VII. «Единство противоположностей» в понимании механистов

С последовательно механической точки зрения невозможно правильное решение вопроса об отношении сознания и материи, психологии и физиологии, субъекта и объекта.

Диалектический материализм определяет отношение между субъектом и объектом, как отношение единства, включающего в себя и тождество и различие. Я есть субъект для себя и объект для другого; я есть материя, и я мыслю.

В отличие от диалектического материализма, как идеализм, так и вульгарный материализм единство субъекта и объекта подменяют их тождеством. Момент различия отпадает. При этом в идеализме все сводится к субъекту, а в механическом вульгарном материализме — к объекту.

Где нет диалектики, там понимание единства тождества и различия, понимание единства противоположностей абсолютно невозможно. И наоборот: без понимания диалектического противоречия нет никакой диалектики. Категория единства противоположностей является важнейшей категорией диалектики.

«Раздвоение единого, — пишет Ленин, — и познание противоречивых частей его… есть суть (одна из «сущностей», одна из основных, если не основная, особенностей или черт) диалектики, Так именно ставит вопрос и Гегель». «На эту сторону диалектики обычно (например, у Плеханова) обращают недостаточно внимания: тождество противоположностей берется, как сумма примеров, а не как закон познания (и закон объективного мира)». (Ленин. К вопросу о диалектике.)

Формально-логическое, чуждое диалектики мышление видит или различие или одинаковость (тождество), но не может понять того, как фактически повсюду имеется единство того и другого. Однако даже самое заскорузло-формальное мышление, подчиняясь требованиям «стихийной диалектики», не может говорить об одинаковости там, где нет различий, и наоборот. Никто, скажем, не будет говорить о разнице между миноносцем и чернильницей. Но можно говорить о разнице между миноносцем и дредноутом, так как и тот и другой в равной мере являются военно-морскими судами.

Мы уже видели выше на целом ряде примеров, как механисты допускают всевозможнейшие ошибки, так как фатально не могут перешагнуть через метафизическую ограниченность своего мышления, не понимающего по существу, как это противоположности могут быть едины. Они поэтому постоянно абсолютизируют противоположности, доводят их до крайности, до абсурда и этим абсурдом возмущаются или наслаждаются, смотря по его содержанию. Формально логическое «или — или» постоянно на практике, в ходе их рассуждений, возводится ими в высший принцип познания и бытия.

Материя с их точки зрения или дискретна (прерывна) или непрерывна. На самом же деле материя и дискретна и непрерывна.

«Материя как таковая» у них существует сама по себе, а конкретные формы материи, качества и т. д.— сами по себе. А между тем нет формы без содержания и нет содержания без формы.

По отношению к различным областям науки (механика, физика и т. д.) они представляют себе или только связь, только «непрерывность», так что каждая высшая область сводится и поглощается низшей, или же разрыв. На самом деле существует и связь и «разрыв», специфичность, несводимость разных областей науки.

По отношению к вопросам органической жизни им известны две «крайности»: витализм и механическое сведение. На самом деле ни то, ни другое не может правильно решить вопросы жизни. Их разрешает только диалектика. И т. д.

Нельзя сказать, чтобы механисты не говорили о «единстве противоположностей» или о «взаимном проникновении противоположностей». Нельзя сказать, чтобы они не клялись «диалектическим противоречием». Вопрос в том, как они понимают, как они истолковывают эти понятия.

Понимают и истолковывают они их так, что от диалектики ничего не остается. Вместо диалектического противоречия, которое предполагает единство, у них получается метафизическое, формально — логическое противоречие внешних друг для друга, внутренне не связанных моментов.

Очень отчетливо две различных точки зрения на противоречие противопоставил А. Богданов, сам являющийся механистом. При этом Богданов совершенно сознательно и отчетливо противопоставлял свое механическое понимание «противоречия» и диалектики вообще пониманию основоположников марксизма, пониманию Маркса и Энгельса.

Указывая на то, что и Гегель и Маркс «определяли диалектику, как развитие через противоречия», А. Богданов ставит вопрос: каков же «реальный смысл» диалектики и, в частности, каков реальный смысл диалектического противоречия? И он приходит к тому заключению, что уже основное понятие диалектики, понятие развития «у Маркса, как и у Гегеля, не достигло полной ясности». Понятию «развития» он противопоставляет свое понятие «организационного процесса, идущего путем борьбы противоположных тенденций».

