Заключение

Для иудаизма и всех ответвлений христианства Библия как была, так и остается «священным писанием», наиболее авторитетным догматическим, культовым и морально-этическим документом. Это, настойчиво твердят богословы на протяжении тысячелетий, не человеческое произведение, а боговдохновенная (у русских богословов обычно применяется формула — богодухновенная) книга, продиктованная земным авторам самим богом или одной из его «ипостасей» — святым духом. Она содержит в себе поэтому наивысшую непогрешимую мудрость, святость, красоту и все вообще мыслимые совершенства. Не только религиозные деятели, но и политики и светские идеологи современной буржуазии не жалеют самых пышных слов для ее прославления и возвеличения.

Церковники и буржуазные политики постоянно расписываются в своей преданности и любви к Библии. Небезызвестный Джон Фостер Даллес утверждал, что «Библия есть величайшая из всех книг» и что она сыграла важнейшую роль во всей истории США. Даллес находил в ней руководство по американскому образу жизни, он считал ее символом американизма. По мнению французского католического богослова Даниеля-Ропа, как и многих других богословов и богословствующих философов-идеалистов, вся цивилизация, точней сказать, современная «западная цивилизация», основана на Библии. Этот автор ссылается и на «глубокое высказывание» поэта Поля Валери о том, что «западная цивилизация бази­руется на трех основаниях: греческом разуме, римском поряд­ке и иудейско-христианском духе». Третье же «основание» и есть не что иное, как Библия, и это — главное основание, ибо «без нее Запад не был бы тем, что он есть».

Ту же точку зрения выражает лидер идеалистической фи­лософской школы экзистенциализма Карл Ясперс. Проблема Библии, говорит он, есть «проблема западных стран», и вопрос о том, «что будет с библейской религией, есть вопрос жизни и смерти западной цивилизации». На этом основании Ясперс ратует «за библейскую религию» — этим лозунгом озаглавлен один из основных разделов его книги «Философская вера». Он требует философствования только на библейской основе. Больше того, он утверждает, что иначе и не бывает: «Мы фи­лософствуем из библейской религии и получаем здесь незаме­нимую истину»; «Библия и библейская религия есть основа нашего философствования, постоянный ориентир и источник незаменимого содержания». А как же быть с тем фактом, что многие вполне «западные» философы мыслили не столько по Библии, сколько против Библии? На это у Ясперса есть зара­нее приготовленный ответ — не очень вразумительный, но абсолютно категорический: «Западное философствование — всегда с Библией, даже тогда, когда оно против нее борется». Поэтому еще и еще раз «содержание Библии не может быть для нас заменено никакой другой книгой».

Ясперс предвидит весьма серьезные изменения в идеологии общества, он говорит о неизбежности такой радикальной пере­стройки людей «до последнего индивидуума», какой история никогда до сих пор не знала, причем эта перестройка коснется прежде всего «религиозных форм достоверности». Но дол­жно ли человечество в ходе этой перестройки потерять «веч­ную истину библейской религии»? Ни в коем случае, «невоз­можно даже представить себе, что можно поставить на ее место». Во всяком случае, не философию, ибо философия не’ может дать человеку того, что ему дает религия», и к тому же «философские учения держатся в народе через религиозную веру». Поэтому «философия оставляет для религии свободное пространство», и в этом пространстве должна царствовать Библия как совершенное воплощение религиозной веры. По­этому «философия вступается за библейскую религию».

Действительно, идеалистическая философия заступается теперь за Библию и библейскую религию самым активным образом. И не только философия. В мире существуют могуще­ственные силы и группы, заинтересованные в широчайшем распространении Библии среди народных масс и в том, чтобы всеми средствами поддерживать ее репутацию как священней­шей книги, как Книги Книг.

Для чего это делается, в чьих интересах?

* * *

Религия претендует на то, чтобы управлять всеми сторона­ми жизни человека, а стало быть, и человеческого общества в целом. Книга, признаваемая священной сотнями миллионов, должна их каким-то образом ориентировать в основных воп­росах личного и общественного поведения. Если Библия яв­ляется, как ее аттестуют идеологи иудейско-христианских ре­лигий, Книгой Жизни, то она должна указывать почитающим ее правильный выбор жизненного пути.

