2.3. Герменевтическая критика психологического и психоаналитического позитивизма

В завершающем разделе концепция Лоренцера будет рассмотрена в системе более широких взаимосвязей на основе предметных (то есть предметно-соотнесенных) представлений; более полно будет выявлено его понимание психоанализа в методическом и научно-теоретическом плане. В качестве исходного пункта он ставит вопрос о возможности обоснованного подхода к психике другого человека, при этом его целью является познание «человеческой сущности»^[1]. Такой подход поможет объяснить специфику предмета, выступающего не как естественный, но как субъективно-общественный предмет. На основе этого Лоренцер приводит несколько пар противоположностей: естествознание — обществоведение (точнее, науки о субъекте); объяснение — понимание (понимание смысла); директивное знание — герменевтическое, жизненно-практическое знание; номологическая наука — герменевтическая паука^[2]. Общей основой этих пар противоположностей объявляется невозможность достичь объективно знания при исследовании психики другого человека (в предметной области политической экономии такая объективность достижима)^[3].

Это относится также и к рассматриваемой здесь связи события и переживания: «Не истинность фактов, а логическая состоятельность высказываний в целом является условием, обеспечивающим успешное развитие единичного высказывания в общее. Психоаналитик ставит себя (намеренно) в то же самое положение, что и интерпретатор текстов, который сосредоточивает свои усилия исключительно на том, чтобы выявить содержание текста (или его отсутствие), расшифровать ход рассуждений автора. Мы не можем «объективно» проверить, что представляет собой рассказ пациента: правдивое изложение фактов, заблуждение, очевидную ложь или чистое фантазирование? Судить о таком рассказе можно лишь на основании логической связности отдельных содержащихся в нем высказываний»^[4]. Не только переживания пациента признаются объективно непознаваемыми, но и любые изменения в его состоянии рассматриваются как препятствие на пути познания объективности. «Утверждение о том, что практически преобразующее действие также не относится к совокупности наблюдаемых данных, разрушает последнее основание тезиса о естественнонаучном характере психоанализа. Первый вывод мы уже ранее сформулировали: психоанализ не может воспрепятствовать наступлению причинно-обусловленного события. Теперь мы можем дополнить его: изменения события также не могут быть объективированы»^[5].

Поскольку Лоренцер все же пытается избежать агностицизма^[6], он вынужден искать другие гарантии «психоаналитической истины»; он видит их в формировании согласованности, как в рамках самого терапевтического процесса, так и в сфере действий коллектива психоаналитиков. «Одной из центральных задач организации психоанализа… является организация систематизирующей деятельности групп психоаналитиков. Ахиллесова пята психоанализа — «казуистические дискуссии». Гибкая, но последовательная систематизация способствует использованию отдельных жизненно-практических предписаний в качестве инструментария психоаналитической герменевтики и их связи с жизненной практикой общества»^[7].

Отсюда вытекает основная задача психоаналитиков. «Тогда как в герменевтической области частный анализ ведет к конкретному опосредованию языка, в психоанализе происходит его «снятие» в системе «типизированных жизненно-практических предписаний». Здесь важно прежде всего формирование системы. Само собой разумеется, четких границ не устанавливается, проводится лишь распределение существенных задач; в дифференцированности функций, во всяком случае, но может быть никаких сомнений»^[8]. Но эта система жизненно-практических предписаний есть не что иное, как метапсихология (ее функции мы уже рассматривали в связи с теорией социализации), в ней должны найти свое выражение познавательные цели психоанализа, человеческая сущность. «Метапсихологически понимаемые типичные предписания соответствуют (с учетом метапсихологии) предписаниям, которые принимаются в герменевтической области психоанализа. В качестве аналогов метапсихологических высказываний теоретические предписания также используются для проверки состоятельности в метапсихологической игре. Выдвижение надежных предварительных допущений, изменения в ходе конкретного герменевтического процесса и обеспечение герменевтически преобразованных предположений (при измененном взаимодействии анализирующих), их понимание и соотнесение понятий в целом (как закладка языкового древа) с метапсихологией — этот сложный многоступенчатый процесс выполняет в психоанализе функции проверки действительности, которая осуществляется посредством номологических методов со столь заманчиво простым взаимообменом между данными, гипотезами, теориями»^[9].

