2. Нормы абстрактного труда и судьба «чувственности»

Исторический процесс в целом находится вне сферы познавательных интересов Крофоцы. Он предпринимает историческое рассмотрение предметной области социализации для того, чтобы сформулировать ее специфические черты в условиях капитализма, поставить конкретный вопрос о влиянии буржуазных отношений обмена на «внутреннюю природу». Признавая свою некомпетентность в вопросах биологически-психологических и антропологических основ социализации^[1], он все же делает некоторые принципиальные выводы о системе, потребившей человека. Приведем в этой связи длинное, но очень типичное для него рассуждение: «Потребности и их удовлетворение в сфере сексуальных отношений индивидов остаются в своей основе неизменными в отличие от таких человеческих потребностей, группирующихся вокруг труда и удовлетворяемых благодаря ему, как потребности в пище, жилье, одежде (по терминологии критической психологии, чувственно-жизненные потребности органического типа. — Авт.), которые дифференцируются и развиваются в процессе приобретения исторического опыта вместе с производством, выступающим в качестве ведущей системы (хотя и не в той же мере, что производство), будучи столь же кумулятивными, как и производительность труда.

Однако диалектика истории оказывает воздействие на обе системы. Культурные изменения потребностей, удовлетворяемых с помощью продуктов труда, относятся к тем условиям, которые в соответствии с общим положением либо побуждают или даже принуждают к приспособлению (в этом случае способность к научению и изменение потребностей действуют как стабилизирующие и социально-интегративные моменты), либо непосредственно ведут к политической организации интересов, чтобы таким путем фактически изменить господствующие отношения и имущественные различия, сохраняя их неизменными по существу. Сексуальность вкупе с наслаждением и потребностью в близости может именно в силу своей относительной неизменности быть движущей силой: мотивом протеста и причиной изменений; но она может также из-за неотложности ее удовлетворения стать источником порабощения индивида…»^[2].

В то время как докапиталистические общества, согласно Крофоце, были ориентированы на потребительную стоимость, что непосредственно порождало для индивидов определенный характер их взаимоотношений и обусловливало их чувственность, при капитализме положение в корне изменилось в силу господства обмена и рынка, ставших основополагающими принципами обобществления. «Если родовая сущность человека исторически сформировалась в процессе производства и труда, что включает в себя развитие разума и чувственности, то реальный процесс абстрагирования от конкретных форм труда есть поворотный момент в естественной истории человеческой чувственности. Рассматривая генезис и интернализацию норм абстрактного труда, мы создаем одновременно главу естественной истории человеческой чувственности. Интернализацию норм абстрактного труда необходимо понимать как противодействие процессу абстрагирования от естественной основы рабочей силы как товара, что может привести потребительную стоимость этого товара на грань разрушения»^[3].

Обязательность норм абстрактного труда связана с тем, что свободный (в обоих отношениях) наемный рабочий вынужден реализовать на рынке свой товар, рабочую силу, посредством обмена, продавая его покупателю рабочей силы, капиталисту; таким образом, конкретная потребительная стоимость товара оказывается совершенно несущественной; капиталист заинтересован лишь в том, чтобы обеспечить себе прибавочный труд в виде прибавочной стоимости путем покупки товара, рабочей силы. Эти принципы обмена и рынка затрагивают и «внутреннюю природу» наемных работников, приводя к тем чрезвычайным последствиям, которые Крофоца обсуждает в аспекте «интернализации норм абстрактного труда и судьбы чувственности»^[4].

«Такая тенденция к разрушению потребительной стоимости товара рабочей силы заложена уже в самом усвоении норм абстрактного труда как приспособлении природы человека к условиям производства меновой стоимости. Это усвоение непосредственно проявляется в трех направлениях:

— в интернализации рабочего времени, масштабов для производственных расчетов, а также средств абстрагирования от чувственных качеств, в конституировании норм для восприятий, осознания времени и временных перспектив наемных рабочих, короче, в «интернализации норм труда применительно к осознанию времени» (Х.-Й. Краль);

— в перестройке мира вещей, опосредуемой специфическим восприятием объектов и их отношений при производстве равноценных меновых стоимостей, которые не служат непосредственному удовлетворению потребностей производителя и не дают ому возможности участвовать в их распределении и использовании;

— в десексуализации человеческого организма и превращении его в рабочий инструмент»^[5].