И действительно, апологеты библейских религий не удовле­творяются ее ролью как вероисповедного культового доку­мента. Они оперируют понятием «библейского мировоззре­ния», охватывающим все стороны идеологии современного че­ловека и указывающим ему, в частности, путь, по которому он должен идти в своей общественной жизни и деятельности. В этом смысле Библия приобретает значение своего рода по­литической платформы. О таком вполне актуальном значении и использовании Книги Книг свидетельствует хотя бы тот факт, что писания клерикальных публицистов нашего времени постоянно оперируют понятием «библейского пути» спасения человеческого рода от всех социальных неустройств.

Для каждой исторической эпохи, для каждого общества на любой ступени его развития -самым насущным и важным яв­ляется вопрос, каковы пути дальнейшего развития, каковы судьбы данного общества и классов, его составляющих. Эта решающая для каждого общества проблема приобрела осо­бую остроту в наши дни.

Человечество пришло к такому положению, когда жизнь властно требует новых путей, связанных с коренной реконст­рукцией всех общественных отношений. В мире уже сущест­вует новая, социалистическая система, воплощающая эти пути и открывающая перед человечеством грандиозные перспек­тивы процветания и благоденствия. Одновременное и парал­лельное существование социалистической и капиталистической систем с исключительной ясностью свидетельствует о том, что человечество стоит перед выбором пути своего дальнейшего развития. Народы мира кровно заинтересованы в том, чтобы борьба двух систем приняла характер не военного столкнове­ния, грозящего населению земного шара неисчислимо катаст­рофическими последствиями, а мирного соревнования — преж­де всего на научно-техническом и экономическом поприще. Это соревнование не может, однако, ограничиться технико­экономической областью человеческой жизни и деятельности. А идеологическим узловым пунктом всестороннего соревнова­ния двух мировых систем является борьба мировоззрений. Вполне понятно, что решающий момент этой борьбы разыгры­вается вокруг вопроса о дальнейших путях общественного развития.

Основным элементом идеологии «библейского пути» яв­ляется положение о том, что существование ветхозаветного Яхве и новозаветной Троицы гарантирует справедливость и правильность всех мировых порядков, а если чего-нибудь и не хватает в идиллической картине управляемого Провидением мира, то опять-таки существование старого Яхве вкупе со всей Троицей обеспечивает неизбежное грядущее исправление всех социальных зол. Современные богословы, как иудейские, так и христианские, изображают именно бога гарантом справед­ливого общественного порядка. Что это означает в примене­нии к реальной общественной действительности?

Гарантируемая богом социальная справедливость, которую человечество должно найти на библейском пути, означает не что иное, как закрепленный на веки вечные капитализм. Пыш­ная словесность, которой расписывается вполне угодный богу библейский путь, призвана скрыть то очевидное обстоятельст­во, что он просто никуда не ведет, ибо ориентирует на ликви­дацию социального зла в потустороннем мире с тем, чтобы на земле все оставалось по-прежнему.

Не следует, однако, думать, что идеологи библейского пути сводят его только к чаянию загробного воздаяния и к пас­сивному ожиданию второго пришествия Спасителя. Они вы­двигают перед верующими и более актуальные задачи, выте­кающие из библейского мировоззрения. В общем, эти задачи, если отвлечься от специфически богословской церковной тер­минологии, в которой они формулируются, заключаются в поддержании современного капиталистического статус-кво (существующего положения). Библия используется при этом для того, чтобы доказать, с одной стороны, соответствие капи­талистических порядков ее общественному идеалу и, с другой стороны, наличие в ней программы такого усовершенствова­ния этих порядков, при котором они просто не будут отличать­ся от условий царствия небесного.

Понятно, чем прельщает буржуазных идеологов библейский путь: он совершенно безопасен для капиталистического строя и для тех классовых группировок, которые при капитализме составляют вершину общественной пирамиды. Но, конечно, ни один проповедник не сможет объяснить, почему теперь, в ито­ге почти двух тысячелетий широчайшего распространения, а в ряде стран — фактического господства библейской религии, — приходится ставить вопрос о спасении человечества. Казалось бы, идя по совершенно спасительному библейскому пути, че­ловечество должно было давно уже прийти к идеальному об­щественному строю!