«Пользуясь нашими методами, — писал Богданов, — мы с самого начала определили диалектику так: организационный процесс, идущий путем борьбы противоположных тенденций. Совпадает ли это с пониманием Маркса? Очевидно, не совсем: там дело идет о развитии, а не об организационном процессе. А что означает слово «развитие»?^[1]

Далее Богданов приводит выдержки из Энгельса, где Энгельс говорит о том, что всякое движение и всякая жизнь есть противоречие, и «как только это противоречие исчезает, прекращается и сама жизнь, наступает смерть». По поводу этих рассуждений Энгельса о противоречии Богданов пишет:

«Под реальным противоречием можно понимать только одно: борьбу реальных сил, двух противоположно направленных активностей. Об этом ли говорит Энгельс? Очевидно, нет». И далее: «Сам Энгельс упомянул, что противоречие выступает на сцену там, где вещи берутся «в их взаимодействии». Действительно, только там имеется реальное столкновение сил, реальная встреча противоположностей. И как раз этого нет в диалектике движения, как ее изображает Энгельс: ни о каком взаимодействии движущегося тела с другими он не говорит». (Богданов, там же, стр. 190 и 191.)

Во всех этих рассуждениях Богданова имеется одна подлинная правда: это то, что Энгельс и Маркс действительно понимали противоречие не как внешнее, а как внутреннее, не как механическое взаимодействие двух сил, а как «раздвоение единого», не по-богдановски, в общем.

Энгельс говорит, что жизнь сама по себе есть постоянное внутреннее противоречие. «Жизнь состоит прежде всего в том, что данное существо в каждое мгновение является тем же самым и иным».

Этому Богданов противопоставляет свое понимание противоречий жизни, как внешних противоречий. Он говорит о «недоразумении, в которое Энгельс впадает по поводу диалектики жизни». «Жизнь на самом деле диалектична, — но не в том смысле, что организм противоречит самому себе, будучи одновременно и «тем же» и «не тем же». Нет, суть заключается в ином: организм борется со своей средой; он непрерывно отдает ей свою энергию, которую затрачивает, и непрерывно же усваивает ее энергию». (Там же, стр. 192.)

Чем наши современные механисты из марксистского лагеря отличаются от Богданова в коренном вопросе о понимании диалектического противоречия? Только большей путаницей, меньшей последовательностью и отсутствием сколько-нибудь ясного представления о том, что механическое противоречие не совпадает с диалектическим противоречием в понимании марксизма.

Как они определяют противоречие?

Один из представителей «механистического» лагеря пишет так:

«Когда же дело идет о движении, о развитии, вопрос ставится уже совсем иначе. О классе, как о чем-то готовом, равно как и об объекте, как о чем-то законченном, говорить в этом случае нельзя. Поэтому здесь на сцену выступают иные принципы. Один из них можно формулировать как принцип взаимного проникновения противоположностей, т. е. как принцип, гласящий, что всякое явление, всякий процесс, представляет собою некоторую игру противоположных сил, единство которых и выражается в течение процесса».

В другом месте своей брошюры тот же автор, желая разъяснить точку зрения на развитие, выдвигаемую диалектикой, пишет:

«Для них (для диалектиков) проблема развития предполагает целый ряд других проблем. Процесс развития, говорят они, следует всегда представлять как результат борьбы противоречий, противоположных сил, стремлений, тенденций. Только борьба этих противоположных сил дает возможность проникнуть в самую механику эволюционного процесса. Только разложив процесс на составляющие его противоборствующие моменты, мы сможем понять его, объяснить и предсказать его будущее».^[2]

Другой представитель механистов, А. К. Тимирязев, дает примеры диалектического «взаимного проникновения противоположностей». Вот один из его примеров:

«Рассмотрим несколько частных примеров, довольно поучительных. Мы ведем смычок по струне. Струна колеблется, и иногда идет прямо навстречу смычку. Процесс, который происходит, когда играют на скрипке, следующий: сначала струна прилипает к смычку (для чего его натирают канифолью), и струна начинает двигаться в ту сторону, в которую двигается смычок, но благодаря этому она должна выгнуться, получается новая сила упругости, которая стремится заставить струну двигаться против движения смычка. Когда сила упругости станет больше силы, с которой ее увлекает смычок, струна срывается и начинает двигаться навстречу движению смычка; по инерции она переходит через положение равновесия, замедляется и опять увлекается движением смычка, происходящим все время в одну и ту же сторону. Таким образом, одно движение может вызывать другое движение прямо противоположное».^[3]

Где же здесь у тов. Тимирязева «взаимное проникновение противоположностей»? Где их «единство»? Где развитие, «самодвижение»?

