже после Октябрьской революции он неоднократно указывал на то, что «наша задача — побороть все сопротивления капиталистов, не только военное и политическое, но и идейное, самое глубокое и самое мощное»^[4].

«Сопротивление капиталистов» в этой области проявляется и осуществляется далеко не в столь отчетливых и неприкрытых формах, как, например, сопротивление военное. Поэтому и борьба имеет свои особые опасности и особые трудности. На этом фронте противник больше, чем где бы то ни было, пользуется способом незаметного проникновения, незаметного, «тихого» пленения, подчинения своему влиянию отдельных отрядов пролетариата.

Внесение идейной сумятицы в ряды революционного пролетариата — это неизбежная форма «идейного сопротивления буржуазии, сознательного или бессознательного, преднамеренного или непроизвольного. Отсюда вытекает и то, что в борьбе за мировоззрение марксизма и ленинизма важнейшей формой нашего отпора буржуазии является борьба с теоретическими ошибками и уклонами в нашей собственной среде. Иными словами, «внешний фронт» идеологической борьбы в современных условиях неизбежно дополняется и переходит во фронт «внутренний». Ясное дело, что как политическая (политические «уклоны»), так и чисто теоретическая (например, по вопросам философии и пр.) борьба, поскольку она загорается внутри партии, не может не отражать иноклассовых влияний на пролетариат. Вопрос в значительной мере в том и заключается, чтобы эти иноклассовые влияния, как таковые, разоблачить.

Отказ от борьбы с теоретическими шатаниями в рамках партии, «широкий» либерализм и «демократизм» в этой области, был бы равносилен отказу от той стройной законченности, монолитности в области миро мировоззрения, которой по заслугам славится большевизм^[5]. Разумеется, партии на это пойти не может. Партия должна зорко следить за тем, что делается на «идеологическом фронте» вне и внутри ее рядов. Фронт этот имеет весьма обширные и разнообразные участки. Борьба ведется в области литературы, в области искусства, по линии быта, по линии различных теоретических вопросов и пр. И, наконец, по линии вопросов философии.

Некоторая трудность популяризации сложных вопросов философии делает этот участок борьбы сравнительно мало «популярным», мало привлекающим внимание. Может поэтому показаться, что это недостаточно актуальный участок борьбы, не имеющий в настоящее время значения для судеб революции. Но это, конечно, не так. Ведь борьба все же ведется, и в ряды пролетариата частично проникает та «философическая смута», которая в настоящее время господствует в буржуазной науке.

То, что в настоящее время наблюдается в буржуазной философской мысли, не может быть оценено иначе, как процесс неприкрытого гниения заживо разлагающегося организма.

Некогда, в пору своей молодости, передовые представители класса буржуазии выковывали мощное философское оружие. Даже когда буржуазия отказалась от материалистических увлечений XVII и XVIII столетий, ее философы-идеалисты создали такие стройные и могущественные системы, что, только встав на их плечи, т. е. не отбросив, а теоретически преодолев, переросши их, Маркс смог построить здание своего мировоззрения, которое в настоящее время является мировоззрением пролетариата.

Но с тех пор многое переменилось, и в настоящее время буржуазная мысль удовлетворяется самой откровенной и плоской поповщиной, облачается в обветшалые, более или менее заново подкрашенные костюмы средневековья и на ряду с этим и в дополнение к этому возводит в последний методологический принцип примитивный вульгарный эмпиризм, т. е. отказ от теоретических обобщений, умаление значения роли мышления, роли теоретической обработки опытных данных, и преклонение перед голым «фактом», перед «чистым опытом».

Для современной буржуазной науки характерно громадное скопление опыта, знания новых фактов и упадок методологии, с помощью которой «факты» должны были бы подвергнуться теоретической обработке, а «опыт» — обобщению. Все это дает повод обрисовать положение так, как это сделал однажды в своем докладе в Коммунистической академии тов. Рудаш.

