3.2. Кризис общественной лояльности и кризис индивидуальной мотивации​

Вторая группа работ Хорна отличается от рассмотренных ранее в двух отношениях: во-первых, он изменяет предмет анализа, переходя от политико-психологических аспектов сформированной демократии к политико-психологическим аспектам общественного кризиса; во-вторых, он теоретически углубляет свою концепцию, в частности, благодаря понятию законности, введенному Хабермасом и Оффе.

В противоположность (относительную) к его более ранним работам Хорн более четко различает теперь в развитии капитализма стадию конкуренции и стадию (которую он называет так же, как и Гильфердинг) «организованного капитализма». Различие между ними он определяет следующим образом: «Существующее в либеральном обществе диалектическое единство государства, личностной сферы и общественности, на основе которого развивалось понимание политики, аналогичное пониманию рынка, при организованном капитализме изменилось коренным образом. Интенсивное освоение природы, то есть специфически капиталистическая рационализация нашего жизненного мира, во многих аспектах разрушило модель гармонии, в которой и автономия индивида, и общее благо должны были одновременно производиться на рынке. Ранее принятое разделение сфер частной и общественной жизни утратило свой прежний смысл»[1]. Таким образом: «В то время как «полицейское государство» начинает вмешиваться в жизнь людей и указывать им, как жить для того, чтобы вопреки интересам и одновременно в интересах того или иного капитала сохранить общекапиталистическую структуру, перспективы управления в корне изменяются: общественные правила, согласно которым живет человек, гипостазируются. Они приобретают самостоятельное значение с позиций рационализации капиталистического освоения природы, причем люди интенсивно втягиваются в этот процесс; они становятся управляемыми, а их интенциональность ограничивается мертвой зоной психогигиенически замещенных и чисто служебных заданий (функционально аналогичных материальному обеспечению); субъективность как контрольная инстанция политических процессов утрачивает свое значение и функционализируется. В этой мертвой зоне между экономической и социокультурной системами политика осуществляется по-новому, так что буржуазное представление о контроле власти сводится к абсурду»[2].

Буржуазное представление о политическом контроле оказывается разрушенным, в позднекапиталистической системе возникает хронический кризис законности. Эта проблема, согласно Хорну, не находит фундаментального и качественного решения, все попытки предложить возможные варианты оказываются квазирешениями. Но такие мнимые решения предполагают разрыв социокультурной и политической сфер, в результате чего психическое может быть использовано лишь в социотехнологическом плане[3]. Именно эти социокультурные аспекты как общего, так и современного кризиса капитализма непосредственно связаны с формированием буржуазного отождествления, здесь должны быть найдены опосредующие звенья между экономической и психологической теориями кризисов[4].

В то время как индивиды исключаются из коммуникативной деятельности (в понимании Хабермаса) и вместе с тем из политической деятельности, а перспективы их освобождения сводятся к инструментальной деятельности в ее технологическом смысле, общественный кризис законности превращается в кризис индивидуальных мотиваций, в утрату индивидуально-общественной ценностной ориентации в результате разрыва традиционных смысловых связей. «Психоаналитический опыт… показывает, что открытые, неопределенные перспективы на будущее, или, другими словами, невозможность планирования будущего в субъективной плоскости, ведет в тенденции к изменению таких черт личности, которые мы связываем с буржуазным индивидом и которые также являются неотъемлемой составной частью его политической функции в смысле диалектического единства частной жизни, общественной жизни и государства. Конкретные переживания еще не утратившего революционности буржуазного субъекта были в границах этой психологической систематизации жизненно-практическими и в этом контексте представали в качестве символической связи прошлого, настоящего и будущего, неотделимой в силу своей осмысленности от телеологического»[5]. Этот кризис мотивации как утрата ориентации в будущем, влекущий за собой (как и сформированная демократия) страх и формирующий готовых к приспособлению нарциссических личностей, управляется социотехнологически и функционализируется путем психогигиенических мероприятий, например, с помощью групповой динамики, и другими, частично псевдотерапевтическими мерами[6].