Это один из тех проклятых вопросов, на которые ни один церковник и богослов не может дать мало-мальски вразуми­тельного ответа. Не могут они, впрочем, членораздельно объя­снить и само содержание того социального учения, которое предлагают верующим извлекать из Библии.

Туманный, но вполне благочестиво звучащий лозунг биб­лейского пути нужен современным эксплуататорским классам и их церковной агентуре для прикрытия их основной цели­не выпускать из своих рук господство над народными масса­ми. Библия необходима в качестве непререкаемого авторитета для масс. «Без авторитета, — говорит Карл Ясперс, — невоз­можна никакая человеческая жизнь». Массам нельзя предо­ставить возможность жить и мыслить, как они сами хотят. То, что Церкви претендуют на руководство народами, имеет под собой, как считает Ясперс, вполне реальные основания, эта претензия должна быть признана обоснованной. «Церкви видят необходимость руководства массами, необходимость об­щепринятых картин действительности, необходимость упоря­доченной традиции. Их претензия на всеохватывающую истин­ность предполагает контроль над действиями отдельного чело­века и руководство его общественной деятельностью». По существу, как видим, просвещенный мыслитель середины XX в. не прочь воскресить теократический идеал средневековья, ему мерещится церковное руководство не только над «картинами действительности», не только в абстрактно-идеологической области, но и в практике, в общественной жизни. Ясперс вся­ чески поддерживает претензии церковников на руководство, И Библия, по его мнению, есть лучшее орудие обоснования этих претензий. «Авторитет, — говорит он, — есть не только… руководство через институты и их представителей — духо­венство, но также через почтение и доверчивое прислушивание к руководству духом великого прошлого — трехтысячелетней давности». Поскольку люди верят Библии, надо это полностью использовать: ведь «здесь люди ожидают увидеть истину»! Чего же больше нужно?!

Особенно ценна, утверждает американский теолог Осборн, содержащаяся в Библии «идея руководства». Там, правда, речь идет о божьем руководстве человеком, а не о руководст­ве одних людей другими. Но на это Осборн призывает не обращать внимания, ибо главное — то, что сама идея руковод­ства есть христианская идея, идущая из Библии. А эта идея представляет большую ценность для американского и всякого иного империализма.

Пикантно звучит в устах Осборна признание того, что аме­риканская пропаганда «идеи руководства» исходит вовсе не из библейских учений, а из куда более практических причин и соображений. «Можно допустить, — говорит он, — что глав­ным фактором в доктрине руководства были скорей «укусы необходимости», чем особое проникновение в Библию». Но использование Библии дает возможность маскировать требо­вания своекорыстной империалистической необходимости, придавая им возвышенный и облагороженный религией вид: в Библии «руководство проповедуется, изучение ее различны­ми группами (мужчины, женщины, молодежь, церковные кол­лективы) заставляет людей относиться к вопросу серьезно…». Это уже весьма ценно для тех, кто претендует на «руководст­во» всем человечеством. Тем более, что само это несознатель­ное человечество почему-то не чувствует никакой необходи­мости в американском руководстве… С плохо разыгранной наивностью Осборн жалуется: «Европейцы теперь не знают эту доктрину («доктрину руководства». — И. К.) под ее име­нем, они не видят и ценности включения этой идеи в их документы. Американец не может понять этого отвращения». И именно на Библию Осборн возлагает часть своих надежд: она поможет преодолеть отвращение европейцев к американ­скому «руководству».

Итак, нужно, чтобы Библия была авторитетна в широких народных массах, — только тогда она может играть сущест­венную роль в борьбе реакционных сил старого мира за со­хранение своего господства. Но какими средствами можно под­держивать ее авторитет, когда в ходе научного и культурно­го развития человечества «священная» книга иудаизма и хри­стианства поставлена на ее действительное место в ряду не менее и не более священных книг всех других религий? На чем основывают апологеты Библии свои утверждения о ее высочайшей авторитетности, о ее вечном и непреходящем зна­чении? Их традиционная аргументация по этому вопросу мо­жет быть сведена к следующим пунктам:

1) Происхождение Библии — сверхъестественное, ее источ­ник — божественное откровение, данное людям.

2) В Библии содержится высочайшая мудрость, с которой не могут сравниться никакие достижения человеческого разу­ма, никакие завоевания науки.