«В Европе философии больше не существует. Недавно, в связи с двухсотлетней годовщиной со дня рождения Канта, неокантианство открыто признало свое банкротство. Философская мысль Германии (а ведь она издавна была «страной философов») представляет собой хаотическую смесь самых реакционных и насквозь скептических умствований. То величавое, что некогда характеризовало немецкий идеализм, давным-давно кануло в вечность, остался только идеализм».

Мертвое, однако, бывает иногда опасно. Тем более опасен разлагающийся живой труп. Прежде всего через мелко-буржуазных лакеев, через «буржуазные рабочие партии» II Интернационала, через ренегатов марксизма — тлетворная зараза перекидывается в рабочую среду.

Судьба германской соц.-демократии, некогда марксистской, весьма в этом отношении характерна. Еще и раньше, в годы своего «расцвета», германская социал-демократия была довольно-таки беззаботна по части вопросов чисто философской марксистской ортодоксии. Недаром в области философии «лучшее в мировой литературе марксизма, — как говорит Ленин, — дал русский социал-демократ Плеханов», а также и сам Ленин, — можем мы добавить. У немцев же лучшим знатоком философских вопросов был, пожалуй, Ф. Меринг, умерший, как известно, коммунистом. «Папа» же II Интернационала, К. Каутский, написавший несметное количество «ученых» трудов, никогда серьезно вопросов философии не касался, никогда не осмеливался в эту область углубляться. Когда же это случалось, Каутский путал, обнаруживал полную беспомощность и даже прямо скатывался в своих рассуждениях к махизму.

Если это было в типичной партии II Интернационала и до 1914 г., то за окончательным политическим крахом II Интернационала последовала полная сдача философских позиций марксизма и открытый переход в лагерь философской реакции. В настоящее время в германской социал-демократической партии господствует та же смесь эмпиризма и фрейдизма (о фрейдизме будет сказано ниже), неокантианства и просто неприкрытой поповщины, которая господствует в современной буржуазной идеологии вообще. Присяжным философом германской социал-демократии является вульгарный неокантианец Форлендер, Бернштейн давно уже сменил Каутского на посту «папы», после того как и сам Каутский капитулировал перед ним; Бернштейн и его многочисленная свита усиленно подчеркивают значение «эмпирии». Они — «чистые» эмпиристы, противники всякой философской «метафизики» (а «метафизикой» они считают диалектику и материализм), всяких философских «умствований».

В юбилейном сборнике, посвященном Бернштейну («Принципиальные основы текущей борьбы»), один из его почитателей, доктор Марк, пишет: «В рамках марксизма ревизионизм есть скептическое отношение к абсолютной ценности этого идейного построения (т. е. марксизма), попытка положить конец догматическому окостенению и проверить якобы вечные истины ортодоксии в свете эмпирики».

Разумеется, фраза об «окостенении» и «вечных истинах» предназначена лишь для прикрытия своего отказа от всякого законченного теоретического построения. На ряду с этим Маркса третируют, как «схоласта», смеются над его «чахоточным утопизмом» и пр.

Одно время среди германской социал-демократии прогремела книга одного видного социал-демократа, бывшего некогда соратником Розы Люксембург, — де Мана. В книге содержится полный отказ от всех основ марксизма. Прежде всего достается марксизму за его диалектику, за его родство с гегелианством. Диалектика, по мнению де Мана, это — схоластика, это — гегелианская выдумка. Своеобразной «заслугой» де-Мана является его последовательность и открытый разрыв с марксизмом по всей линии. На основе отказа от философии Маркса, де Ман приходит к отказу от самых основных социальных категорий марксизма. Он отбрасывает марксовскую «игру диалектическими понятиями» и доказывает, что реально существуют только единичные предметы или отдельные личности, но не «общие понятия». Общественных классов, например, по его мнению, в действительности не существует, как реальной категории объективного мира. Реально существуют только отдельные люди. Понятия буржуазии, пролетариата — это только «представление в нашем мозгу», точно также и такие понятия, как «капитализм». Чистого капитализма нет; реально, эмпирически, существует только пестрая неорганизованная смесь различнейших хозяйственных единиц и единичных отношений. «Нет действительности, которая соответствовала бы понятию капитализма или понятию социализма. Социализм — только гипотеза, представление о возможном общественном строе или, вернее, представление об основах такого строя. Но и понятие капитализма покрывается лишь представлением в нашем мозгу. Мы воображаем, правда, что общество, в котором мы живем, тождественно с этим представлением, но это заблуждение. Выражения «капитализм» и «социализм» не означают фактов во внешнем мире, они не суть явления, а лишь категории, понятия, продукты абстракции».

