Период двух царств. Войны с Шешенком и Мешей

Лишь для периода после разделения царства на Иудею и Израиль появляются убедительные археологические свидетельства со стороны — из Египта и разных стран Месопотамии. Чем это можно объяснить? Видимо, тем, что, разделившись и став в результате этого значительно слабей, еврейские государства сразу оказались объектом покушений на их самостоятельность со стороны их мощных соседей и, стало быть, предметом их более пристального внимания, так что в памятниках соседних стран Иудея и Израиль стали фигурировать чаще, а это, в свою очередь, сделало более легким обнаружение в них соответствующих упоминаний.

Уже в отношении царствования сына и преемника царя Соломона — иудейского царя Ровоама— найдено не вызывающее сомнений археологическое свидетельство.

В Ветхом завете имеется такое сообщение: «На пятом году царствования Ровоамова Сусаким, царь египетский, вышел против Иерусалима. И взял сокровища дома Господня и сокровища дома царского… Все взял; взял и все золотые щи- ты, которые сделал Соломон». В другом месте этим событиям дается и объяснение. После подробного описания того, как Сусаким «взял укрепленные города в Иудее и пришел к Иеру­салиму», пророк Самей сообщил царю Ровоаму «и князьям Иудеи», что нашествие Сусакима представляет собой кару, посланную Яхве: «Вы оставили меня,— говорит бог,— за то и я оставляю вас в руки Сусакиму». Конечно, данное пророком объяонение причин нашествия Шешенка можно оставить без рассмотрения, но сам по себе факт этого нашествия достовер­но подтверждается археологическими материалами.

В Карнаке (Египет) есть знаменитый храм бога Аммона. На одном из пилонов этого храма обнаружен рельеф, изобра­жающий завоевательную экспедицию фараона Шешенка — об этом прямо говорит надпись — в Палестину. Нет сомнений в том, что это и есть библейский Сусаким. Сопоставление большого количества разных показателей указывает и дату этого похода — около 926 г. до н. э. Сам Шешенк и его покро­витель бог Аммон изображены вместе со Г56 пленными, каждый из которых, видимо, изображает один из палестинских населенных пунктов, покоренных Шешенком; около изображе­ния каждого пленного начертан овал, в котором написано название того или иного города, завоеванного Шешенком. Многие из этих городов, например Таанах, Бетшан, Гибеон, Аялон, Мегиддо, Маханаим, фигурируют в Ветхом завете. Один из населенных пунктов именуется «полем Авраама»; установить, какой именно из палестинских городов имеется в виду, пока не удалось. В общей надписи говорится, что цель экспедиции Шешенка — завоевать всю Палестину.

Мы видим здесь случай подтверждения библейского сооб­щения археологическими данными. Больше того: при помощи этого сообщения мы можем проверить достоверность победной реляции египетского фараона. Известно, что во все времена цари были склонны к хвастовству своими военными подвига­ми и не особенно заботились о том, чтобы их победные реля­ции полностью соответствовали истине. В свете же библейского сообщения надпись и иллюстрации Шешенка выглядят как заслуживающие полного доверия. Будет, пожалуй, небезынтересно добавить к «сказанному, что в 1938—1939 гг. было рас­копано в Танисе погребение Шешенка, где оказалась в полной сохранности его мумия с золотой маской на лице.

Столь же определенное, до, пожалуй, еще более интерес­ное и содержательное археологическое подтверждение одного библейского сюжета мы находим в знаменитой стеле, которая именуется в исторической литературе либо Моавитским кам­нем, либо по имени моавитского царя Меши, по распоряжению которого она была поставлена, — стелой Меши.