Содержащиеся в этих высказываниях оценки психоаналитически-герменевтического процесса поиска истины составляют основу для критики психологического и психоаналитического позитивизма, которая формировалась в борьбе с Фрейдом и Рапапортом. При этом Лоренцер полагал, что Фрейд «стремился удовлетворить строжайшие требования (утверждающие подлинную «научность с позиций естествознания»), представить однозначную причинную зависимость неврозов как закон природы. Он подходил к исследуемому явлению как к предмету природы»^[10]. Выступая против понимания Рапапортом^[11] психоанализа, он пишет: «Таким образом, очевидно, что психоанализ… приобрел значение причинно-генетического исследования, то есть стал концепцией, ложность которой многократно подтверждалась. Психоанализ не может вырваться из границ субъективности и понять „условия реальности“»^[12].

Однако подобная критика психоаналитического позитивизма половинчата, так как фактически относится только к его позитивистским положениям. Необходимо отметить, что она включает в себя критику марксизма, марксистского понимания единства мира и единства объективных условий и субъективных факторов. Эта нацеленность на марксизм проявляется у Лоренцера в его критике фрейдо-марксистов Маркузе, Рейха и Фромма^[13] и находит свое явное выражение в таких его высказываниях: «К объективистам следует причислить также тех, кто, признавая значение субъективного фактора и даже призывая к созданию марксистской социальной психологии, пытается тем не менее построить такую социальную психологию на основе категорий позитивистской, идеалистической, биологической и т.д. теорий личности. Историческая конкретность анализа этих исследователей одна лишь видимость. В действительности же неисторическая система понятий и неисторическая методика сводят на нет его историческую полноту. Однако независимо от их скрытого позитивизма… это приводит к схоластическим выводам при разрушении диалектики объективного и субъективного анализа структуры»^[14]. И чтобы не возникло никаких сомнений в том, кого они имеют в виду, Лоренцер^[15] и Хорн^[16] торопятся обвинить критическую психологию (скрыто или явно) в том, что она выступает как «социальная технология» (аналогичную в своей основе аргументацию мы находим и у Сартра^[17]).

Критику герменевтических концепций Лоренцера можно представить себе следующим образом. Основная задача Лоренцера и его основные устремления являются следствием жесткого разделения анализа объективных структур и анализа субъективных структур. Когда эти два вида анализа фактически оторваны друг от друга и связаны только внешне, тогда действительно необходимо искать специфические подходы к психике другого человека и только «понимающий» подход герменевтики представляется единственно возможным. Однако такое представление, как мы уже показали выше, ложно. Из этого разрыва объективной реальности и субъективности вытекает, по сути дела, неспособность субъекта к действиям, противостоящим объективным отношениям, неизменяемость ситуации, в которой он находится, а также существующих общественных отношений. Если терапевтическое действие самоанализа исчерпано, наша самоизоляция от столкновений с действительностью фактически становится непонятной, и тогда эта основополагающая ошибка предстает как обобщенное следствие принципиального отрицания возможности объективного познания психического.

Решающий переход к познанию индивидуальности и субъективности предполагает обстоятельный логико-исторический анализ: прежде всего анализ естественноисторического становления общественного характера индивида и наряду с этим — анализ становления объективной действительности, возникшей путем отчуждения и объективации человеческой сущности, вначале в процессе общественного труда, а затем, разумеется, в ходе становления языка.

