1. Норма и патология применительно к психической деятельности

Любая психотерапевтическая стратегия основана на какой-то концепции возникновения психических нарушений, на некоторой теории психических заболеваний. Эта теория определяет как цели, так и методы психотерапии в ее данном варианте, а эти методы должны давать и надежные критерии относительно начала и конца лечения в каждом конкретном случае. По этому поводу важные соображения были высказаны Г. Виннаи в рамках его введения в материалистическую психологию^[1]. Виннаи исходит из того, что психически больного не следует рассматривать как асоциальное существо, как не-человека; напротив, он представляет собой продукт специфических общественных условий. Он пишет: «Если психология стремится отразить в научной форме психические заболевания и тем самым стать эффективным орудием их ликвидации, то такая психология обязана исходить из анализа именно тех явлений, которые признаны «отклоняющимися» от норм повседневного сознания и от установившихся форм рациональной, «научной» мотивации. Социальному анализу доступны даже наиболее патологические формы «отклоняющегося» поведения, причем при ближайшем рассмотрении выясняется, что они не представляют собой просто чего-то «иного» по сравнению с нормальным поведением, но служат определенным способом экстремального выражения нормальных (быть может) установок в условиях иррациональных социальных отношений. Формы поведения, подвергаемые со стороны общества дискриминации как «отклоняющиеся», должны быть во многих отношениях поняты как крайние варианты нормы, в которых особенно ясно проявляются недостатки «нормального» сознания»^[2].

Тем самым предполагается, что между нормой и патологией нет абсолютной границы, но в патологии проявляется лишь реакция (в экстремальной форме) на те «нормальные» условия жизни, которые в буржуазном обществе оказывают ограничивающее влияние на существование индивида. «Если же между патологией и нормой в психологии существует только количественное различие, то одной из задач критической теории общества становится анализ явлений, признаваемых «патологическими», с целью вскрыть психические отклонения в той сфере, которая обычно котируется как норма. В свою очередь психические установки, известные в психиатрии как патологические, могут быть действительно поняты только тогда, когда мы выявим те отклонения от нормы, которыми оплачивается более успешное приспособлен не к существующему положению вещей»^[3].

Виннаи вполне сознательно стремится размыть принципиальное различие между нормой и патологией, хотя самого этого различия как такового он и не отрицает. Стремление Виннаи рассматривать психологические конфликты как историческую категорию, а не как абстрактный постулат, является оправданным: но он идет дальше и призывает связать понимание классовых отношений с клинической психологией, делая из этого требования такой вывод: «Учения о психических заболеваниях, чуждые классовому подходу, неизбежно упускают из вида свой предмет, поскольку они не фиксируют психические расстройства как нечто соотнесенное с общественной реальностью и ее классово-специфической структурой, но ограничивают рассмотрение заболеваний одним лишь субъектом»^[4].

Для критической оценки такого подхода необходимо прежде всего констатировать важность и справедливость того представленного во фрейдо-марксизме тезиса, что психически больной остается членом человеческого общества. Впрочем, этот тезис отстаивается не только фрейдо-марксистами. При этом решительно отвергается тенденция рассматривать психически больного как «существо иной природы», «асоциального» или «жизненно неполноценного» человека, характерная для буржуазного индивидуализма и нашедшая свое наиболее жестокое и человеконенавистническое выражение в немецком фашизме^[5]. Прав Виннаи и тогда, когда проводит разграничение между здоровьем и болезнью, указывая при этом на наличие определенных пограничных случаев и переходных форм. Однако если мы обратим внимание па то, как именно Виннаи проводит это разграничение, то увидим, что в этом пункте он воспроизводит старую дилемму, свойственную вообще как психоанализу, так и фрейдо-марксизму: поскольку испытывающий потребность индивид противостоит обществу, которое его подавляет, в любом случае, когда имеет место отношение между индивидом и обществом, имеет место и подавление влечений, а тем самым и попытка индивида защититься от конфликта; различие же между здоровьем и болезнью определяется успешностью или неудачей этой попытки. В то же время из критико-психологической модели конфликта следует, что обобществление индивида не обязательно представляет собой постоянную защиту от конфликта: напротив, индивиды способны справляться с конфликтами, возникающими благодаря антагонистическим классовым отношениям.

Иначе говоря, психическая нормальность не означает отсутствия конфликтов, но лишь способность индивида справляться со своими конфликтами, снимать негативные эмоциональные оценки возможных вредных для него факторов, преобразуя их в общую позитивную эмоциональную настроенность путем обращения к силе, воплощенной в социальных институтах. Основой такой позитивной эмоциональной настроенности служит расширение контроля над действительностью. Напротив, психическая патология возникает в результате длительного процесса защиты от конфликта, следовательно, в результате попытки избежать эмоциональной негативности путем бегства от «опасных областей» и том самым отказа от «опасных поступков». Такая эскапистская установка ведет к постепенней утрате индивидом ранее достигнутого относительного уровня способности к действию и тем самым к увеличению зависимости от других людей.