Все это не представляет собою изолированного, случайного мнения отдельного «левого» социал-демократа. Книга де Мана нашла сочувственный отклик в социал-демократической печати, и, в частности, центральный орган германской социал-демократии в статье своего редактора почти нацело подписался под «марксисткими» рассуждениями де Мана.

Впрочем, чего же ждать от германских социал-демократов, если некоторые наши доморощенные «ортодоксы» в чисто философском вопросе о «конкретном понятии» не очень далеко ушли от де Мана.

Но, как известно, «природа не терпит пустоты», и на место научно-теоретических, материалистических философских обобщений современная социал-демократия должна поставить что-то иное. И вот на ряду с эмпирицизмом выступает религия.

Австрийская социал-демократия в своей самоновейшей программе (1926 г.) говорит официально, что «не ведет борьбы против религии». На деле получается обратное: насаждение религии, поддержка ее. Христианский социализм разных сортов сейчас на Западе очень в моде. Социал-демократия в целом постоянно с ним блокируется. Отдельные же ее отряды целиком сливаются с ним. «Не рабочее движение, а чистая этика, идеализм составляет истинную сущность социализма. Социализм в своих последователях разжигает такое духовное пламя, которое по своему существу религиозно, — социализм религиозен. «Антикатолического, нерелигиозного социализма вообще не существует. Социализм коренится в этической цели»^[6].

Так пишут современные социал-демократы, таково их credo.

Если к этому еще прибавить всеобщее поклонение перед фрейдизмом, который должен или дополнить, или заменить марксизм, то получится более или менее законченная картина того, что собой представляет мировоззрение современных «марксистов» социал-демократии.

Носителями и проводниками как политических, так и всяких иных (в том числе и философских) идей марксизма в настоящее время являются только коммунистические партии всех стран. Они оказываются, конечно, не везде одинаково сильными, не везде одинаково зрелыми практически и теоретически. В особом положении находится ВКП — самая старая партия ленинизма, партия, работающая и развивающаяся в условиях диктатуры пролетариата. «Кому много дано, с того много и спросится». Естественно, что на нашей партии лежит громадная ответственность, так как она не только должна быть верной хранительницей марксистской философской ортодоксии, но должна также развивать философию марксизма, распространять ее, противопоставляя буржуазным идеологическим влияниям. Тем более строго должны мы отнестись ко всяким извращениям методологических оснований марксизма в нашей собственной среде. Нельзя сказать, чтобы подобных извращений у нас не имелось вовсе. Нельзя сказать также, чтобы не имелось для них и кой-какой почвы в наших современных условиях.

Углубление в чисто практические задачи строительства, которого требует от коммунистов современная обстановка, естественно, создает некоторую опасность отрыва от теоретических интересов. Из новых сотен тысяч коммунистов, недостаточно еще овладевших ленинизмом теоретически и поглощенных более или менее специальной и односторонней практической работой, может выдвинуться некоторый слой такого рода «практиков», которые представляли бы собою благприятную почву для распространения ограниченного «практицизма», теоретического упрощенства, вульгаризаторства, эмпиризма.