Такой аналитический метод применим и по отношению к отдельному индивиду, но в этом случае его субъективность не может быть исчерпывающе понята с точки зрения «изнутри вовне» (так же как и исходя из его внутренних противоречий). Ибо внутренние противоречия являются отражением внешних. Вопреки этим внешним условиям и противоречиям индивид стремится стать способным к деятельности и сохранить эту способность, причем конкретная способность или неспособность к деятельности в любом случае несет на себе печать внешних условий и противоречий. Отрывая индивидов от общественных отношений, мы воспроизводим основную ошибку всех теорий среды, противопоставляющих индивида и общество (причем общество может иметь различные формы). Отдельный пациент (мы приводим пример из области психоаналитической практики) должен признать свое жизненное положение частным случаем общего общественного положения и таким образом открыть и общие, и наиболее подходящие для него возможности решения его проблем. Итак, конкретное важно тем, что оно позволяет пациенту расчленить свои потребности, переключить «эмоциональные оценки» своих жизненных отношений в сферу понятий, чтобы сделать таким образом анализ доступным. Только таким путем он сможет достичь новых жизненных перспектив. Терапевты располагают здесь определенными общими методами, которые ведут к конкретным результатам лечения, а не только абстрактно-догматически предполагают такую возможность (в главе V мы подробно рассматриваем этот вопрос).

Использование логико-исторического метода делает невозможным и все ссылки на материалистические аргументы против объективности познания психического; он ведет к применению всех имеющихся в нашем распоряжении средств познания для достижения в равной мере всеохватывающего и конкретного, а вместе с тем и объективного представления об условиях существования индивида. Поскольку невозможно опровергать данные экспериментов как таковых (то есть догматически!), следует выяснить их конкретное место в рамках общего процесса познания. Этот процесс познания можно вслед за Хааном^[18] расчленить на ряд этапов: 1) наблюдение; 2) анализ результатов наблюдений и установление эмпирических зависимостей; 3) установление поведения исследуемого объекта и эмпирических зависимостей на основе первоначальных данных— прогноз; 4) выработка основных представлений и нахождение теоретических законов, лежащих в основе их объяснения — создание научной теории; 5) дедуктивный вывод одних законов из других — развитие теории; 6) объяснение научных фактов, то есть создание соответствующих теоретических моделей на основе эмпирических взаимосвязей; 7) нахождение эмпирических зависимостей на основе теоретических положений. Ступени 1—3 представляют эмпирический уровень, а ступени 4—7 теоретический уровень процесса познания^[19].

Различие представленных здесь теоретических требований и требований Лоренцера не вызывает сомнений. Хотя с его требованием разработки метапсихологии следует согласиться, но вместе с тем в противоречии с его отрицанием «простой теории отражения»^[20] его представления о построении теории и обеспечении истинности путем достижения согласованности действий у психоаналитиков кажутся поразительно наивными сравнительно с научно-теоретическими и методологическими проблемами формирования теории, несмотря на видимость научности, они ведут лишь к наивному реализму. Разочаровывающий результат рассуждений Лоренцера относительно «человеческой сущности» неслучаен и объясняется отнюдь не только степенью развитости теории. Он пишет: «Ни в самом опыте, ни у экспериментирующих психоаналитиков не имеется предварительного наброска «правильной» жизни. Отвлекаясь от того, что предписанная «истина» и в соответствии с природой фиксированная норма «правильной» жизни как «внеисторически-антропологические константы» относятся к области мечтаний (обе они всегда связаны с общественной практикой, с современным состоянием общественного движения), мы можем утверждать, что ни психоаналитическая методика, ни группы психоаналитиков не могут принять в качестве «правильных» предпосылок жизненно-практических планов непогрешимость истины и обладание «правильными» нормами»^[21]. Однако плюрализация истины ведет к ее ликвидации. Необходимо противопоставить этому научно обоснованное понимание «нормы» и выведенные путем обстоятельного логико-исторического анализа обоснованные масштабы «правильной» жизни.

Иначе говоря, решающее различие между Лоренцером и критической психологией состоит в том, что последняя понимает нормы не как законы природы, стоящие над человеком, которым он либо подчиняется, либо противоречит, но как выражение осознанной человеческой практики. Ведущая же точка зрения состоит в том, что люди в отличие от животных не приспосабливаются к условиям жизни, а оказывают на них активное воздействие в соответствии с уровнем общественного развития и положением классов, слоев и отдельных группировок в общей системе общества.

