Олбрайт и жупел гиперкритицизма

Термин «шиперкритицизм» имеет весьма неопределенный смысл: при желании им можно окрестить любую концепцию, в том числе и резонно критикующую ту или другую традицию или точку зрения. Для апологетической библеистики понятие гиперкритицизма стало своего рода жупелом своего рода жупелом, при помощи которого можно пугать всех, кто пытается критически подойти к традиционно-религиозной точке зрения. Найти границу между вполне обоснованной трезвой критикой и «чересчур-критицизмом» — не всегда легко. Есть поэтому возможность зачислить любую критическую концепцию в разряд «гипер», стараясь этим дискре­дитировать ее. Пользуется жупелом гиперкритицизма и В. Олбрайт.

В отношении Нового завета он именует гиперкритическими теории тюбингенской богослов­ской школы Баура и школы голландских исследователей конца прошлого века, возглав­лявшейся Ломаном и Ван-Маненом. Этим теориям, заявляет Олбрайт, археологические от­крытия нанесли coup de grace — последний удар. Та­кое заявление никак нельзя признать обоснованным.

Какие именно взгляды тю­бингенской и голландской школ Олбрайт находит опровергнутыми? Он сообщает об этом. Первая признавала, что «меньше полудюжины книг Нового завета были написаны в первом столетии нашей эры, а евангелие от Иоанна — во второй по­ловине II в.». Что же касается голландцев, то они «отвергают аутентичность всех Павловых посланий, которые они также относят ко II в. н. э. Олбрайт констатирует, что «датировка евангелия от Иоанна первой половиной второго столетия ос­тается популярной в радикальных кругах библеистов до последнего времени». В качестве противовеса этим концепциям он выставляет взгляды некоторых современных библеистов, сложившиеся «под влиянием новых находок». Оказывается, эти находки дают материал в подтверждение точки зрения Ч. Торрея, по которой евангелие от Иоанна «есть перевод арамейского текста, написанного незадолго до 70-го года». Найден, что ли, этот арамейский текст или хоть самый ма­ленький его обрывок? Нет, ничего подобного не найдено, и взгляды Торрея остаются такими же беспочвенными предпо­ложениями, какими они были в начале XX столетия.

Ударом по новозаветной критике Олбрайт считает и то, что «некоторые радикальные ученые, например Эрвин Гуднаф, теперь рассматривают евангелие от Иоанна как самое раннее». Речь идет, таким образом, всего лишь о признании приоритета евангелия от Иоанна относительно остальных трех. Не такой уж это сокрушительный удар! Во-первых, приоритет Иоанно­ва евангелия еще не доказан. Во-вторых, если он даже и бу­дет доказан, это не поколеблет основных положений классиче­ской новозаветной критики, которые заключаются в том, что евангелия были написаны не раньше II в. н. э., притом позже большинства посланий. И ни одно из открытий, сделанных в последние или предшествующие им десятилетия, не опровер­гает этого.

Наконец, последний аргумент, который призван, по-видимо­му, быть решающим. В том же, богатом публикациями 1935 г. X. И. Белл и Т. С. Скит опубликовали хранящийся в Британ­ском музее «большой папирусный фрагмент, содержащий ма­ленькую часть повествования о жизни Христа, которое основа­но на всех четырех евангелиях, включая Иоанна. Автор трак­тует свои источники значительно более свободно, чем считалось допустимым позднейшими гармонизаторами вроде Татиана, писавшего в, конце II в.». До сих пор была известна Гармония (свод, обобщение) четырех евангелий, составителем кото­рой считается Татиан. Вновь опубликованный «маленький обрывок большого фрагмента» датируется не второй половиной II в. как Татианова Гармония, а первой. Но те выводы, которые делает из этого Олбрайт, отсюда не вы­текают.

