3.1. Сформированная демократия как коллективная инфантильность

В предвидении будущих общественных кризисов под влиянием хозяйственного кризиса 1966 — 1967 годов находящиеся у власти и активно участвующие в политике правые силы (то есть так называемый «картель правых») разработали планы последовательного преобразования демократии в авторитарное государство. Эти планы получили известность под названием программы создания «сформированной демократии»[1]. Такие тенденции Хорн возводит к авторитарным тенденциям времен Реформации, которые, как он полагает, привели к тому, что характерное для буржуазного общества противоречие между индивидом и обществом не получило полного развития. Таким образом, «изобретатель сформированного общества, очевидно, может отталкиваться от этих традиций, питаемых побуждением к повторению»[2]. Но стратеги сформированного общества могли опираться не только па нищету духа немецкого либерализма, поп па тенденции к аполитичности в позднекапиталистическом промышленном обществе. «Всевозрастающая рационализация и бюрократизация общественной жизни ведет к созданию групп экспертов и к некомпетентности большинства, что в свою очередь при заданных общественных отношениях усиливает деполитизацию сознания»[3]. Такие тенденции не только затрагивают индивида, но и непосредственно осуществляются через пего, превращая его в объект манипулирования и разрушая его. «Секуляризация внутреннего мира, снятие с него покровов и рационализация его с целью поисков способа манипуляции им — процесс, протекающий параллельно общественному разрушению субъекта, выступавшего как нечто неделимое, субстанционально рациональное, как субстрат либеральной политической экономии и общественной теории, субъекта, способного согласовывать свои индивидуальные цели с благом всех. Подобные представления и по сей день не нашли своего воплощения; напротив, существует тенденция, минуя субъекта, передать функции решения подобных проблем центральным управляющим организациям»[4].

Эти процессы, стимулируемые образованием[5], низводят индивида до уровня несовершеннолетнего, приводят к разделению предметного образования от эмоционального образования[6] и разрушают, следовательно, основы человеческих влечений. «Создается впечатление, что существующие условия воспроизведения не позволяют больше говорить ни об осуществлении духовных элементов, ни о буржуазном Я. Вместо этого удовлетворяются изолированные частные влечения в социально-функциональном смысле; это особенно очевидно в случае психологических основ сексуальности, сводящейся до уровня голого секса. Но если частные влечения преобразуются социоинтегрально, то общество, в котором это происходит, по существу, характеризуется филогенетической регрессией к общему доэдипову способу поведения. Диалектика стремления к наслаждению проявляется в условиях господства принципа максимальной эффективности в попытке обеспечить собственные интересы с помощью волшебного средства, ведущего к еще большему отчуждению»[7].

Этот процесс, который Хорн, следуя Маркузе, называет «репрессивной десублимацией», формирует нарциссические характеры в отличие от созданных немецким фашизмом характеров, руководствующихся принципом авторитарности. Причины этого Хорн видит в значительных трудностях разрешения «эдипова конфликта» как основы и движущей силы формирования сильного и гармоничного сверх-Я в силу утраты отцом его общественного значения и принятия его роли матерью. Согласно этому тезису, отсутствие адекватного личностно-семейного «сопротивления» препятствует возникновению гармоничной личности. Хори ссылается при этом на исследования личности солдат, индивидуальное развитие которых характерно для позднего капитализма: «В сущности, мы имеем дело с нарциссическими личностями, психическое равновесие которых в экстремальных условиях военного воспитания и войны как таковой прежде всего определяется тремя психодинамическими взаимосвязанными факторами: 1) стремлением к демонстрации своей силы любой ценой; 2) удовлетворением сиюминутных желаний и будущим без конфликтов или с внутренними конфликтами, вызванными угасанием индивидуальности; 3) проецированием собственного страха на область действительности, которая может в результате этого стать объектом импульсивной агрессивности, не вызывающей протеста со стороны сверх-Я»[8]. Так как у личности этого типа отсутствуют возможности развития, она оказывается неспособной осмыслить свое собственное положение в обществе, пребывая в состоянии страха ориентировки, который вызывает и усиливает у псе тенденции приспособления к общественным требованиям. Эти «страхи при водят к отождествлению с принятым в обществе способом поведения, который формируется в частных целях прибыли. Они связываются с ранним детским страхом перед утратой любви и со страхом смерти, хотя, естественно, современная общественная ситуация вносит в них определенные модификации»[9].