3) Библия оказывает на людей облагораживающее воздей­ствие содержащимся в ней сводом правил нравственного поведения и своими художественными красотами.

К этим давно пребывающим в обращении доводам идеоло­ги религии систематически прибегают и теперь. Они не могут, однако, не видеть того, что в наше время на той ступени, которой достигло сегодня человеческое знание и умение, вся эта аргументация оказывается до неприличия слабой.

Рассмотрим каждый из перечисленных «доводов» по от­дельности.

* * *

Для критической мысли само понятие богодухновенности во все времена должно было представляться неубедительным и странным. Основная его слабость заключается в том, что оно никак не может быть доказано и обосновано. Ссылка на то, что такая-то книга является богодухновенной и потому — абсолют­но авторитетной, сама нуждается в доказательстве своей ис­тинности. В самом деле, почему я должен считать, что богодухновенна именно Библия, а не «Слово о полку Игореве»? Здесь приходится просто слепо довериться какой-то группе богословов и проповедников; но почему им нужно верить и почему именно этой группе, а не любой другой?

Такого рода размышления и раньше смущали самых ве­рующих людей. Но положение в этом отношении стало все больше усложняться по мере того, как рационалистическая, филологическая и историческая критика Библии разбиралась в этом религиозном документе все конкретнее и глубже. Церковникам становилось все более трудно оставаться на пози­циях общего решения вопроса о безусловной богодухновенности Библии, ибо обнаруживались факты, которые никак не могут быть примирены с этим решением.

Непонятной оказалась пестрота стиля различных библей­ских книг. Почему, в самом деле, дух божий должен был в книге Исайи говорить изысканным языком, «высоким шти­лем», в книге Иеремии — грубым и шероховатым языком малообразованного деревенского жителя, в книге Иезекииля — как взвинченный экзальтированный истерик, в Песни Песней — как поэт-лирик, в евангелии от Луки — как почти бесстрастный объективный повествователь, а в Апокалипсисе — как фантаст с мрачным и зловещим воображением? Уж несравненно логич­ней и правдоподобней было бы предположить, что все библей­ские произведения носят на себе печать индивидуальности их земных авторов и что, следовательно, богодухновенность не должна распространяться, по меньшей мере, на язык и стиль этих произведений. На это приходится пойти с тем большей необходимостью, что, например, греческий язык, на котором написаны книги Нового завета, признан специалистами весьма несовершенным и грубым, с большим количеством граммати­ческих ошибок. Само собой разумеется, что приписать Всеве­дущему плохое знание греческого или какого-нибудь другого языка — совершенно невозможно. Надо искать другой выход.

Положение еще больше осложняется, когда возникает во­прос о внутренней непоследовательности и противоречивости содержания Библии, о наличии в ней огромного множества несуразиц и внутренних противоречий, массы географических, исторических и подобных им ошибок. Чем больше таких оши­бок и противоречий обнаруживалось в библейских книгах, тем сложней оказывалась проблема богодухновенности «священ­ного писания». Перед богословами стоит исключительно труд­ная, по существу неразрешимая проблема такого объяснения этого конфузного положения, при котором, с одной стороны, можно было бы не отрицать совершенно очевидные факты, а с другой стороны, не пострадала бы богодухновенность.

Наиболее «дешевым» способом отделаться от докучных и опасных вопросов, связанных с богодухновенностью всех странных до нелепости библейских казусов, является ссылка на ошибки, сделанные переводчиками и переписчиками. Но ссылки на переводчиков не спасают дела. В большинстве случаев нетрудно доказать, что перевод здесь ни при чем, ибо данная нелепость наличествует в самом содержании Библии и фигурирует как в древнееврейском тексте, так и в греческом переводе «70 толковников» и в латинской Вульгате. Утвер­ждать же, что виноваты переписчики, наделавшие ошибок, — опасно для авторитета «священного (писания». Так как эти «ошибки переписчиков» фигурируют в самых древних из до­шедших до нас рукописей Библии, то стоять на такой точке зрения — значит давать возможность сомневаться в подлин­ности любого библейского текста, подозревая его в том, что он явился продуктом ошибки переписчиков. Поэтому церковни­ки сравнительно редко прибегают к аргументу «от переписчи­ков» и, наоборот, стараются обычно оставлять в тени вопрос о*б их деятельности даже тогда, когда те или иные их ошибки или намеренные искажения, например вставки или, наоборот, сокращения текста, раскрываются библейской критикой.