В одной из новых работ Крофоца добавляет четвертое направление интернализации: «Но если физические особенности (строение организма и кинематика, или соответственно физическая структура) и обусловленные ими типы психической организации и способы переработки восприятий не только варьируются в зависимости от классовой специфики, но исторически формируются, мы имеем здесь дело с самостоятельным направлением выработки «внутренней природы», которое характеризуется переходом от аграрно-ремесленного производства к промышленно-капиталистическому и осуществлением норм абстрактного труда»^[6].

Хотя принципы обмена и рынка имеют всеобъемлющий характер, человеческая чувственность, основанная на потребительной стоимости и прямом обобществлении, не может быть подавлена «тотально». В качестве элемента сопротивления «тотальному» господству норм абстрактного труда выступает, с одной стороны, сама «внутренняя природа» (как это достаточно четко изложено в вышеприведенной обширной цитате), мобилизующая «естественное» сопротивление окончательному капиталистическому (то есть определяемому меновой стоимостью)^[7] обобществлению, а с другой — семья, семейная социализация, которая из-за своей ориентации на потребительную стоимость нуждается в защите от капиталистического общества^[8]. Этот потенциал сопротивления определяет у Крофоцы (точно так же, как и у Маркузе) и перспективу свободного развития индивида в освобожденном обществе. «Позитивное снятие отчуждения, истинное обобществление производства и потребления, с одной стороны, осознание неосознанно возникающих стремлений и импульсов, их конечная реинтеграция — с другой, исторически взаимозависимы. Если бы индивиды начали по-человечески регулировать свои потребности и влечения, они вскоре осознали бы неразумность способов удовлетворения потребностей, группирующихся вокруг труда: пища, жилище, одежда. Только рациональное регулирование производства «ассоциированных производителей» создает те условия, которые являются предпосылкой гуманистического, свободного от запретов отношения к сексуальности… Но если вещи, принадлежащие сфере Я, планирования и прогнозирования, проходящих под знаком коллективных устремлений, которые подчинены новой рациональности, начинают изменяться, эти процессы (в согласии с гипотезой Фрейда) одновременно модифицируют и Оно»^[9].

Критика позиций Крофоцы (он в данном случае наиболее четко изложил точку зрения ряда исследователей) должна прежде всего исходить из рассмотрения проблемы, о которой он не говорит, проблемы, исследованной нами в главе I, а именно концепции фрейдо-марксизма, согласно которой теория влечений является материалистическим обоснованием теории личности. С этим невозможно согласиться не только потому, что теория влечений и в биологическом, и в общественном смысле неисторична, но также и потому, что (как следствие этого) предметную деятельность следует признать специфически человеческим способом поведения, что только эта индивидуальная способность делает возможным труд, носящий общественный характер. При этом «предметная деятельность» и «труд» представляют собою противоречивое единство. «Категория «деятельности» реально подчинена категории «труда», как «труда» материальных носителей общественно-исторического процесса, который возможен лишь благодаря опредмеченному изменению природы деятельности как изначально индивидуальной активности. С точки зрения объема понятий «деятельность» по сравнению с «трудом» является более «широким» понятием, так как под «деятельностью» понимается любая предметно зафиксированная, то есть специфически «человеческая», активность, объединяющая в себе наряду с «трудом» и такую активность, которая выходит за рамки труда, например «игру» и т. п., поскольку она имеет предметную форму. «Деятельность» становится «трудом» тогда, когда индивидуальный человек благодаря своей деятельности вносит вклад в производство и воспроизводство общественной жизни, способствуя тем самым прогрессивному развитию общественно-исторического процесса»^[10].