Критика изложенных здесь взглядов Хорна связана прежде всего с критикой первой группы его работ, поскольку Хорну и в этом случае также не удалось проанализировать ни современный, ни общий кризис капитализма в рамках универсальной критики империализма. Хотя теория «организованного капитализма» как таковая представляет собой лишь неудачный заменитель марксистской критики империализма: она переоценивает возможности общественного планирования при капитализме, не выводит формы буржуазного государства из специфических отношений собственности и поэтому не рассматривает решающее для критики империализма отношение государства и монополий, — Хорн обходит даже это ее реальное экономическое содержание и полностью сводит тем самым общий и сегодняшний кризис к идеологическому кризису. Далее (и это вообще типично для фрейдо-марксиста Хорна), он обошел вниманием общую марксистскую дискуссию о государстве, которая идет в ФРГ уже около 10 лет[7].

Характер современного кризиса капитализма, по мнению Деппе, обусловлен, с одной стороны, «тем, что он затрагивает не только так называемые структурные секторы, но одновременно и прежде всего так называемую промышленность роста, то есть секторы производства, прогрессирующие в технологическом и научном смысле и также охваченные кризисом. С другой стороны, при современном кризисе речь идет не о национальном кризисе реализации капитала, а о кризисе капиталистического мирового рынка. Все высокоразвитые капиталистические страны в различной степени охвачены современным кризисом»[8]. Это характеризует и начавшийся в 1974 году кризис в ФРГ. Кризис охватил практически все высокоразвитые капиталистические страны и привел к обострению международной конкуренции, когда каждая страна независимо от степени прочности своего международного положения стремится переложить бремя кризиса на других. Понятно поэтому, что «направление главного удара стратегии преодоления кризиса, осуществляемой капиталом, ориентировано внутрь, на ограничение общественно-экономических условий воспроизводства рабочей силы и на ограничение демократических прав и влияния рабочего класса»[9].

Решительное наступление на демократическое и рабочее движение, начавшееся в 1974 году, совершенно очевидно; оно проявляется в отмене демократических и социальных прав, в быстром развитии аппарата государственного подавления, в сведении на нет буржуазного парламентаризма при одновременном усилении исполнительной власти и в обострении идеологического наступления консервативных, реакционных, а частично даже фашистских или неофашистских сил[10]. Только при таком понимании кризиса становится понятной современная борьба демократического и рабочего движения. «В условиях кризиса,— пишет Деппе,— борьба против безработицы, борьба за повышение заработной платы, которая ведется при прогрессирующей инфляции, борьба за демократические права приобретает непосредственный политический характер; следовательно, выдвигаемые на всех этапах борьбы требования наталкиваются не только на отчаянное сопротивление капитала и буржуазного государства — борьба за их удовлетворение все более непосредственно ведет к вопросу об экономических и политических границах системы вообще. Таким образом, диалектика экономической и политической борьбы рабочего движения в этих условиях поднимается на новую ступень. Но одновременно борьба за непосредственные интересы связывается с тем опытом борьбы и с теми требованиями, которые рабочее движение приобрело в минувшие годы. Специфика этой борьбы состоит… в том, что… она осуществляется на основе разработанной программы коренных изменений структуры капиталистического господства на уровне государственной, экономической и социальной политики»[11].

Из сказанного ясно, что общий тезис о «деполитизации», отделении политики от экономики, о чем пишет Хорн, вторя Хабермасу и Оффе, принципиально ложен. Как для монополистического капитала, так и для рабочего класса политические и экономические противоречия в настоящее время переплетаются теснее, чем когда-либо, и поэтому возможности вовлечения индивида в политику объективно расширяются, в том числе и в ФРГ, где демократическое и рабочее движение слабее, чем в некоторых других западноевропейских странах.

На этом фоне (не сводимом к какому-либо кризису законности) необходимо поставить вопрос о развитии индивида, а вместе с тем также и вопрос о возможном кризисе мотивации. В ФРГ, начиная с 1967 — 1968 годов и кончая 1972—1978 годами, имел место резкий подъем демократического и рабочего движения и можно было добиться осуществления реальных целей, однако начиная с 1974 года как следствие кризиса наступило крайнее осложнение условий борьбы. В психологическом отношении это означало, что требования, предъявляемые к индивиду, представляющему интересы своего класса, были очень высокими. Появилась необходимость в новых способностях, новом рациональном понимании характера империализма, а также в значительно более высоком уровне производственной мотивации, поскольку достижение успехов людьми, обнаруживавшими (относительную) правильность собственного поведения и широкие возможности контроля за действительностью с их стороны, в сильной степени осложнилось. При таких условиях фактически оказалось, что у многих индивидов наступил кризис мотивации, так как создаваемые обществом перспективы их жизни перестали быть для них понятными,