К тому же главная беда и главное затруднение заключают­ся не столько в отдельных разночтениях и противоречиях, со­держащихся в библейском тексте, сколько во всем его содер­жании. Ведь никак нельзя свалить ни на переводчиков, ни на переписчиков фантастичность и предельную примитивность повествования книги Бытия о сотворении мира и человека, вопиющую безнравственность многих библейских поучений и рассказов, человекоподобность библейского бога. Приходится искать благовидное объяснение каждому такому неприличному случаю.

Некоторые возможности маневрирования в этом вопросе теологи нашли в концепции так называемого невербального откровения, по которой богодухновенны лишь идеи, содержа­щиеся в Библии, а словесное выражение этих идей принадле­жит земным авторам. Крайним выражением этой точки зрения является признание того, что сами сюжеты библейских мифов и повествований должны быть отнесены за счет людей, писав­ших библейские книги, а богодухновенными надо считать лишь общие идеи; в каждом, мол, случае из божественного источника происходит лишь «мораль сей басни», а сама басня сочинена баснописцем и имеет, стало быть, не божественное, а человеческое происхождение. При таком решении вопроса, кстати говоря, ни одно библейское повествование не может претендовать на историческую достоверность.

Что же тогда остается от богодухновенности? Она оказы­вается таким же мифом, как те, которые в изобилии наличе­ствуют на страницах Библии. Особенно ясным делается этот факт в свете разбора вопроса о пресловутой мудрости, якобы заключающейся в библейских книгах.

Если бы действительно Библия содержала в себе ту неви­данную удивительную мудрость, о которой так любят распро­страняться иудейско-христианские проповедники, то это, конеч­но, было бы важнейшим аргументом в пользу ее авторитетно­сти и величайшей ценности для человечества. Это в большой степени компенсировало бы и указанные выше, мягко выража­ясь, слабые места учения о ее богодухновенности. В самом де­ле, если книга учит людей величайшей мудрости, то, может быть, не так уж существенно, что ее происхождение оказыва­ется не небесным, а земным, не божественным, а человеческим?!

Под мудростью следует, очевидно, понимать прежде всего то, что учит людей истине, что дает им глубокое проникновение в сущность явлений природы и общества, что просвещает че­ловека относительно его самого и всех других людей, относи­тельно истории возникновения и развития природы, человека и общества. Короче говоря, речь идет о той картине мира, которую Библия раскрывает перед человеком, читающим ее и относящимся с доверием к тому, что она ему сообщает.

Можно ли, однако, найти в Библии такую картину мира? При всей противоречивости и пестроте библейских повествова­ний, а также и идей, которые могут быть выводимы из этих повествований, в этой пестрейшей мозаике библейских тек­стов можно все же найти некие ведущие нити, дающие об­общающую картину. В Библии действительно можно вычитать какую-то общую картину мира, и в этом смысле ее современ­ные апологеты имеют некоторые основания говорить о «библей­ском мировоззрении». Правда, они вкладывают в это понятие то содержание, которое им нужно и выгодно; очень часто это содержание идет вразрез с действительным содержанием биб­лейских легенд и поучений; еще чаще то или иное современное толкование библейской картины мира согласуется с одними библейскими текстами и противоречит другим, что совсем не удивительно, если иметь в виду вообще характерную для смысла библейских книг противоречивость. Но нам нужно сейчас отвлечься от всевозможных толкований и кривотолкований смысла Библии и рассмотреть этот смысл таким, каким он выглядит в самих библейских текстах.

Общеизвестно содержание космологических, космогониче­ских, антропологических и им подобных библейских легенд. Записывая аналогичные легенды у народов Океании, Австра­лии, Южной Америки и т. д., этнографы и фольклористы не ищут в них никакой особой мудрости. Они изучают их при помощи специфических приемов своей науки, подвергают их анализу с точки зрения лингвистической, литературно-фор­мальной, сравнительно-этнографической, религиозно-историче­ской. В огромнейшем количестве всевозможных мифов и ска­зок, записанных у различных народов земного шара, оказалось очень много общего по содержанию и даже по форме с библей­скими легендами; знаменитый английский этнограф Дж. Фрэ­зер потратил немало усилий на установление параллелей и аналогий между произведениями фольклора современных от­сталых народов и библейскими сюжетами. Культурный и умст­венный уровень тех и других легенд вполне сравним, а в ряде случаев здесь можно констатировать сходство, близкое к тож­деству. И в этом нет ничего удивительного, ибо библейские представления о мире складывались в тот период, когда народ, являвшийся их автором, стоял примерно на той же ступени культурного и умственного развития, что и те народы, у ко­торых в наше время записываются соответствующие сказания.