Труд и деятельность предполагают совершенно новое отношение человека к своим потребностям, знание о их неудовлетворенности и способность к действиям, необходимым для получения средств удовлетворения потребностей. В той же мере, в какой справедливо подчеркивание фрейдо-марксизмом природной основы человеческой жизни, неверен его отказ от признания способности к предметному изменению мира, также выросшей из этой природной основы. Результатом этого явился непоследовательный, неполный, механистический, то есть домарксистский, материализм в том его варианте, который отрицает материальную основу человеческой природы и роль этой основы в покорении природы и изменении общества. Но этот явный психологический биологизм непосредственно ведет к идеализму в теории личности, когда социализация «внутренней природы» сводится к усвоению общественных норм и не имеет ничего общего с диалектическим и историческим материализмом^[11].

Это «сосуществование» биологизма с идеализмом ведет также к тому, что все многообразие психологических аспектов (и их всесторонних зависимостей), порождаемых капиталистическим процессом труда (как единство процессов труда и потребления), сводится у Крофоцы к вопросу о потребностях^[12], которые он понимает лишь в их пассивной, а не в активной форме, сознательно изменяющей функции, что не приводит ни к адекватному пониманию значения капиталистического наемного труда для развития личности, ни к пониманию потребностей в их специфической и конкретно-исторической форме.

Далее, воззрения Крофоцы следует подвергнуть критике в связи с тем, что у него сохраняются, хотя и в видоизмененной форме, старые психоаналитические и фрейдо-марксистские противопоставления несостоятельного общества и нуждающихся индивидов, в то время как в данном случае абстрактное понимание «общества» давно уступило место понятию (капиталистического) товарного производства. Эту попытку конкретизации (которая также исходит из соответствующей попытки Маркузе) в принципе следует приветствовать, но осуществляется она все же в весьма узких границах: так, социализация сводится Крофоцей к обмену, а абстракция стоимости клеймится как нечто чуждое человеку, «чуждое разуму». «Протестуя против абстрактного человеческого труда, необходимо все же учитывать, что определенный конкретно-полезный труд не может быть для индивида безусловно положительным… — подчеркивает В. Хауг. — Всякий, кто обречен в течение всей своей жизни постоянно и последовательно выполнять единственную частную функцию, носящую название «определенной конкретно-полезной деятельности», становится рабом своих ограниченных, созданных «в тепличных условиях» частных, навыков, обреченным на бесконечную монотонность. В этих условиях подчиненность разделению труда оказывает принижающее воздействие»^[13]. Это индивидуалистическое, псевдоэмансипирующее обожествление «конкретного» имеет свои предпосылки и последствия в индивидуалистическом (строго говоря, не проявляющемся даже у высших животных) понимании системы потребностей человека, в их сведении к органической или соответственно к сексуальной потребности. Именно попытка противопоставить труд и органические потребности выявляет основной недостаток такого подхода: понимание труда^[14] не как общественного труда и специфически человеческих потребностей не как производственных потребностей.

Однако это не означает, что взгляды Крофоцы совершенно лишены реального содержания, по существу, он исследует две важные проблемы: во-первых, как действует товарный фетишизм на удовлетворение потребностей и, во-вторых, как капиталистический наемный труд с необходимостью стимулирует жизненную деятельность по «внутреннему принуждению». Капиталистический товарный фетишизм спонтанно ведет к пассивному воспроизведению объективной видимости общества как окружающей среды и частного индивида. До тех пор, пока не будет осуществлен рациональный анализ целей на основе понятийного познания этой видимости и не будет преодолена ступень ориентировочного знания^[15], эмоциональная оценка целей неизбежно останется в кругу товарного фетишизма.

Абстрактное понимание человеческих потребностей у Крофоцы не позволяет ему анализировать действительные ограничения (напротив, она воспроизводит их ограниченный индивидуалистический и частнособственнический характер). Он склоняется к полной переоценке значения товарного фетишизма для развития личности, не замечая того, что капитализм (особенно на монополистическом этапе) постоянно порождает явления, указывающие на действительное соотношение классов, делая тем самым очевидным для отдельного наемного рабочего тот факт, что он может отстаивать свои объективные интересы лишь в союзе с другими такими же или родственными классами.