«Цели в той мере, в какой они мотивированы, то есть рассматриваемые в плане их значения для улучшения общих условий жизни, — подчеркивает У. Хольцкамп-Остеркамп, — фактически связывают индивида с будущим, являются той фиксирующей точкой, которая придает развитию направление и устойчивость, как бы заменой той уверенности, которая обусловлена биологической обоснованностью поведения, сознательным планированием удовлетворения потребностей, то есть уверенностью в будущем. Цели выступают как предпосылки осознания совпадений или различий своих интересов с интересами других, что составляет основу сознательных действий. Мотивированное принятие индивидом общественных требований, который оценивает их с точки зрения возможного осуществления, предполагает в определенном смысле принятие на себя и ответственности за их осуществление, поэтому отрицательный результат непосредственно влияет на самооценку»[12].

Психологическая задача консервативно-реакционного идеологического наступления состоит, с одной стороны, в том, чтобы затормозить либо исключить рациональное понимание целей как предпосылку их положительной эмоциональной оценки. С другой стороны, одновременно оно может создать «материал» для возникающих при известных обстоятельствах конфликтов и динамической защиты от них. Но эти предложения защиты от конфликтов необходимо рассматривать также в связи с обострившимися мероприятиями репрессивного характера. При одновременном наличии повышенной готовности к действиям на основе углубленного проникновения в классовый характер общества и очевидного страха перед угрозой существованию личности они призваны оттеснить импульсы «критических» действий, чтобы идеологическое влияние страха в результате защиты представлялось рационально преодоленным в пользу некоторых форм аполитической жизни. Это может привести к такому углублению кризиса мотивации, что под действием разного рода политических установок имеющиеся жизненные общественные отношения с другими людьми ослабляются или полностью нарушаются и наступает фаза индивидуальной неустойчивости с сильными отрицательными эмоциями. Результатом может быть как более высокое развитие, так и застой, деградация индивида. То или иное состояние зависит не только от уровня развития личности, ее способностей, знаний и мотиваций, но и коренным образом — от степени раскрытия соответствующего общественного субъекта, политических и профсоюзных организаций, а вместе с тем и от конкретных возможностей вовлечения его в новые, более глубокие кооперативные жизненные отношения и обеспечения том самым в более высокой степени его эмоциональной безопасности. Но этот общественно обоснованный «выход» из кризиса индивидуальных мотиваций оказывается у Хорна измененным до неузнаваемости, поскольку он предполагает наличие не посредственной зависимости социальной структуры от психической структуры.

  1. Horn K., Schülein J.-A. Interaktionsformen im organisierten Kapitalismus und ihre politische Bedeutung. — In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 86 f.

  2. Ibid., S. 87; См.: Horn K., Schülein J.-A. Politpsychologische Bemerkungen zur Legitimationskrise. — In; Legitimationsprobleme politischer Systeme, S. 132 f.

  3. Ibid., S. 135.

  4. См.: Horn K. Psychoanalyse und gesellschaftliche Widersprüche. — «Psyche», 1976, H. I, S. 34 f.

  5. Horn K., Schülein J.-A. Interaktionsformen im organisierten Kapitalismus und ihre politische Bedeutung. — In: Produktion, Arbeit, Sozialisation, S. 96.

  6. См.: Horn K. Politische und methodologische Aspekte gruppendynamischer Verfahren. — «Das Argument 50», 1969.