Одно время среди нашей учащейся и в частности партийной молодежи получило довольно значительное распространение ученье некоего Эммануила Энчмена. Ученье это как раз явилось «бьющим в нос» примером вульгарного «упростительства» и «практицизма». Сущность энчменизма Бухарин определил в свое время, как «смесь вульгарного «материализма» с идеалистической сущностью». Энчмен — грубейший позитивист, эмпирик. Он «верит» только тому, что может ощупать. Он знает, что ему, Эммануилу Энчмену, присущи психические переживания; но во всем остальном мире психических явлений, по его мнению, нет, так как то, что он видит и слышит, всегда есть только некоторое физическое выражение или физический коррелат психического (например, мимика человека смеющегося, плачущего и пр.). Здесь «крайний» («левее здравого смысла») «материализм», выражающийся в отрицании существования психических явлений, сливается с крайним субъективным идеализмом, с солипсизмом, который сводится к заявлению: только я существую, как психическое явление.

Ничего мудреного здесь нет. Крайности постоянно сходятся. «Оригинальные мыслители никогда не делают абсурдных выводов»^[7], — говорит Маркс. Зато их часто делают оригинальничающие карлики.

Разумеется, Энчмен не заслуживал бы внимания, если бы энчменизм не собрал вокруг себя части учащейся молодежи. А это уже означало, что для вульгарного упростительства и эмпиризма имеется кой-какая социальная база в условиях нашего времени. Какая же это база? Настроения каких общественных слоев отражают подобные теоретические уклоны, вульгаризующие материализм и клонящиеся в голому эмпиризму?

Бухарин, посвятивший «энчмениаде» специальную статью, таким образом характеризовал ее социальные корни:

«Прежде всего здесь налицо элементы нового торгаша. Новый торгаш — индивидуалист. Он «приемлет революцию» (в скобках, конечно). Этот новый торгаш, с одной стороны, вульгарный материалист; в обычных житейских делишках для него нет ничего «святого» и «возвышенного»; он привык смотреть на вещи «трезво»; он не связан никакими традициями в прошлом, не отягощен фолиантами премудрости и грудами старых реликвий, — их выбросила за борт революция. Сам он вышел не из «духовной аристократии», — нет, он пришел сам из низов; он — чумазый, быстро пролезший наверх, он — российско-американский новый буржуй, без интеллигентских предрассудков. Он все хочет понюхать, пощупать, лизнуть. Он доверяет только своим собственным глазам; он, в известном смысле, весьма «физичен». Отсюда его вульгарно-материалистическая поверхность. Наконец, новый торгаш грубо практичен и «вульгарен», он великий упроститель… Его задачи более элементарны. .. он на практике своей должен быть грубым эмпириком»^[8].

Такова характеристика идеологии нэпмана, той идеологии, жирные пятна которой расползаются иногда в головах, а отсюда и на страницах печатных произведений некоторых наших, иногда весьма почтенных, коммунистов, когда они начинают заниматься «возвышенными» философскими материями.

Вульгарный материализм, наряду с субъективизмом, упростительством, эмпиризм, — все эти идеологические элементы, которые прекрасно вскрыты Бухариным в энчменизме, имеются не только в энчменизме. Они встречаются в разных вариациях почти во всех тех философских течениях в нашей партийной и околопартийной среде, которые можно объединить названием ревизионистских и которые мы постараемся ниже охарактеризовать.

Ревизионистские иноклассовые влияния имеют самые разнообразные пути, по которым они могут просачиваться в марксизм в наших современных условиях. Известно, например, какую борьбу приходится вести Комсомолу и партии с нигилистическими тенденциями некоторой части нашей учащейся и рабочей молодежи (да и только ли одной молодежи?) в вопросах быта, в вопросах брака, семьи и проч. Как это ни покажется, может быть, странным и надуманным, но фактически тут можно установить одну линию, объединяющую через ряд промежуточных ступеней такие явления, как случаи «нигилистического» хулиганства в рабочей среде и субъективизм или эмпиризм некоторых наших философских уклонистов. Общая база заключается в том, что революция разбила старые представления и старые ценности, а новые законченные, твердые, положительные представления, навыки и прочее еще не оформились, не сложились прочно. Отсюда чисто отрицательная «революционность», анархический нигилизм, субъективизм, эмпиризм и пр.