Такие процессы развития общества, а также и субъективных факторов, то есть субъективных структур, означают, по Хорну: 1) что концлагеря и войны представляют собой лишь наиболее полные формы проявления общественной структуры позднего капитализма[10], то есть что существует тесное родство обычной демократии и фашизма[11]; 2) что отмеченные черты личности необходимо понимать как патологические, что поэтому сегодня политическая психология, чтобы правильно понять эти процессы, должна пользоваться знаниями, добытыми динамической психиатрией[12]. Деформация современной демократии состоит, следовательно, в существенной степени в постепенном обобществлении психопатологии, в формировании иллюзорных форм индивидуального существования[13].

Из обеих (общественной и индивидуальной) тенденций развития вытекает, что коллективная инфантильность становится господствующим типом социальной структуры. «Форма «коллективной инфантильности»… выступает как подготовительная социофункциональная форма существования, при которой отсутствует установленная субъектом коммуникативная, практически, то есть политически, действенная связь между производственным трудом и соразмерными с доходом специфическими для данного слоя общества возможностями удовлетворения желаний»[14].

Критика взглядов Хорна должна начаться в общественно-теоретической плоскости. Последнее из приведенных здесь его высказываний свидетельствует о том, что Хорн наблюдает усилившиеся во второй половине 60-х годов тенденции к перерождению демократии, сводя их, подобно фрейдо-марксисту П. Брюкнеру[15], к идеологическим процессам. Прежде всего это значит, что он не рассматривает эти тенденции в рамках общей концепции теории империализма. В общих чертах империализм экономически означает формирование монополий на основе концентрации и централизации капитала, политически — стремление к реакции, к упразднению буржуазной демократии и буржуазно-демократических прав, идеологически — тенденцию к иррационализму, к отрицанию познавательных способностей человека, а тем самым и к отрицанию планируемости общественных процессов. Ход этих процессов зависит от соотношения противостоящих сил. Поскольку Хорн считает, что «ортодоксальная» теория классов и классового сознания мало пригодна для анализа позднекапиталистической системы[16], он не может дать ответа на основной вопрос о социальном носителе подобного процесса демократизации общества. Только анализ истории немецкого рабочего движения, в частности рабочего движения в ФРГ, позволил бы объяснить, почему вообще в ФРГ возникли такие авторитарные тенденции.

В этой связи следует сделать еще одно замечание. Особенности развития Германии состоят, по существу, в том, что ее территориальная раздробленность препятствовала созданию единой нации под руководством буржуазии и при поддержке крестьянства и городских ремесленников, а также низших слоев духовенства[17]. Это привело к неудачам крестьянской войны (первая ранняя буржуазная революция в Германии) в 1524 — 1526 годах. Революция 1848 — 1849 годов потерпела поражение из-за раздробленности и неразвитости во многих отношениях революционного класса буржуазии, а также и потому, что с возникновением рабочего класса была выдвинута историческая альтернатива господству буржуазии на сцене мировой истории в тот момент, когда буржуазная революция еще не победила. Это привело, в частности, к классовому компромиссу феодалов и буржуазии. Далее, во время ноябрьской революции 1918 года благодаря борьбе рабочего класса были достигнуты существенные завоевания буржуазной демократии, но из-за раскола рабочего движения и ошибок революционного руководства и организации не были осуществлены социалистические преобразования. Особое положение немецкого империализма, его внешняя (он развязал две мировые войны) и внутренняя (особенно во время открыто террористического проследования демократического и рабочего движений при фашизме) агрессивность была обусловлена тем, что рабочее движение было расколото. Этот раскол рабочего движения стал причиной того, что разногласия в радикально-демократических кругах в 1945—1948 годах позволили вновь одержать победу в ФРГ силам монополистического капитала и реставрации.

Восстановление западногерманского империализма как бастиона против социалистических стран, ставшее возможным благодаря существенной экономической и политической поддержке со стороны ОНА, его агрессивная внешняя политика и постепенное подавление демократического и рабочего движения в стране, запрет в 1956 году КПГ и его последствия при одновременной интеграции профсоюзов п СДПГ (особенно их руководства) и углубляющееся ослабление парламента и укрепление исполнительных органов — все это было одной из существенных предпосылок усиленной пропаганды после кризиса 1966—1967 годов «сформированного общества» и форсированной деградации буржуазной демократии.