Вторая проблема, обсуждаемая Крофоцей, относится к «внутреннему принуждению». Мы можем при этом непосредственно сослаться на данную нами выше интерпретацию психоаналитических понятий «защита» и «сверх-Я», согласно которой в условиях классового общества члены угнетенного класса могут достичь лишь относительной способности к действиям, благодаря чему процессы преодоления конфликтов и защиты от конфликтов связаны между собой^[16]. Но если деятельность не способствует расширению общественного, а вместе с этим и индивидуального контроля за жизнью и не приводит также к более полному удовлетворению производственных и чувственно-жизненных потребностей, подобная деятельность может принять форму немотивированной, она должна была бы осуществляться либо (что редко бывает при капитализме) под влиянием чисто внешнего принуждения, либо (что является правилом) под влиянием внутреннего принуждения. «С точки зрения проблемы принятия индивидами общественных целей это означает, что эксплуатируемые классы при докапиталистических способах производства независимо от их мотиваций испытывают внешнее принуждение к работе в результате постоянного надзора и постоянного понуждения вплоть до физического насилия, тогда как наемный рабочий внешне «при желании» мог бы расторгнуть свой договор и не нуждаться в заключении нового. Однако поскольку иных возможностей для воспроизводства собственного существования, кроме наемного труда, для него не существует, такое расторжение договора повлекло бы за собой непосредственную угрозу его физическому существованию; поэтому независимо от его мотиваций он принужден трудиться, то есть он трудится под влиянием „внутреннего принуждения”»^[17].

В буржуазном классовом обществе это внутреннее принуждение также не является естественной необходимостью, оно может быть в тенденции упразднено путем объединения отдельного наемного рабочего с другими, находящимися в таком же или в близком классовом положении для осуществления своих объективных интересов. Такая активность индивида может иметь мотивированный характер (о чем мы будем вести речь более подробно в главе III). Наконец, last not least следует указать на то, что противопоставление влечения и абстракции стоимости у Крофоцы делается в общей форме и лишено содержания, то есть процесс действительного угнетения индивида (также и путем прямого насилия) скорее завуалирован, чем разъяснен, что отнюдь не способствует пониманию реальной борьбы рабочего класса за освобождение.

Мы рассмотрели исходные принципы Крофоцы как пример концепции, пытающейся анализировать «судьбу влечений» индивида с помощью (капиталистического) анализа товаров, или, точнее, пытающейся показать, что абстракция стоимости ведет к подавлению влечений. В заключение мы хотим указать по крайней мере на важнейшие предпосылки, на которые опирается эта концепция. При этом прежде всего следует упомянуть Лейтхойзера, в центре внимания которого находится понятие повседневности или повседневного сознания. Исходя из (относительно) пересмотренной постановки этой проблемы у Лефевра^[18], он применяет понятие повседневности как синоним понятия социализации у Крофоцы и усматривает в повседневности «критический потенциал», направленный против капиталистического отчуждения. «Условия для потенциального противоречия и сопротивления создает не только богатство повседневной жизни, но и сложное переплетение социальных взаимодействий, вся полнота форм человеческого выражения, смысл которых нельзя вывести непосредственно (в перспективе научного анализа) из экономической необходимости и связанных с ней задач. Это обилие жизненных форм, экономически не используемых и не оцениваемых, которые частично обязаны своим происхождением еще докапиталистическим традициям, свидетельствует о том, что процесс воспроизводства стирает отнюдь не все следы человеческой, индивидуальной фантазии и общественной памяти»^[19]. Тем не менее этот потенциал сопротивления, согласно Лейтхойзеру, все в большей мере разрушается новыми тенденциями развития капитализма, так как капиталистическая рациональность во все возрастающей степени влияет на повседневность и «пауперизирует» последнюю; это особенно справедливо по отношению к наступлению «индустрии сознания» на повседневное сознание.