Если опубликованный отрывок действительно является Гармонией четырех евангелий, то он может свидетельствовать о том, что к моменту его составления они уже существовали и пользовались большей популярностью, чем другие. К середине II в. н. э. они, видимо, в самом деле существовали, чего ново­заветная критика не отрицает. Но нельзя быть уверенным в том, что фрагмент, о котором идет речь, относится к сочине­нию, представляющему собой обобщение канонических еван­гелий, а не самостоятельное, до сих пор остававшееся неизве­стным и не вошедшее в канон евангелие. Не свидетельствует ли обнаруженная его автором и констатируемая Олбрайтом «свобода от своих источников», что мы имеем здесь дело с са­мостоятельным произведением, источниками которого была та же устная традиция, которой питались и авторы канониче­ских евангелий?!

Особый интерес представляют те приемы, при помощи ко­торых Олбрайт изображает торжество традиции над гипер­критицизмом в отношении происхождения Ветхого завета.

Полвека тому назад, говорит он, некоторые европейские ученые «всерьез собирались датировать композицию значи­тельной части еврейской Библии раннеримской эпохой!». К этому Олбрайт добавляет: «Как бы ни казалась такая идея чрезмерно гротескцой, можно еще добавить, что были в то время известные ученые, которые датировали части глав и да­же целые главы Ветхого завета I в. до н. э.» Американский археолог не называет здесь по именам сторонников критикуе­мой им столь ярко гиперкритической точки зрения. И похоже на то, что в одном случае он напрасно бьет в победные литав­ры, а в другом — победил противника, которого в действитель­ности не существует.

Если говорить о композиции Ветхого завета в смысле ут­верждения канона, то не может быть никаких сомнений в том, что это утверждение имело место не раньше I в. н. э. и скорей всего в конце этого века, иначе говоря, даже не в раннерим­скую, а в позднеримскую эпоху. Что отдельные главы тех или иных книг или части этих глав могли быть вставлены в, ветхо­заветные книги очень поздно — в частности, в I в. н. э., — ни­кем и ничем не опровергнуто. Впрочем, нам не известно, что­бы кто-нибудь высказал конкретные предположения на этот счет в отношении определенных фрагментов ветхозаветных книг, поэтому мы и предположили выше, что Олбрайт высту­пает против несуществующего противника.

Посрамление гиперкритицизма достигается им еще по од­ной линии. Речь идет о тех литературных памятниках глубо­кой древности, которые, будучи несравненно более ранними, чем все библейские книги, обнаруживают все же замечатель­ное сходство с ними.

Раскопки в Рас-Шамре обнаружили ряд древнеханаанских литературных памятников, близких по своему содержанию и даже по форме изложения к ряду ветхозаветных текстов — в частности, к псалмам. Между тем эти памятники должны датироваться периодом, во всяком случае не позже II тысяче­летия до н. э. Такое же положение зафиксировано в отноше­нии Притч Соломоновых: ряд египетских и шумерских памят­ников III тысячелетия прямо предвосхищает содержание и форму этой библейской книги. Отсюда делается вывод о том, что Псалмы и Притчи имеют значительно более древнее про­исхождение, чем это считает библейская критика. «Не остает­ся, — считает Олбрайт, — оснований отвергать Давидову да­ту для таких Псалмов; в то же время становится невероятным, что некоторые из них происходят позже IV в. и во времена Макавеев, датировка же II и начала I в. до н. э. вообще не­возможна». Нелогичность такого вывода бросается в глаза.

Вряд ли кто-либо когда-нибудь отрицал, что многие моти­вы и сюжеты ряда библейских книг, написанных сравнительно поздно, имеют весьма древнее происхождение. В течение не только столетий, но даже тысячелетий они существовали в уст­ной традиции до того, как были зафиксированы в определен­ном письменном документе. Помимо того, был и более прямой путь проникновения древних элементов в позже возникавшие библейские книги: авторы последних могли в некоторых слу­чаях просто воспользоваться теми или иными древними про­изведениями в качестве материала, черпая оттуда и идеи, и сюжеты отдельных повествований. Но это никак не снимает того факта, что сами по себе соответствующие библейские книги фиксировались и монтировались в те поздние даты, которые установила для них историческая наука. Обнаружи­вающиеся во многих случаях заимствования из более древних источников, сделанные библейскими авторами, свидетельству­ют не против гиперкритики, а против церковно-синагогальной традиции.