Другим частичным источником искажающих марксизм влияний является та буржуазная ученая среда, которая в наше время «меняет вехи» и так или иначе «приемлет марксизм».

Один из наших ученых, проф. Самойлов, заявил однажды в докладе, «что мы живем в атмосфере марксизма». Современные профессора в Советском союзе действительно живут «в атмосфере марксизма», поскольку в высшей школе, в литературе и проч. советское государство и советская общественность создают эту «атмосферу». И, конечно, очень хорошо, что многие ученые-естественники понемногу начинают усваивать марксизм, усваивать философские воззрения марксизма, если не его политические идеи. Для естественников этот переход тем более «естественен», что современное естествознание настолько же созрело для применения в его рамках диалектического метода, насколько сами ученые-естественники, в своем большинстве, для этого еще далеко не «созрели».

Но все это не исключает все же того, что прилив новых «марксистских» попутчиков с этой стороны может внести и вносит некоторые теоретические колебания, некоторые чуждые марксизму настроения и представления в наши собственные ряды. Можно с полным правом назвать подобные явления «болезнью роста». Но при этом остается необходимость с этой «болезнью» все же бороться. Чтобы повести за собой новые кадры естествоиспытателей и вообще представителей подлинной науки, необходимо бороться с теми, кто дискредитирует марксизм, выступая под его флагом. Здесь как раз уместна итальянская поговорка: «Избави нас, боже, от наших друзей, а с нашими врагами мы сами справимся».

Смесь из марксистских представлений и далеко не всегда материалистических обобщений, господствующая в головах многих представителей современного «ученого мира» в советских условиях — эта смесь нередко находит свое отражение в идеях даже весьма «старых» марксистов.

Тов. Степанов, например, совершенно не случайно, говоря о своих собственных статьях, писал: «Эти статьи идут рука об руку с теми течениями современной науки, в которых выражается, к сожалению, все еще стихийная, а не осознанная… — тяга современного естествознания к диалектическому материализму». (Степанов. «Диалектический материализм и деборинская школа», стр. 5.)

Не понятно, зачем же марксистам идти рука в руку с теми, кто еще даже не осознал стихийного тяготения современного естествознания к материализму? Не лучше ли идти с сознательными и «установившимися» материалистами? Так или иначе, но факт тот, что механисты действительно находятся всецело под влиянием тех полу-материалистических и полу-марксистских «попутчиков» марксизма, которые в наших советских условиях вербуются из среды ученых-естественников.

Хорошо, конечно, что естественники стихийно движутся в сторону материализма, но можно сомневаться в том, что «развитие» самих механистов идет в том же направлении.

Различные теоретические ошибки, поскольку они встречаются в нашей марксистской литературе, конечно, подлежат исправлению. Но они «не делают погоды», поскольку остаются более или менее случайными и изолированными. Другое дело, когда ошибки накапливаются и выравниваются в некоторую линию, превращаются в систему ошибок. Тогда уже можно говорить об уклоне, ревизии или даже о полном отходе от марксизма. К сожалению, в настоящее время приходится говорить именно о целой системе ошибок, последовательно развиваемой некоторыми группами наших литераторов.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е издание, т. 1, с. 428. ↑

2. Ленин В.И. Указ соч., т. 18, с. 380. ↑

3. Там же. ↑

4. Ленин В.И. Указ соч., т. 41, с. 406. ↑

5. Даже ренегат Каутский, ругая большевиков, в своей брошюре о «Диктатуре и демократии» не удержался от того, чтобы не отметить, что в смысле теоретической, марксистской выдержанности и строгости большевики — исключительный народ. ↑

6. См. статью Баммеля «О католицизме и рабочем движении», «Под знаменем марксизма», 1926, № 12. ↑

7. Маркс К., Энгельс Ф. Указ соч., 2-е издание, т. 24, с. 439. ↑

8. Бухарин. Сб. «Атака», 2-ое изд., стр. 167-168. ↑