«Тезис, от которого нельзя отмахнуться, состоит в том, что индустрия сознания пытается экспроприировать у повседневного сознания все те элементы, которые в тенденции создают возможность перестройки структуры классового сознания, как бы ни искажало их при этом включение в повседневное сознание. Новое качество отчуждения фактически достигается тогда, когда индустрия сознания начинает оттеснять традиционные, считающиеся природными факторы социализации»^[20]. Здесь отчетливо выражена дилемма критики капитализма с индивидуалистических позиций. Фактически объединение всех частных отраслей (особенно при империализме) быстро возрастает, и, поскольку демократическое и рабочее движение недостаточно сильно, капитал непосредственно подчиняет себе все большие области общественной жизни. Наряду с этим, с одной стороны, возрастающее обобществление (прежде всего производства) создает объективные предпосылки для социализма, и, с другой стороны, организованное рабочее движение ставит пределы прямому насильственному действию «капитала». Этот политический аспект систематически затушевывается при проведении критики капитализма с позиций частного индивида и рассматривается как выходящий за рамки теории. Иначе говоря, и Крофоца и Лейтхойзер исходят из представления о пассивном индивиде, который не может оказать никакого изменяющего влияния на общество.

Иную форму принимает исходное положение у М. Шнейдера, который пытается объяснить развитие индивида при капитализме на основе простого параллельного сопоставления политико-экономических и психоаналитических категорий; при этом он истолковывает абстракцию стоимости как процесс вытеснения: «…В докапиталистических обществах имели место «экономический мотив» отказа от влечений и вытеснение первичной «жизненной необходимости», материальная ограниченность ресурсов и средств производства. Этот мотив исторически отступает по мере того, как капиталистический способ производства преодолевает скудности и бедность; и хотя господствующий мотив отказа от влечений и их вытеснения также является экономическим, речь идет уже более не о материальной нужде, но о динамике товарного производства и заложенном в ней «вытеснении» производства потребительной стоимости производством меновой стоимости»^[21].

Аналогичным образом рассуждает Дум: «Порожденное овеществлением и выражающееся в отчуждении противоречие индивида и общества подавляется в противоречии маски и личности…»^[22]. То, что мы имеем здесь дело с чистейшим психологизмом, подтверждается психоаналитическим обоснованием выдвинутой Думом теории страха. «Так же как отдельный индивид в детстве подлежит судебной инстанции взрослых, он во взрослом состоянии постоянно является объектом оценки со стороны других. Воплощающаяся в других карательная власть происходит объективно из всеобщей товарной структуры межчеловеческих отношений, а субъективно — из сверх-Я, которое на нее проецируется. В сочетании субъективной и объективной карательной власти объединены невротический страх и страх осуществления»^[23]. Независимо от того, что капиталистическим производственным отношениям в значительной степени свойственно вызывать страх у тех, кто подпадает под их действие (см. главу III настоящей книги), все же одного лишь признания этого факта недостаточно. Необходима требующая больших усилий теоретическая работа по исторически-логическому выведению развития индивида из общественных (не только из экономических!) отношений, исключающая поверхностные аналогии. Слабости концепций Шнейдера (а также и Дума) ясно видел Лоренцер^[24].

В связи с этим следует сделать также некоторые критические замечания в адрес теории личности Сэва. Признавая значимость его философской (мы отвлекаемся здесь от частных проблем^[25]) концепции и оригинальность его работы о теории личности, мы не можем разделить его психологические взгляды в целом. Он также проводит параллель между экономическими отношениями и психической структурой^[26]; осуществляя анализ товара с точки зрения отдельного индивида на примере логического развития капитала, он пишет: «Конкретная личность предстает перед нами сначала как совокупность различных видов личной, а вместе с тем межличностных активностей, которая раскрывается как самодеятельность… Абстрактная деятельность вначале имеет вид деятельности отчужденной, подчиненной внешней необходимости и более или менее чуждой стремлениям конкретной личности…»^[27]. Хотя Сэв, разумеется, в конечном счете не разделяет индивидуалистических концепций спонтанного развития личности (о чем свидетельствует его понятие «воинствующая жизнь»^[28]), все же следует признать недоработкой то, что он фактически не связывает свою теорию личности с теорией классов и, таким образом, общая проблематика не рассматривается им в аспекте общественного и индивидуального контроля над действительностью. Философская концепция Сэва, а также его политические взгляды не только позволяют ему сделать это, но и настоятельно требуют ликвидации этого противоречия с его психологическими рассуждениями.