Интересно, что когда Олбрайт подходит к общим выводам и пытается набросать суммарную картину происхождения ветхозаветных книг, он оставляет в стороне свою борьбу с вет­ряными мельницами гиперкритицизма и рисует картину, нахо­дящуюся в довольно удовлетворительном соответствии с вы­водами библейской критики. На основании «внешних данных, извлекаемых из археологических открытий во всех странах вокруг Палестины, особенно Египта, Сирии, Месопотамии и Малой Азии, комбинируя эти данные с другими находками, включающими показания культурных взаимоотношений», аме­риканский археолог дает такую общую картину происхождения Ветхого завета: «Евреи принесли с собой с их первоначальной месопотамской родины священные космогонические легенды. К этим древним легендам, передававшимся словесно на про­тяжении бесчисленных столетий, прибавились поэтические по­вествования патриархов, которые постепенно отлились в фор­му прозаической саги, в которой они и сохранились в еврей­ской Библии. Потом появились потрясающие рассказы об ис­ходе и странствованиях, имевшие хождение в прозе и поэзии вместе с учением и установлениями Моисея. Собранные вместе в различных компиляциях документы Моисеева века постепен­но сформировали единую коллекцию, которая была укомплек­тована в приблизительно современном виде перед Реставра­цией в конце VI в. до н. э. Содержание нашего Пятикнижия вообще много древней, чем та дата, когда оно было, наконец, издано». Можно согласиться со всем, что здесь сказано Ол­брайтом, за исключением заявления о «Моисеевом веке», ни­как не мотивированного и не вытекающего из всего хода из­ложения.

В дальнейшем Олбрайт также неоднократно, сдабривает научное освещение вопроса выпадами против гиперкритициз­ма и реверансами в сторону «Моисеева характера традиций Пятикнижия». Он настаивает на невмещающемся в его же схему «первоначальном ядре Моисеевой традиции» и тут же под дымовой завесой этих благочестивых оговорок сообщает научный материал, в свете которого «Моисеева традиция» оказывается потерявшей всякую реальность.

Вот что Олбрайт говорит о Второзаконии, которое, как из­вестно, религиозная традиция считает неотъемлемой частью Пятикнижия: «Древнее ядро израильской Торы принимало современные формы по мере того, как обрастало новыми час­тями. В начале прибавилась большая историческая компиля­ция, сделанная так называемым Девтерономистом, глубоко религиозным ученым, который, вероятно, жил в конце VII в. до н. э. Этот автор собрал значительное количество материала, начиная с книги Второзакония4 (позже передвинутой из этой коллекции и включенной в Пятикнижие, к которому она факти­чески принадлежит и по своему содержанию) и кончая IV кни­гой Царств». Значит, уж во всяком случае Второзаконие не относится к «Моисееву веку» и написано оно неизвестным автором конца VII в., а никак не Моисеем, который мог жить в XV или самое позднее, в XIII в.! Заклинания против гипер­критицизма здесь явно недействительны — налицо у самого заклинателя концепция, вполне определенно расходящаяся с церковно-синагогальной традицией. Олбрайт ведет историче­скую нить формирования Ветхого завета еще дальше. Через два столетия после деятельности Девтерономиста, по его мне­нию, «была создана компиляция Хрониста, содержащая пер­вую и вторую книги Хроник и книги Ездры и Неемии». Таким образом, и Олбрайт не находит возможным ломать ту схему возникновения ветхозаветной части Библии, которая была соз­дана усилиями нескольких поколений ученых; археологичес­кие открытия не дают для этого оснований ни ему, ни кому бы то ни было.

История происхождения библейских книг, раскрытая нау­кой, не только остается непоколебленной, но с каждым новым археологическим открытием становится все более обоснован­ной и убедительной.