Хотя Хорн стремится к объединению проблематики политической экономии и политической психологии, фактически он ничего не говорит ни об экономическом процессе, ни о том, как этот процесс определяет идеологические и политические процессы; к тому же его теория политики должна иметь своим предметом прежде всего государство и политические организации, тогда как он сводит процессы общественного развития к идеологическим процессам. Эти принципиальные слабости ведут также к теоретически совершенно неверной и политически крайне опасной концепции относительного сходства концлагерей и фашизма с нормальной, то есть буржуазной, демократией, что влечет за собой полное непонимание качественного различия форм буржуазного господства и сил, которые стоят за ним, и, что особенно важно, позволяет обелить фашизм, классовый характер которого Хорн полностью обходит[18].

Политико-психологические рассуждения Хорна основаны также на принципиально ошибочной концепции влечений. Подобно Маркузе и Лоренцеру, он не в состоянии преодолеть неисторический характер концепции влечения, сводя развитие индивида к развертыванию потребностей и исключая тем самым область деятельности и область познания[19]. Таким образом, он отрицает, что потребности развиваются лишь в том случае, если существует возможность активного использования средства удовлетворения потребностей. Все это препятствует правильному пониманию человеческих конфликтов, ведет к признанию только защиты от конфликтов, а не их разрешения. Эти теоретические ошибки имеют следствием, в частности, дезориентирующую универсализацию понятия болезни, так как совершенно немыслимо, чтобы рост численности патологических личностей не только не препятствовал простому воспроизводству в том или ином обществе, но и был необходимым при определенных формах политического господства. В данном случае он не видит различий между отчужденными условиями жизни, которые ведут к формированию лишь относительных способностей к действию, и таким развитием личности, которое па основе непрерывной защиты от конфликтов нетипичным образом зависит от других людей (см. гл. V).

Вторая принципиальная ошибка этой группы работ Хорна состоит в том, что он в широких масштабах разрабатывает «технологическую» концепцию детерминации развития личности. Нельзя в качестве причин деполитизации выдвигать «науку» и «бюрократию» в отрыве от общественных производственных и классовых отношений, не утрачивая при этом четких политических перспектив освобождения. Подобное классово нейтральное определение границ развития индивида не признает того, что производственные отношения являются формой движения производительных сил и что политические и идеологические отношения власти строятся на производственных отношениях.

Несмотря на эти принципиальные возражения, мы должны констатировать, что рассуждения Хорна об отношении страха и политической апатии в известной мере отражают истину. Если исходить из критикопсихологической модели конфликтов, то страх следует понимать как эмоциональное состояние готовности подчиниться общественным отношениям господства и власти, которые в существо своем воспринимаются как угрожающие, неизменные и непостижимые.

Готовность к страху или проявления страха растут (когда демократическое движение относительно слабо) в масштабах всего общества, когда удовлетворение .экономических, социальных, политических и культурных интересов рабочего класса и всех других немонополистических классов и слоев затрудняется или прекращается из-за деградации демократии, подавления и преследования (зачастую террористического) демократического и рабочего движений. Эти меры включают в себя устранение возможностей свободного развития способности к активному участию в демократическом политическом процессе. Если недемократические общественные структуры существуют уже в течение длительного исторического отрезка времени, препятствуя индивидуальному доступу к демократическому движению, защита от конфликта может усилиться, что при определенных условиях может создать впечатление относительной свободы от имеющегося страха. «Таким образом, — отмечает У. Хольцкамп-Остеркамп,— эта относительная свобода от существующего страха достигается путем вытеснения лежащего в его основе знания о необходимости действий, и происходит это лишь’ с помощью длительной защитной деятельности, в ходе которой действительность все более угрожает захлестнуть человека, причем из-за низкого уровня способности к действиям возможность избежать состояния страха не повышается, а скорее даже уменьшается»[20].