Отсюда следует, во-первых, что мора контроля над действительностью, уровень относительной способности к действию и являются объективным (а потому и эффективным на практике) критерием, позволяющим отнести соответствующего индивида к категории психически больных или, наоборот, здоровых. Критерий, по крайней мере первичный, хотя иногда и выводимый из диагноза, заключается именно в этом, а не в абстрактном и нередко подверженном влиянию предрассудков диагностическом акте «обозначения», «этикетирования». Никто не является психически больным потому, что его так назвали; напротив, при установлении факта психического заболевания речь идет только о том, обладает ли данный индивид низшей, чем социально усредненная, мерой контроля над реальностью; и если это так, то в какой мере он осознает свою неспособность к самостоятельным действиям.

Во-вторых, из точки зрения Виннаи следует, что уровень развития личности данного индивида первично определяется не каким-либо идеальными процессами, но практической предметной деятельностью, которая и есть движущая сила индивидуального развития человека. Отсюда вытекает также, что центр тяжести клинической постановки вопроса заключен в выяснении реальной жизненной ситуации пациента, особенно характера его участия в общественно-трудовых процессах, и что «слепое» сведение психологических конфликтов взрослого индивида к детским переживаниям и ситуациям приводит к обесцениванию нынешних условий его жизни. А такое обесценивание действительно, как мы увидим далее, превращает психотерапевтическую стратегию в какую-то сомнительную авантюру.

Как мы уже подчеркивали выше (см. гл. 1) изучая при анализе нетипичных, патогенных биографий решающую детерминирующую роль детства для взрослого периода, можно прийти к выводу, что в этих случаях вообще отсутствовал психический прогресс индивида в ходе возрастного развития или что такой прогресс был весьма ограниченным. Если это так, то ключевая проблема такого анализа заключается в том, что соответствующий индивид не достиг общественно-усредненного уровня овладения реальностью. Несомненно, что для изучения таких пациентов необходимо, в частности, знание типичных онтогенетических конфликтов и возможностей защиты от них. Однако на самом деле эти психические конфликты в принципе аналогичны тем, с которыми сталкивается взрослый индивид, причем негативный эмоциональный опыт конфликтов, свойственных ранним стадиям онтогенеза, возникает в результате потери общественной поддержки или статуса. Поэтому уже применительно к ранним этапам индивидуального развития можно говорить о развертывании психологических защитных процессов. Но при этом не снимается важный в познавательном отношении вопрос о том, в каких случаях и как жизненная ситуация взрослого пациента является детерминирующим моментом снижения свойственного ему уровня действия или готовности к действию по сравнению с социально усредненным уровнем; остается также проблема выяснения того, какую роль играют сверхрестриктивные условия детского периода онтогенеза по отношению к формированию специфического характера ряда биографий психических больных. Все это требует перехода к рассмотрению на уровне терапевтических методов и форм определения задач, стоящих перед терапией^[6].

Мы опираемся здесь на Виннаи, поскольку ему принадлежит наиболее серьезная (по сравнению со всеми другими работами представителей фрейдо-марксизма в его современном состоянии) попытка рассмотреть понятие болезни как производное от специфики буржуазного классового общества. По поводу его истолкования необходимой, с его точки зрения, связи между марксизмом и психоанализом см.: Vinnаi G. Sozialpsychologie der Arbeiterklasse. Identitätszerstörung im Erziehungsprozeß. Reinbek, 1973. ↑
Vinnai G. Das Elend der Männlichkeit — Heterosexualität, Honiosexualitat und ökonomische Struktur. Elemente einer materialistischen Psychologie. Reinbek, 1977, S. 174 f. ↑
Ibid., S. 177. ↑
Ibid., S. 189 — 190. ↑
См.: Jaeger S, Staeuble I. Die gesellschaftliche Ge- nese der Psychologie. Frankfurt/M., 1978, 203 ff.; Jantzen W. Behinderung und Faschismus. Zum. 30. Jahrestag der Befreiung vom Hitlerfaschismus. — In: Jantzen W. Konstitutionsprobleme materialistischer Behinderten Pädagogik. Lollar, 1977, S. 20 ff., 129 ff. ↑
Из изложенных нами весьма принципиальных соображений с достаточной отчетливостью выступает классово-специфическая направленность нозологических классификаций в психиатрии. Что же касается дальнейших перспектив построения соответствующей классификации в рамках критической психологии, то для решения этой задачи необходима конкретизация нозолого-психиатрических концепций применительно к реальным условиям существования рабочего класса как к частному случаю. Такая конкретизация возможна лишь па основе адекватной критико-психологической практики. Таким образом, в рамках этой практики изложенные в данном разделе соображения, исходящие из понятия о социальной реальности психиатрии и служащие в то же время для разъяснения некоторых теоретических принципов психиатрии, могут быть интегрированы в общей критико-психологической концепции (см. в этой связи работы: Glеiss I. u. a. Soziale Psychiatrie. Zur Ungleichheit in der psychiatrischen Versorgung. Frankfurt/M., 1973; Wulff E. Psychiatrie und Klassengesellschaft. Zur Begriffs- und Sozialkritik der Psychiatrie und Medizin. Frankfurt/M., 1972, Кар. II, IV). Мы констатировали здесь сходство в установках между позициями Виннаи и критической психологии. Однако следует отметить и их различие, которое (в свете проведенного нами в данном разделе критического рассмотрения) заключается в том, что попытка обосновать эти установки с помощью теоретического аппарата, имеющегося в работах Виннаи, представляется сомнительной. ↑

Оглавление