Таким образом, понятно, что герменевтически обоснованная критика Лоренцером позитивизма не затрагивает его сущности. Прежде всего она неудачна на методологическом уровне, так как свойство номологичности, так же как и феноменализм, и натурализм^[22], — это всего лишь принцип, и поэтому в объективной плоскости решающая недооценка психологического объекта не рассматривается исчерпывающе. Понятно также, что в свою очередь позитивизм не в состоянии путем всеохватывающего логико-исторического анализа воспроизвести развитие взаимозависимостей организма и окружающего мира, человека и мира и понять отдельные категориальные определения как высказывания, относящиеся к реально испытанным ситуациям. Иначе говоря, отрицание естественноисторического становления общественного характера индивида препятствует разработке каких-либо теоретически или практически значимых определений. Критическая психология в этом аспекте предстает, по словам Хольцкампа, как «преодоление научной произвольности при выдвижении психологических теорий»^[23].

Хотя упрек в «натурализме», выдвигаемый Лоренцером против психологического (или психоаналитического) позитивизма, справедлив, основной отличительной чертой последнего является отнюдь не приверженность к эмпирическим данным. Далее Лоренцер совершенно явно отрицает диалектику прерывного и непрерывного как в отношении природы и общества, так и в отношении человеческой природы и человеческой сущности^[24]. Отрицание этой взаимосвязи приводит его к ложным выводам о том, что человеческую субъективность в психоанализе можно сохранить лишь путем отказа от претензий познания на объективность. Отсюда следует не только задача постижения объективной истины, но и субъективистская и спекулятивная защита человеческой субъективности, которая слепа и беспомощна перед реальными общественными условиями.

Критика позитивизма, например, у Рапапорта осуществляется без учета реалистических подходов Лоренцера, который стремился объяснить переживания на основе анализа событий^[25]; Рапапорт в типично позитивистском духе сводит предмет психологии (психоанализа) к внеобщественным проявлениям поведения^[26]. Он занимает реалистическую позицию в вопросе о научно-теоретическом и методологическом статусе психоанализа. «Судя по сегодняшнему положению вещей, не существует какого-либо правила, согласно которому можно было бы отличать истинные объяснения от спекуляций, хотя ex post facta опытный клиницист их прекрасно может различить». И далее: «Таким образом, критическое испытание тезисов частной (клинической) теории психоанализа вряд ли возможно»^[27]. Эта ограниченность критики позитивизма у Лоренцера имеет свои объективные причины: хотя он и преодолел с помощью своей теории форм взаимодействия радикально монистические представления об индивиде и сделал шаг к пониманию его социальной детерминированности, но он отрицает в культурно-релятивистском духе подлинно общественный характер индивида во всей его целостности, решительно исключая из сферы своего рассмотрения материальный жизненный процесс. Поэтому его критика понимания психоанализа у Хабермаса^[28] историко-материалистична только внешне, так как вместо имеющегося у последнего коммуникационно-теоретического идеализма он фактически вводит биологизм «человеческой природы», не разъясняя, как связаны между собой общественный характер труда и общественный характер коммуникации^[29]. Поскольку практически-эмансипаторские перспективы Хабермаса и Лоренцера также не столь уж различны, речь идет либо о «свободной от господства коммуникации», либо о «эмансипаторских рассуждениях»^[30]. Критике должны быть подвергнуты не эти перспективы как таковые, а тот факт, что в данном случае соответствующим образом не поняты основы «обусловленной господством коммуникации» или «разрушения языка», которые определяются видом и характером общественного труда; говоря теоретически, не выявлен характер языка как средства отражения и соответственно субъективная структура.