В заключение мы попытаемся дать общую оценку обсуждаемого варианта фрейдо-марксизма, дополненного анализом понятия товара (при капитализме). Хольцкамп^[29] так определяет значение «Капитала» Маркса для формирования научной психологической теории. Исходя из содержащегося в нем развития историко-логического метода, мы можем сформулировать понятия: 1) естественности индивида; 2) подлинно общественного характера индивида; 3) частнобуржуазной формы индивида и 4) выразить классовую действительность в основных категориях психологии. И даже с учетом этого возможного обогащения психологического исследования принятием основных положений «Капитала» фрейдо-марксистское истолкование (несмотря на отдельные позитивные моменты) значительно отстает от достижимого сегодня научного уровня психологии.

1. См.: Krovoza A. Produktion und Sozialisation, S. 100. ↑

2. Ibid., S. 84. ↑

3. Ibid., 137; см. также: Krovoza A. Die Verinnerlichung der Normen abstrakter Arbeit und das Schicksal der Sinnlichkeit. — In: Вezzel Chr. u. a. Das Unvermögen der Realität. Beiträge zu einer anderen materialistischen Ästhetik. West — Berlin, 1974, S. 16 f. ↑

4. См.: Krovoza A. Produktion und Sozialisation, Кар. 5; Krovoza A. Die Verinnerlichung der Normen abstrakter Arbeit und das Schicksal der Sinnlichkeit. — In: Вezzel Chr. u. a. Das Unvermögen der Realität. ↑

5. Krovoza A. Produktion und Soziaiisation, S. 151; см. также: Krovoza A. Die Verinnerlichung der Normen abstraklor Arbeit und das Schicksal der Sinnlichket. — In: Вezzel Chr. u. a. Das Unvermögen der Realität, S. 22 ff. ↑

6. Krovoza A. Zum Sozialisationsgehalt der kapilalistischen Produktionsweise. — In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 79 f. ↑

7. Кгоvоza A. Produktion und Sozialisation, S. 100 f., 109 126. ↑

8. Ibid, S. 40, 118 ff., 121. ↑

9. Ibid., S. 165; см. также: Krovoza A. Zum Sozialisationsgehalt der kapitalislischen Produktionsweise. In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 80. ↑

10. Holzkamp-Osterkamp U. Grundlagen der psychologischen Motivationsforschung 1, S. 235. Выступая с критикой теории усвоения Леонтьева, Крофоца (см.: Krovoza A. Produktion und Sozialisation, S. 36 f.) явно показывает, что он отказывается от этого понимания предметной деятельности, общественного характера труда и усвоения. Здесь несущественно, что в рамках критической психологии в настоящее время не выяснен окончательно вопрос о том, в какой мере понятие деятельности составляет основу психологии труда (как это утверждают Хольцками, Хольцкамп-Остеркамп, Хауг) или его следует отнести к материалистической теории действий (как считает Фольперт; см. Volpeгt W. Die Lohnarbeitswissenschaft und die Psychologie der Arbeitstätigkeit. — In: Großkurth, Vоlpert W. Lohnarbeitspsychologie. Berufliche Sozialisation: Emanzipation zur Anpassung. Frankfurt/M., 1975, S. 129 ff.). ↑

11. Эта принципиальная ошибка содержится также и в рассуждениях Цепфа; см.: Zерf S. Zur Theorie der psychosomatischen Erkrankung. Frankfnrt/M., 1973, Кар. 2. ↑

12. Ф. Хауг и др. (см.: Haug К u. a. Entwicklung der Arboitstätigkeiten und die Methode Hirer Erfassung. — «Das Argument», Sonderband 19. West — Berlin, 1978, S. 189 ff.) разработали следующие аспекты социально-исторического развития трудовой деятельности: сотрудничество, познание, соотношение физического и умственного труда, мотивация, обучение, отдых, соотношение части и целого (см.: Haug F. Arbeitspsychologic zwischen Kapital und Arbeit. — «Das Argument», Senderband 15: Kritische Psychologie IL West — Berlin, 1977). ↑