В 1868 г. немецкий миссионер Ф. А. Клейн путешествовал по стране, которая в Библии именуется Моавом. Расположен­ная к Востоку от Мертвого моря, она в древности была до­вольно плодородной и богатой, а в настоящее время представ­ляет собой довольно безрадостную картину полупустыни. В селении Дибон, также упоминающемся еще в Библии, Клейн получил сведения о том, что вблизи этого селения на земле среди груды развалин лежит некий древний камень, исчер­ченный непонятными письменами. Путешественник немедлен­но отправился туда и увидел предмет, несомненно, заслужи­вающий внимания: массивный черный базальтовый монолит, на одной стороне которого высечена надпись из 34 строк. Он не мог ни определить древность находки, ни, тем более, прочесть надпись, но почувствовал, что имеет дело с очень древним памятником. Наскоро и неумело Клейн зарисовал общий вид камня и скопировал несколько строк надписи, пос­ле чего, приехав в Иерусалим, стал хлопотать через прусского консула перед правительством об отпуске средств на приоб­ретение памятника у его владельцев.

Тем временем камнем заинтересовался сотрудник фран­цузского консульства в Иерусалиме Клермон-Ганно, который, не в пример Клейну, был весьма образованным востоковедом. Через своих информаторов из местного (арабского) населения Клермон-Ганно принял меры к ознакомлению с памятником и к его описанию. Сам он до поры до времени не рисковал отправляться в Дибон и непосредственно на месте исследовать камень, а тем более вести переговоры о его покупке, так как были сведения о том, что местные жители относятся враждеб­но ко всем таким попыткам европейцев. Направленные Клермон-Ганно в Дибон арабы Селим и Якуб не только зарисовали памятник, но и попытались даже снять с него гипсовый сле­пок— эстампаж. Правда, Якубу пришлось сорвать эстампаж с камня до того, как он успел высохнуть, так как собравшиеся вокруг жители хотели его просто уничтожить; да и в последо­вавшей затем свалке эстампаж был довольно сильно повреж­ден. Но этим трудности не ограничились.

Ни Клейну, ни Клермон-Ганно, ни английскому капитану Уоренну, который тоже включился в охоту за памятником, не пришлось уже увидеть его целым. Жители Дибона по не вполне понятным для нас побуждениям решили его разломать: то ли они считали, что за продажу отдельных кусков выручат в сум­ме больше, чем за целый камень, то ли, .возможно, сам интерес неверных к подозрительному камню показался им проявле­нием неких нечестивых замыслов… Во всяком случае, они осуществили свое варварское намерение — разогрели камень и стали обливать его холодной водой, в результате чего он развалился на куски. В дальнейшем, когда все куски были собраны, пришлось проделать кропотливую и трудную работу по восстановлению первоначального вида памятника и по про­чтению надписи, причем все-таки немалую услугу оказали в этом сделанные Клейном и арабами первоначальные зари­совки и эстампажи. Работа была чрезвычайно сложной, но памятник заслуживал того, чтобы над ним потрудились.

Большая часть осколков камня оказалась в руках Клер­мон-Ганно, и он передал их в парижский музей Лувр. Восем­надцать мелких осколков были приобретены Уоренном. Некоторое время шла борьба между Лувром и Английским археологическим обществом за то, в чьих руках должны со­средоточиться все осколки камня. Победил в этом вопросе парижский музей, и теперь древний памятник является одним из его ценнейших экспонатов.