Так как теория нарциссизма в психоанализе, по существу, отрицает основную структуру человеческих потребностей, направленную на контроль за действительностью, определение ее содержания у Хорна близко к истине лишь в той мере, в какой различные формы буржуазной идеологии должны пониматься соответственно их положению в общественной системе труда и соответственно развитости личных способностей, знаний и мотиваций; могут быть поняты как формы защиты от конфликта и изменения тем самым индивидуальной перспективы. Таким образом, с одной стороны, они затрудняют индивиду целенаправленный анализ действительности, а с другой стороны, в ходе эмоционально обусловленных активных процессов защиты ведут к искажению правильно воспринятых моментов социальной реальности. Такие процессы могут привести индивида к ощущению своей неполноценности. «Так, ощутимый разрыв между требованиями индивида и тенденцией к их отклонению (в данном случае на первый план выступает квази- «идеальная функция» «сверх-Я») может породить чувство неполноценности, поскольку индивид считает себя неспособным последовательно ориентировать свои действия на интроецированные притязания, что затрудняет его «карьеру»…»[21]. В этой связи мы видим, что так называемая «репрессивная десублимация» Хорна и Маркузе содержит момент истины, выявляя тот факт, что уровень эмоционального развития в условиях крайне слабой социальной интеграции чрезвычайно низок и, как правило, не поднимается выше уровня удовлетворения чувственно-жизненных потребностей, то есть восприятие общественных целей не мотивировано, иными словами, индивид не научился активно вставать на защиту своих интересов и приспосабливается к тому, что есть.

Следовательно, признавая принципиально неверным понимание «сформированной демократии как коллективной инфантильности», нельзя вместе с тем отрицать, что осуществленный Хорном анализ указывает на коренную ограниченность возможностей развития индивида в ФРГ на данном этапе, на сведение потребностей значительной части населения к чувственно-жизненным потребностям, то есть на формирование их не на действительно человеческом, а на производственном уровне. И хотя мы не можем согласиться с тем объяснением, которое дает Хорн этому факту, следует признать правильность его утверждения о том, что страх в этих условиях является характерной чертой деполитизированного существования индивида.

  1. См.: Opitz R. Der große Plan der CDU: Die «Formierte Gesellschaft». — «Blätter für deutsche und internationale Politik», 1965, H. 9.

  2. Horn K. Zur Formierung der Innerlichkeit. — In: Der CDU-Staat 2. Frankfurt/M., 1972, S. 322.

  3. Hоrn K. Über die Zusammenhang zwisclien Angst und politischer Apathie. — In: Marcuse H. u. a. Aggression und Anpassung in der Industriegesellschaft. Frankfurt/M., 1968, S. 63.

  4. Hогn K. Formierte Demokratie als. kollektive Infantilität. — «Das Argument 42», 1967, S. 26.

  5. Ibid., S. 36 ff.

  6. См.: Horn K. Zur Formierung der Innerlichkeit. — In: Der CDU-Staat 2, S. 338 f.

  7. Ibid., S. 336 f.

  8. Hоrn K. Über den Zusammenhang zwischen Angst und politische Apathie. — In: Marcuse H. u. a. Aggression und Anpassung in der Industriegesellschaft, S. 68; см. также: H о r n K. Einleitung: Bemerkungen zur Situation dos «subjektiven Faktors» in der hochindustrialisierten Gesellschaft kapitalislischer Struktur. — In: Gruppendynamik und der «subjektive Faktor». Repressive Entsublimierung oder politisierende Praxis. Frankfurt/M., 1972, S. 48 f., 54, 57, 80 f., 81 f.

  9. Hоrn K. Über den Zusammenhang zwischen Angst und politische Apathie. — In: Marcuse H. u. a. Agression und Anpassung in der Industriegesellschaft, S. 73; см. также: Horn K. Einleitung: Bemerkungen zur Situation des «subjektiven Faktors» in der hochindustrialisierten Gesellschaft kapilalistischer Struktur. — In: Gruppendynamik und dor «subjektive Faktor», S. 70; Horn K. Politische Psychologie: Erkenntnisinteressen. Themen, Materialen. — In: Politikwissenschaft, S. 200 ff.

  10. См.: Horn K. Über den Zusammenhang zwischen Angst und politische Apathie. — In: Marcuse H. u. a. Aggression und Anpassung in der Industriegesellschaft, S. 70; Horn K. Psychoanalyse. — Anpassungslehre oder kritische Theorie des Subjekts? — In: Marxismus Psychoanalyse Sexpol, Bd. 2, S. 148.

  11. См.: Horn K., Schülein J.-A. Politpsychologische Bemerkungen zur Legitimationskrise. — In: Logitimationsprobleme politischer Systeme. Opladen, 1976, S. 129.

  12. См.: Horn K. Einleitung: Bemerkungen zur Situation des «subjektiven Faktors» in der hochindustrialisierten Gesellschaft kapitalistischer Struktur. — In: Gruppendynamik und der «subjektive Faktor», S. 49 f.