Никакого развития, никакого единства и проникновения, а просто борьба двух сил: силы руки, ведущей смычок, и силы упругости струны. Внешнее взаимодействие, внешняя борьба.

Другие примеры Тимирязева, приводимые в той же его статье, большею частью или взяты как раз из механики, или же говорят о «равновесии», о нарушении «равновесия» и т. д., и т. п. Если не механика непосредственно, так аналогии с механикой. «Такова неотразимая постановка вопроса».

Заимствованное из механики представление о развитии, как о постоянном нарушении и восстановлении равновесия, целиком совпадает с механическим пониманием противоречия как борьбы внешних друг для друга сил. Вполне последовательно подобную механическую концепцию «организационного процесса» (заменяющего у Богданова наше понятие «развития») дает тот же Богданов. Он пишет:

«Припомним наше первоначальное определение диалектики: организационный процесс, идущий путем борьбы противоположных сил. Если этот процесс имеет какое-нибудь начало, то ясно, что до его начала — еще не было борьбы двух противоположных сил, в нем участвующих, и существовало в этом отношении какое-то равновесие. Если процесс где-нибудь заканчивается, то, несомненно, что борьбы данных двух сил уже нет, и наступило по отношению к ним какое-то новое равновесие. Вот вам и вся триада: от равновесия через нарушающую его борьбу двух сил к новому равновесию». (Богданов. Там же, стр. 197.)

Из современных механистов весьма обстоятельно механическую точку зрения на все эти вопросы развивал В. Сарабьянов. Он тоже говорит о «равновесии» и т. п. Вся его концепция «развития» построена на этом.

«Говоря о скачках, как о процессах нарушенного равновесия, — пишет этот автор, — нужно помнить, что речь может идти об определенных равновесиях, об определенных связях, которые рвутся».^[4]

Итак, «скачки», т. е. прерывы постепенности в процессе развития, диалектические переходы от одного качества к другому (переходы «количества в качество») понимаются как «процессы нарушенного равновесия», как переходы от одного состояния равновесия к другому состоянию равновесия. Эти переходы являются результатом борьбы двух противоположных сил. Равновесие и является более или менее относительным равновесием этих внешних сил.

В процессе развития, пишет В. Сарабьянов, «отношение между противоречащими друг другу силами все время изменяется, а в результате господствующая сила или становится подчиненной, или превращается сама в какую-либо иную силу, или изменяет по существу противоречащую ей силу. В итоге получается то, что Гегель называл: количество переходит в качество».^[5]

Тов. Сарабьянов «немножко» ошибается: это не Гегель называл переходом количества в качество, а Богданов. У Гегеля такие переходы даются лишь в отношении процессов механики. Что же касается Богданова, которого Сарабьянов смешал с Гегелем, то он сам был противником гегелевского понимания переходов и писал по существу совершенно в духе Сарабьянова следующее:

«Упустив из виду этот живой, реальный смысл диалектики, Энгельс и Маркс потеряли также возможность объяснить переход количества в качество. Между тем после нашего исследования объяснение оказывается очень простым. Если тот или иной процесс — движение тела, жизнь организма, развитие общества — определяется борьбой двух противоположных сил, то пока преобладает количественно одна из них, хотя бы немного, — процесс идет в ее сторону, подчиняется ее направлению. Как только другая сила, возрастая, наконец, сравняется с нею, тотчас меняется весь характер процесса, его «качество»: либо он прекращается, либо, с дальнейшим, хотя бы ничтожным увеличением второй силы, принимает обратное прежнему направление; в обоих случаях наши чувства сообщают, что перед нами нечто «качественно» иное, чем прежде». (Богданов. «Философия живого опыта», стр. 194.)