Черный базальтовый камень оказался памятной стелой, воздвигнутой в начале IX в. до н. э. моавитским царем Меши. Далеко не все слова и буквы, которые были начертаны на нем, сохранились, и не все из сохранившихся оказалось возмож­ным расшифровать. В том, что расшифровано, царь сообщает о себе, что он — «Меша, сын Кемошмалаха, царь Моава, дай- бонит (то есть обитатель Дибона)» и что он поставил этот камень в ознаменование того, что бог Кемош «спас его от всех царей и усладил его взор на всех его ненавистниках». Дальше говорится более конкретно о самих этих ненавистниках и вы­ясняется, что в основном это израильтяне. «Царь израиль­ский — тот теснил Моава много дней, потому что гневался Кемош на страну свою. И наследовал ему сын его, и сказал также он: «Буду теснить Моава». Как и следовало ожидать — иначе Меша не поставил бы стелу, — зловредные намерения Израиля не осуществились; наоборот, похваляется моавитский царь, «я усладил мой взор на нем и на его доме, и Изра­иль совершенно погиб навеки». Дальше идет изложение этих событий. Построил-де израильский царь город Атарот, «и я воевал против города, и взял его, и истребил все население города, как угодное зрелище для Кемоша и Моава». Но Ке- мошу этого показалось -мало, и он приказал: «Иди, отними Нево у Израиля». Нельзя было не повиноваться богу: «и я по­шел ночью и воевал против него, от появления утренней зари до полудня, и взял его, и истребил всего его: семь тысяч граж­дан, и рабов, и гражданок, и рабынь, потому что Аштар-Кемошу я посвятил его». Потом царь израильский построил еще один город — Пассу, но и оттуда выгнал его Меша при помощи бога Кемоша. Дальнейшее содержание надписи более мирного порядка; рассказывается о строительных работах, которыми Меша считает себя прославленным, причем он особо упоми­нает о том, что использовал на этих работах пленных израиль­тян. Так как надпись, видимо, еще продолжалась и ее послед­няя часть нам неизвестна, то можно лишь строить догадки насчет возможного содержания недостающей части, но и то, что нам оказалось доступным, весьма интересно и наводит на ряд размышлений.

Не подлежит сомнению, что стела и надпись относятся к тому самому моавитскому царю Меше, или Месе, о котором говорится в Библии,— III глава IV книги Царств почти вся посвящена рассказу о войне между евреями и моавитянами под предводительством Меши.

Раньше, повествует Библия, этот моавитский царь платил царю Израиля регулярную дань в размере «ста тысяч овец и ста тысяч неостриженных баранов». Когда умер израильский царь Ахав, Меша «отложился» и перестал платить эту дань. Преемник Ахава Иорам предпринял карательную экспедицию против моавитян, причем привлек к участию в ней царя иудей­ского Иосафата и некоего безымянного «царя едомского». Поход их через едомскую пустыню был очень тяжелым, ибо «не было воды для войска и для скота, который шел за ними». Через семь дней царь даже заподозрил бога Яхве в том, что он нарочно заманил израильтян в едомскую пустыню, чтобы предать в руки Меши. Помог делу пророк Елисей, который оказался при войске. Обругав предварительно израильского царя за блуд с языческими богами, Елисей все же снесся с Яхве и получил от него весьма благоприятное пророчество, которое очень быстро исполнилось. К утру «вдруг полилась вода… и наполнилась земля водою». Подошедшим и устремившимся в контратаку моавитянам эта вода показалась крас­ной; они решили, что это кровь, появившаяся оттого, что в ла­гере противника возникли междоусобия, «сразились цари между собою и истребили друг друга». Из такого объяснения, естественно, возникло решение: «теперь на добычу, Моав». Однако, как и следовало ожидать по пророчеству Елисея, моавитяне были разгромлены и «побежали от них, а они про­должали идти на них и бить моавитян». В полном соответст­вии с традиционными указаниями Яхве победители разверну­лись вовсю. «И города разрушили, и на всякий лучший участок в поле бросили каждый по камню, и закидали его; и все про­токи вод запрудили, и все дерева лучшие срубили, так что оставались только каменья в Кир-Харешете». Царь Меша после отчаянной попытки пробиться заперся в крепости, но когда не оставалось уже никаких надежд на благополучный исход, «взял он сына своего первенца, которому следовало царствовать вместо него, и вознес его во всесожжение на стене». На осаждавших это произвело такое сильное впе­чатление, что они «отступили… и возвратились в свою землю». На этом библейское повествование о Меше и взаимоотноше­ниях с ним евреев кончается.