  13. См.: Horn K. Politische Psychologie: Erkenntnisinteressen, Themen, Materialen. — In: Politikwissenschaft, S. 215 f., 225: Horn K. Zur Formierung der Innerlichkeit.- In: Der CDU-Staat 2, S. 334, 348; Horn K. Zur politischen Psychologie des Faschismus in Deutschland. — In: Texte zur Faschismusdiskussion I, S. 164; Horn K. Kosten der Angst. Konservatismus als Ergebnis der Retrogression gesellschaftlichen Bewußtseins. — In: Die Gegenreform. Reinbek, 1975, S. 140.

  14. Horn К. Einleitung: Bemerkungen zur Situation des «subjektiven Faktors» in der hochindustrialisierten Gesellschaft kapitalistischer Struktur. — In: Gruppendynamik und der «subjective Faktor», S. 38.

  15. Брюкнер ставит перед собой те же задачи, что и Хорн: он анализирует «трансформацию демократического сознания» (см.: Brückner Р. Die Transformation des demokratischen Bewußtseins. — In: Agnо1i J., Brückner P. Die Transformation der Demokratie. Frankfurt/M., 1968; Вrückner P. Zur Sozialpsychologie des Kapitalismus. Frankfurt/M., 1972, Кар. I). Причем основополагающие проблемы отношений марксизма и психоанализа играют у него существенно меньшую роль, чем у Хорна, в то время как политические вопросы конкретной (для Брюкнера спонтанной и ультралевой) практики он рассматривает шире. Свое понимание проблемы он раскрывает в новом предисловии к изданной впервые в 1936 году книге «Свобода, равенство, безопасность»: «„Воспитывать” означало (революционно) изменять, и изменять ни больше ни меньше как вторую природу человека, которая сформировалась исторически (в конечном счете в условиях капитализма начиная с эпохи первоначального накопления капитала)… Этот аспект проблемы революции я позднее уточнил (а именно в статье «Маркс, Фрейд», см.: Brückner Р. Marx, Freud. — In: Marxismus Psychoanalyse Sexpol, Bd. 2. — Авт.). Существует «вторая природа» (структура влечений, основа глубоко укоренившегося механизма реакций принуждения к защите и к избавлению, аффективные и рецепторные привычки и т. д), которая сохраняется неизменной в условиях материального насилия «драматической фазы» революции. По отношению к ней эта природа совершенно неуязвима (несмотря на временную «переплавку» в горниле революционной спонтанности); послереволюционные «порядки» скорее даже приводят к ее новому упрочению, поэтому проблема созидания приобретает новую субъективность, качественно измененную человеческую совместную жизнь, отличную от той, какая существовала еще в XIX столетии» (Brücknег Р. Freiheit, Glcichheit, Sicherheit. Von Widerspriichen des Wohlstands. Frankfurt/M., 1973, S. 27).

  16. См.: Horn K. Einleitung: Bemerkungen zur Situation des «subjektiven Faktors» in der hochindustrialisierten Gesellschaft kapitalistischer Struktur. — In: Gruppendynamik und der «subjektive Faktor», S. 218; Horn K., Schillein J.-A. Politpsychologische Bemerkungen zur Legitimationskrise. — In: Legitimationsprobleme politiseber Syslcme, S. 165.

  17. См.: Kühnl R. Formen bürgeriicher Eerrschaft. Reinbek, 1971, S. 64 ff.

  18. См.: Horn K. Zur politischen Psychologie des Faschismus in Deutschland. — In: Texte zur Faschismusdiskussion I.

  19. Утверждение Хорна (см.: Hоrn К. Psychoanalyse. Anpassungslehre Oder kritische Theorie des Subjekt? — In: Marxismus Psychoanalyse Sexpol, Bd. 2, S. 147), что психоаналитическая теория языка позволяет осуществлять анализ рационального процесса познания, противоречит не только концепции Лоренцера (см.: Lorenzer A. Zur Begriindung einer materialistischcn Sozialisationstheorie, S. 85), но и его собственным взглядам, так как в его работах подобный анализ отсутствует полностью.

  20. Hо1zkamр-Оstегkamр U. Grundlagen der psychologischen Motivationsforschung 2, S. 285.

  21. Ibid., S. 360.

Оглавление