См.: Lorenzer A. Die Wahrheitder psychoanalytischen Erkenntnis, S. 7. ↑
Ibid., Кар. I, III; см. также: Lorenzer A. Sprachzerstorung uhd Rekonstruktion, Кар. II. ↑
См.: Lorenzer A. Zum Verhältnis von objektiver und subjektiver Struktur. — In: Lorenzer A. Sprachspiel und Interaktionsformen, S. 198. ↑
Lorenzer A. Die Wahrheit der psychoanalytischen Er- kenntnis, S. 107. ↑
Ibid., S. 192. ↑
Ibid., S. 214. ↑
Ibid., S. 167. ↑
Ibid., S. 168. ↑
Ibid., S. 189 f. ↑
Lorenzer A. Über den Gegenstand der Psychoanalyse oder: Sprache und Interaktion, S. 41. ↑
См.: Rapaport D. Die Struktur der psychoanalytischen Theorie. Stuttgart, 1970. ↑
Lorenzer A. Die Wahrheit der psychoanalytischen Erkenntnis, S. 182. ↑
См.: Lorenzer A. Über den Gegenstand der Psychoanalyse oder: Sprache und Interaktion, S. 59 ff. ↑
Lorenzer A. Die Wahrheit der psychoanalytischen Erkenntnis, S. 297. Упрек Марксу в «скрытом позитивизме» такого рода был впервые сделан Хабермасом и получил систематизированную форму у Велльмера. ↑
См.: Lorenzer A. Das Individuum der abstrakten Psychologie bei Klaus Holzkamp. — «Psychologie und Gesellschaft», 1977, H. 3/4, S. 31 f, 36. ↑
См.: Horn K. Identitatsprobleme der Linken? — «Leviathan», 1977, H. 3, S. 348. ↑
См.: Sartre J.-P. Marxismus und Existentialismus. Reinbek, 1964, S. 51 f., 68 ff. ↑
См.: Хаан Э. Исторический материализм и марксистская социология. М., 1971, с. 172—173. ↑
В последнее время вновь интенсивно обсуждаются методологпческие вопросы критико-психологического исследования. Из числа последних работ в этом направлении см.: Haug F. Dialektische Theorie und empirische Methodik. — «Das Argument 111», 1978; Leiser E. Widerspiegelungscharakter von Logik und Mathematik. Frankfurt/M., 1978; Leiser E. Einführung in die statistischen Methoden der Erkenntnisgewinnung. Köln, 1978; Maschewski W. Das Experiment in der Psychologie. Frankfurt/M., 1977. ↑
См.: Lorenzer A. Die Wahrheit der Psychoanalytischon Erkenntnis, S. 254. ↑
Ibid., S. 207 f. ↑
См.: Kahl J. Positivismus als Konservatismus. Eine philosophischen Studie zu Struktur und Funktion der positivisti- schen Denkweise am Beispiel Ernst Topitsch. Köln, 1976, S. 255 ff. ↑
См.: Holzkamp K. Die Überwindung der wissenschaftlichen Beliebigkeit psychologische Theorien dutch die Kritische Psychologie, 2 Teile. — «Zeitschrift für Sozialpsychologie», 1977, H. 1, 2. ↑
См.: Braun K.-H. Einführung in die Politische Psychologie, S. 15 ff, 66 ff. ↑
Cp.: Rapaport D. Die Struktur der psychoanalytischon Theorie, S. 48 f, 74 f. ↑
Ibid, Кар. II. ↑
Ibid, S. 117, 125 f. ↑
См.: Habermas J. Erkenntnis und Interesse. F./M, 1973, Кар. 10, 11; см. также: Lorenzer A. Über den Gegenstand der Psychoanalyse oder; Sprache und Interaktion, S. 135 ff.; Lorenzer A. Die Wahrheit der psychoanalytischen Erkenntnis, S. 61 ff. ↑
Видимое согласие критики Лоренцера с марксистской критикой в свой адрес Хабермас допускает совершенно необоснованно, ставя их на одни и тот же уровень (см.: Habermas J. Erkenntnis und Interesse, S. 382). Это объясняется тем, что ни Хабермас, ни Лоренцер не понимают общественного характера труда. Лоренцер на специфическом общественно-теоретическом уровне в принципе следует Хабермасу. ↑
См.: Habermas J. Erkenntnis und Interesse, S. 72; Lorenzer A. Die Wahrheit der psychoanalytischen Erkenntnis, S. 276. ↑

Оглавление