Легко заметить, что разница между двумя повествования­ми очень велика. Каждая из сторон объявляет себя победи­тельницей, да и само описание хода событий в двух вариантах не сходится ни в одном (пункте. Может быть, в не дошедшей до нас части надписи на стеле сообщалось и о событиях, о ко­торых рассказывает Библия. Но в самой-то Библии уж во вся­ком случае ничего не говорится о тех поражениях, которые, судя по надписи Меши, понесли Израиль и Иудея от моавитян.

Это может свидетельствовать лишь о том, что в ветхоза­ветные времена объективность информации не стояла на боль­шой высоте: оказывается, Меша спасся от рук израильтян и иудеев только жертвой собственного сына, а уж о том, что он громил их, разрушал их города и строил свои собственные при помощи еврейских пленных,— нет и речи. Таким образом, можно сделать вывод, что стремление «улучшить историю» отнюдь не чуждо не только человеческим, но и божественным произведениям. Но это не единственный вывод, который мы можем сделать из сопоставления надписи Меши с Ветхим заветом.

Прежде всего, мы устанавливаем здесь, что повествование III главы IV книги Царств заключает в себе некое историче­ское ядро — моавитский царь Меша не только существовал, но и вел войны с Израилем и Иудеей. Конкретная картина этих войн искажена в Библии не только тенденцией к замал­чиванию своих поражений, но и недостаточной осведомленно­стью автора в конкретных обстоятельствах описываемых им событий. Так, например, он пишет об участии эдомитского царя в экспедиции против Меши совместно с Иосафатом, а между тем, как категорически утверждает III книга Царств, в это время никаких эдомитских царей не было, ибо Эдом на­ходился под нластью Иудеи и правил там царский наместник. Очевидно, рассказ записан в данном случае через много вре­мени после тех событий, о которых он повествует.

Сопоставление надписи с Библией дает основание и к не­которым выводам, характеризующим близкое родство религи­озных верований нееврейских народов Ближнего Востока с древним иудаизмом. По Библии, божественный покровитель древних евреев — Яхве; точно таковы же функции бога Кемо­ша в отношении моавитян. В Библии всякое несчастье, которое приключается с набранным народом, находит свое объяснение в том, что на него прогневался его собственный бог Яхве. Меша тоже объясняет утеснение, которому он «много дней» подвергался со стороны израильтян, тем, что «гневался Кемош на страну свою». И наконец, мы находим точную параллель в характере руководства, которое осуществляют по отноше­нию к своим народам Яхве и Кемош, в частности, как они учат свои народы вести себя в отношении других народов. Меша напал на Нево потому, что «сказал ему Кемош». Изра­иль тоже нападает на ханаанские города и разоряет их не по собственной воле, а по приказанию своего бога Яхве. И гнусно-кровавые методы ведения войны — те же. Меша бес­пощадно истребляет мирных жителей — свободных и рабов, мужчин и женщин для того, чтобы доставить Кемошу угодное для него зрелище; он посвящает свои жертвы Аштар-Кемошу. Как много раз сообщается в разных ветхозаветных книгах — особенно в книге Иисуса Навина, — так же воевали и зверст­вовали древние израильтяне, уверенные в том, что именно такого поведения требует от них Яхве. Любопытно отметить, что самый глагол haram, который употребляет Меша для обо­значения «посвящения» в смысле истребления, совпадает с древнееврейским словом «херем», много раз фигурирующим в Ветхом завете для обозначения того, что все население за­воеванного города «предается заклятию» и полностью истреб­ляется. Языковое совпадение не представляет собой здесь ни­чего необычного, так как и моавитяне и израильтяне были семитами и говорили на родственных языках, если не на раз­ных наречиях одного и того же языка.

Через три тысячи лет после того как происходили события, нашедшие свое отражение в Библии, мы имеем возможность сказать о некоторых из них: да, археология подтверждает, что эти события были, и вносит в их библейское описание ряд поправок и уточнений.