13. Haug W. F. Vorlesungen zur Einfiihrung ins «Kapital», S. 118. ↑

14. На примере работы У. Фольмерг (а также работы Б. Фольмерга; см.: Volmerg В. Die Vorgesellschaftung psycbopathologischer Strukturen im Produktionsprozeß. — In: Produktion, Arbeit, Sozialisation) мы видим, к чему это может привести: отождествляя свои взгляды с моделью социализации Лоренцера (см.: Volmerg U. Zur Verhältnis von Produktion und Sozialisation am Beispiel industrieller Lohnarbeit. — In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 107, 125), автор в ходе всего изложения ведет речь о «капиталистических производственных отношениях» (ibid., S. 108, 125); она полностью абстрагируется в ходе анализа капиталистического наемного труда от классовых отношений и тем самым приписывает развитию личности чисто технологическую детерминированность процессом труда (ibid., S. 112 ff.). ↑

15. См.: Holzkamp К. Sinnliche Erkenntnis — Historischer Ursprung und gesellschaftlichen Funktion der Wahrnehmung, Кар. 8.3. ↑

16. Мы не можем в рамках нашего изложения привести необходимые доказательства того, что капиталистические классовые отношения ограничивают полное развитие личности представителей рабочего класса и других зависящих от найма лиц (см.: Karras Н. Die Grundgedanken der sozialistischen Pädagogik in Marx’ Hauptwerk «Das Kapital». Berlin, 1958, Кар. II, III; Krapp Y. Marx und Engels über die Verbindung des Unterrichts mit produktiver Arbeit und die polytechnische Bildung. Frankfurt/M., 1973). Во избежание недоразумений следует сделать в этой связи три замечания. 1. Эта ситуация имеет место в масштабе классов и слоев зависящих от найма трудящихся и, таким образом, допускает индивидуальные исключения. 2. Это не означает, что не существует значительных различий в уровне развития личности наемных рабочих, но, напротив, требует их подчеркивания. 3. Из этого вытекает, что капитализм как общественная целостность с характерным для нее в конечном счете основным отношением (антагонизмом наемного труда и капитала) в принципе не допускает (в масштабе класса) качественного перехода границ системы отдельными элементами (в данном случае отдельными индивидами) своей совокупности (см.: Brann К.-Н. Einführung in die Politische Psychologie, S. 46 ff., 75 ff.). ↑

17. Holzkamp-Osterkamp U. Grundlagen der psychologischen Motivationsforschung 2, S. 90. ↑

18. См.: Lefebvre H. Kritik des Alltagslebens, Bd. I. München, 1974. ↑

19. Leithäuser Th. Kapitalistische Produktion und Vergesellschaftung des Alltags. —In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 52. ↑

20. Leithäuser Th. Formen des Altagsbewußtseins. Frankfurt/M., 1976, S. 15. ↑

21. Schneider M. Neurose und Klassenkampf. Materialistische Kritik und Versuch einer emanzipativen Neubegründung der Psychoanalyse. Reinbek, 1973, S. 169. ↑

22. Duhm D. Warenstruktur und zerstörte Zwischenmenschlichkeit. Zur politökonomischen Begründung der psychischen Situation des Individuums im Kapitalismus. Köln, 1975, S. 102 f. ↑

23. Ibid., S. 118 f. ↑

24. См.: Lorenzer A. Sprachzerstörung und Rekonstruktion, S. 116 f. ↑

25. См.: Braun K.-H. Die philosophische und psychologische Diskussion um Lucien Sève Persönlichkeitstheorie. — «Das Argument», Sonderheft 15: Kritische Psychologie 2. West — Berlin, 1977, S. 122 ff, 134. ↑

26. См.: Сэв Л. Марксизм и теория личности, с. 346—347. ↑

27. Там же, с. 484. ↑

28. Там же, с. 530. ↑

29. См.: Holzkamp К. Das Marxsche «Kapital» als Grundlage der Verwissenschaftlichung psychologischer Forschung. — In: Holzkamp K. Gesellschaitlichkeit des Individuums, Aufsätze 1974—1977. Köln, 1978. ↑