Тов. Сарабьянов очень точно придерживался этой богдановской схемы, когда, например, рисовал картину перехода от капитализма к диктатуре пролетариата. Он пишет так:

«Если бы крупная буржуазия и пролетариат, и другие классы развивались во всех отношениях пропорционально, то оно (общество) оставалось бы капиталистическим». Но обычно дело обстоит иначе. «Силы пролетариата количественно нарастают, силы буржуазии тоже растут, но не так быстро. Наступает какой-то момент, когда количество сил обоих классов одинаково. В этот момент наступает скачок, общество перестает жить старой жизнью, переживает какой-то кавардак, мутацию (как выражаются естественники)».

В другой книжке того же автора этот же процесс проведен еще дальше:

«И тот и другой класс растут… Но вот пролетариат дорастает до буржуазии (сила равна) и перерастает ее (пролетариат сильнее), в результате чего качество отношения противоречащих сил становится иным, новым качеством: пролетариат господствует, буржуазия подчиняется».^[6]

Может ли быть более пустяковое, более вульгарное изображение процесса нарастающих внутренних противоречий капиталистического общества, приводящих к революции? Где указание на то, что классовые противоречия являются социальным выражением внутренних противоречий экономической системы капитализма, «отрицающей себя» в процессе своего развития? Где указание на то, что буржуазия и пролетариат в рамках капиталистического общества полярные противоположности, неразрывно связанные единой системой, не мыслимые друг без друга, так что оба явились результатом «раздвоенья единого» простого товаропроизводителя? Где указание на то, что слабость капитализма объясняется его силой (перепроизводство, кризисы, конкуренция, война)? Где указание на то, что пролетариат не только уничтожает буржуазию как класс, но и «самоотрицается» при этом, переставая быть классом?

Словом, где диалектика? Диалектики нет, так как нет понимания развития, нет понимания противоречия.

Ленин пишет о необходимости познания процессов мира в их «самодвижении», подчеркивает момент самодвижения. «Условие познания всех процессов мира в их «самодвижении», в их… спонтанейном развитии, в их живой жизни есть познание их, как единства противоположностей».^[7]

А Сарабьянов пишет о том, что «движение возможно только при наличии не менее двух сил».

Тов. Сарабьянов пишет: «Любая вещь… есть противоречивое явление. Различные силы вещи действуют друг на друга, в результате чего вещь изменяется. Определенное противоречие есть причина определенного движения. Эти противоречия бывают как внутренние (внутри вещи протекающие), так и внешние (вещь действует на вещь)».

Тут уже, кажется, со страниц сарабьяновских произведений готово читателям улыбнуться подлинное внутреннее противоречие. Однако это только мираж. При ближайшем рассмотрении сарабьяновское «внутреннее» противоречие оказывается все тем же механическим противоречием внешних друг для друга сил. Вот его примеры, с позволения сказать, «внутреннего», противоречия:

«Я хвораю — значит, во мне борются силы, приносящие и разрушающие мое здоровье».

«Все течет, все изменяется в силу противоречий как внутренних (в самом, например, пролетариате, между сознательными и менее сознательными), так и внешних (между пролетариатом и буржуазией)».

Энгельсу приходилось высказываться специально по вопросу о внешней противоположности в ее отношении к диалектическому противоречию.

Тогда еще не было философических произведений А. Тимирязева, Сарабьянова, Васильева и других, не было даже богдановской «философии живого опыта», но был Дюринг. Совершенно в стиле механических представлений этот Дюринг заменяет «противоречие» «антагонизмом сил». Энгельс в своей книге («Анти- Дюринг», изд. 1918 г., стр. 106) цитирует следующие слова Дюринга:

«Первое и важнейшее положение о логических основных свойствах бытия касается исключения противоречия. Противоречие, это — категория, которая может принадлежать только мысленной комбинации, но никак не действительности. В вещах нет никаких противоречий или, другими словами, противоречие, представленное реальным, само является апогеем бессмыслия… Правда, антагонизм сил, которые действуют в противоположном друг другу направлении, составляет даже основную форму всех процессов, обусловливающих существование мира и обитающих в нем существ, но этот антагонизм сил в элементах и индивидуумах, однако, далеко не совпадает с идеей нелепого противоречия».

По поводу этих рассуждений Энгельс замечает:

«Если гегелевское «учение о сущности» низвести до плоской мысли о силах, движущихся в противоположном направлении, но не противоречиво, то во всяком случае лучше всего уклониться от какого-либо применения этого общего места».