  7. См.: Butterwege Ch. Probleme der marxistischen Staatsdiskussion, Köln, 1977. Эта критика, по существу, касается также Хабермаса и Оффе, концепцию которых Хорн и Шюляйн широко используют. Тогда как Оффе выступает против отдельных аспектов марксистской теории государства, Хабермас лишь бегло упоминает о дискуссии (см.: Offe С. Strukturprobleme des kapitalistischen Staates. Frankfurt/M., 1972, S. 31 ff., 169 If.; Habermas J. Legitimationsprobleme im Splitkapitalismus. Frankfurt/M., 1973, S. 74 ff., 85 ff.). Мы должны сделать ряд принципиальных замечаний, в особенности относительно концепции Оффе, которая имеет большое значение для левого социал-демократического движения в ФРГ и в Западном Берлине. Его представление о том, что основное капиталистическое противоречие между общественным производством и частным присвоением и вытекающие из этого капиталистические кризисы могут быть приостановлены, оттеснены, обойдены посредством особых предупредительных мероприятий, то есть что их возникновению можно воспрепятствовать на основе государственного регулирующего механизма, в принципе ошибочно, поскольку он проводит их анализ без учета потребительских интересов монополистического капитала и тем самым игнорирует действительные классовые отношения и классовое движение. Ибо вмешательство государства осуществляется на общей основе защиты интересов монополий (даже и тогда, когда имеют место относительная независимость государства от монополий и вытекающие из этого противоречия между ними). Возникающие таким образом кризисы имеют прежде всего не идеологический, а экономический характер. Далее, Оффе отрицает классовую зависимость (средних и высших) государственных чиновников, ошибочно характеризуя их как «замену революционного субъекта» вместо того, чтобы говорить при этом о рабочем классе. В плоскости политической стратегии и тактики это практически приводит к игнорированию действительных организаций рабочего движения, профессиональных союзов и партий и выдвижению в противовес им понятия «буржуазной инициативы». И если Оффе правильно описал отдельные изменения при переходе от капитализма периода свободной конкуренции к монополистическому капитализму, то ему не удалось, однако, объяснить их в рамках общей теории (см. марксистскую критику Хабермаса и Оффе: Kaiser H.-R. Staat und gesellschaftliche Integration. Marburg, 1977, Кар. 2 u. 3).

    Следует указать еще на одну проблему: Лоренцер критиковал концепцию взаимодействия Хабермаса, считая, что последнее не сводимо к коммуникативному поведению, но должно быть обосновано биологически (см. гл. I); Хорн во всех своих работах употребляет понятие взаимодействия в толковании Лоренцера в положительном смысле, но одновременно он совершенно некритически принимает понятие коммуникативного поведения Хабермаса. Это не только свидетельствует о внутренней противоречивости его концепции, но и подтверждает, сколь мало обоснована его критика в адрес Хабермаса, сколь непоследовательны его выводы в плоскости общественной теории.

  8. Dерре F. Die Krise des modernen Kapitalismus und die Perspektive der Arbeiterbewegung. — «Sozialistische Theorie und Praxis». Belgrad, 1976, H. 9, S. 110.

  9. Ibid., S. 116.

  10. См.: Abendroth W. Die Entwicklung der BRD und die Perspektiven der Linken. — «Das Argument 104», 1977; Ahrweiler G. Zur Krise des Parlamentarismus. — «Blätter für deutsche und internationale Politik», 1978; II. 6; Kühnl R. Die geistige Krise der kapi la I is Lise hen Gesellschaft. — «Blätter für deutsche und internationale Politik», 1976, H. 11; Kühnl R. Auf dem Weg zum autoritären Staat? — «Demokratische Erziehung», 1978, H. 3; Stuby G. Die Staatskrise in der BRD und der Stellenwert der Auseinandersetzungen in der SPD. — «Blätter für deutsche und internationale Politik», 1977, H. 7; Stubу G. Abschied vom Bürgertum? Ist der Rechtstrend in der Bundesrepublik noch reversibel. — «Blätter für deutsche und internationale Politik», 1977, H. 11.

  11. Deppe F. Die Krise des modernen Kapitalismus und die Perspektive der Arbeiterbewegung. — «Sozialistische Theorie und Praxis». Belgrad, 1976, S. 119 f.

  12. Holzkamp-Osterkamp U. Die Ubereinstimmung. Diskrepanz zwischen individuellen und gesellschaftlichen Zielen als Bostimmungsmoment der Vermittlung zwischen kognitiven und emotionalen Prozessen. — In: Kritische Psychologie. Bericht über den 1. internationalen Kongreß Kritische Psychologie voiu 13—15. Mai 1977 in Marburg, Bd. 2, S. 78 f.

Оглавление