К чести Дюринга надо сказать, что он, в отличие от наших механистов, хоть умел понять, что «антагонизм сил» вовсе еще не диалектическое противоречие, поэтому сам себя не считал диалектиком. Антагонизм сил не противоречит никакой формальной логике и содержит в себе диалектические моменты лишь в такой мере, в какой сама формальная логика вообще есть частный случай логики диалектической.

Но пусть попробуют механисты со своей формальной логикой и со своим пониманием противоречия, как борьбы, как столкновения внешних сил, понять действительно диалектическое единство противоположностей, наблюдающееся повсюду в природе и обществе.

В механическом движении осуществляется единство времени и пространства. Где же здесь «противоположно направленные силы»?

Труд в буржуазном обществе, воплощенный в товарной массе, представляет из себя воплощенное противоречие, так как он и тождествен (как абстрактный труд) и различен (как труд конкретный, создающий потребительную стоимость) в одно и то же время.

Где же здесь «антагонизм сил»?

То же самое следует сказать и о товаре. Товар как потребительная и меновая стоимость одновременно заключает в себе противоречие, без которого нет движения, нет обмена. Но это порождающее движение противоречие не есть какая-нибудь «противоположность сил».

Ленин говорит: «Противоречие заключено в любом самом простом предложении». «Иван есть человек».^[8] Уже в этом предложении заключено противоречие, так как «Иван» есть частное, «человек» — общее. «Иван есть человек» выражает тождество частного и общего, т. е. тождество противоположностей. Это противоречие, но здесь нет той «борьбы противоположных сил», о которой Васильев и другие говорят, как о противоречии.

Приведем еще два «простых» примера живых противоречий, живого соединения противоположностей.

В 1925 г. Ленин пишет о бельгийских социалистах, которые во время войны отказались от революционной борьбы под предлогом необходимости «подчиниться большинству нации в данный момент и идти на войну»:

«Болтать о диалектике и марксизме и не уметь соединить необходимое (если оно на время необходимо) подчинение большинству с революционной работой при всяких условиях — есть издевательство над рабочими, насмешка над социализмом». (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 40.)^[9]

В 1921 г., уже в условиях перехода к новой экономической политике, Ленин призывает коммунистов соединить работу «оптового купца» («это как будто бы экономический тип, как небо от земли, далекий от коммунизма», — говорит он) с борьбой за коммунизм, ибо именно этот синтез в новых условиях необходим для движения вперед, «действителен», диалектичен. «Это одно из таких противоречий, — замечает Ленин, — которое в живой жизни ведет от мелкого крестьянского хозяйства через государственный капитализм к социализму». (Собр. соч., т. XVIII, ч. 1, стр. 340.)^[10]

В этих и во всех подобных рассуждениях Ленина, насыщенных диалектическим пониманием противоречия, нет и намека на механические представления. С механическим представлением о «противоположных силах» здесь нельзя ступить ни одного шага.

Сколько бы механисты ни клялись «противоречиями», сколько бы ни повторяли безо всякого понимания смысла слова о «взаимном проникновении противоположностей», никакого «проникновения» у них нет. Там, где у них есть противоположность, у них нет единства, а где есть единство, там нет различий. Здесь оправдывается то, что Гегель писал о свойствах формального мышления:

«Формальное мышление возводит себе в закон тождество, оставляет противоречивое содержание, находящееся перед ним, нисходит в сферу представления, в пространство и время, в коей противоречивое содержание удерживается одно вне другого, в сосуществовании и последовательности, и таким образом выступает перед сознанием без взаимного соприкосновения».

1. А. Богданов. «Философия живого опыта», 1920, стр. 189. ↑

2. С. Васильев. «Философия и ее проблемы», стр. 65 и 70. Разрядка моя. А. С. ↑

3. А. Тимирязев. «Диалектический метод и современное естествознание». Журнал «Под знаменем марксизма», 1923, №4 —5, стр. 122. ↑

4. В. Сарабьянов. «Основное в едином научном мировоззрении — методе», стр. 113-142. ↑

5. В. Сарабьянов. «Введение в диалектический материализм», стр. 19. ↑

6. Там же, стр. 20. ↑

7. Ленин В.И. Указ. соч. т. 29, с. 317. ↑

8. См. там же, с. 318. ↑

9. Ленин В.И. Указ. соч., т. 26, с. 123. ↑

10. Ленин В.И. Указ. соч., т. 44, с. 152. ↑