Правда, в течение почти целого тысячелетия, на протяже­нии которого постепенно появлялись различные книги Ветхого завета, знания людей о природе росли и развивались, так что в начале нашей эры, когда стали появляться книги Нового за­вета, очень многое в ветхозаветной картине мира должно было уже представляться примитивным и устаревшим. Но оно было к этому времени окружено ореолом святости, освящено репу­тацией богодухновенности и непогрешимости, так что критике не подлежало и вошло поэтому в неприкосновенном виде в свя­щенные книги как иудаизма, так и христианства.

В данном случае произошло то, что обычно бывает с от­жившими, ставшими уже анахронизмом, идеологическими явлениями, искусственно законсервированными при помощи религиозных предписаний: мертвое реакционное содержание отжившей идеологии держит в плену общественное сознание, которое под влиянием прогресса производительных сил, успе­хов развития материальной и духовной культуры уже перерос­ло этот старый, канонизированный религиозными предписа­ниями уровень. «Мертвые повелевают» — так называется один из романов испанского писателя Бласко Ибаньеса; в этом на­звании ярко выражена та идея, что традиции и нормы, создан­ные предшествующими поколениями давно умерших людей, тяготеют над сознанием живых.

Ветхозаветная картина мира была анахронизмом уже в пе­риод возникновения христианства, ибо развитие культуры и, в частности, науки античного мира выработало к этому времени несравненно более близкие к истине представления. Но наряду с линией науки и материализма, в борьбе с ней шла линия религии и идеализма, унаследовавшая содержание пред­шествующих ступеней религиозно-мифологического мышления. Складывавшиеся социальные отношения и условия классовой борьбы определяли, какие именно мифы, какие религиозно-­фантастические представления прошлого имели наибольшие шансы на то, чтобы в ходе развития религиозной идеологии уцелеть и лишь подвергнуться известным изменениям в соот­ветствии с новой социально-исторической обстановкой.

Система мифологических представлений Ветхого завета в начале нашей эры давала подходящий материал для построе­ния новой религиозно-мифологической системы, в которой на­ходили свое выражение надежды и чаяния угнетенных масс Римской империи, потерявших перспективу улучшения своего положения средствами реальной классовой борьбы. Ветхоза­ветная картина мира была воспринята вновь возникшей рели­гией как ее основание и исходный пункт. Бог Яхве-Саваоф оказался одним из ипостасей Троицы, миф о грехе Адама и Евы получил свое продолжение в учении об Иисусе Христе, пожертвовавшем собой для того, чтобы снять с человечества проклятие первородного греха и тем спасти его. Ветхозаветный же иудейский мессианизм дал пищу для мифа о Христе — Мессии. В Новом завете ветхозаветная картина мира оказа­лась полностью сохраненной и лишь подвергшейся ряду изме­нений.

С того времени минуло два тысячелетия, в течение которых человечество прошло гигантский путь технического, социаль­но-экономического и культурного развития. Библейская карти­на мира выглядит в свете итогов этого развития не более близкой к истине, чем та картина мира, которую можно найти в мифологии древних греков и римлян, инков и майя, современ­ных папуасов и аборигенов Австралии. Отстаивание «биб­лейского мировоззрения» идеологами империалистической бур­жуазии стимулируется отнюдь не стремлением к истине, а шкурническими, корыстными интересами эксплуататорских классов.

И те же интересы побуждают апологетов «библейского мировоззрения» находить в Библии божественно-возвышенную философию истории, истинную концепцию всемирно-историче­ского процесса. Действительно, Библия дает своего рода кон­цепцию исторического процесса. Можно ли ее, однако, прини­мать всерьез как учение, дающее возможность людям понять смысл истории, прошлое, настоящее и будущее человеческого общества? И может быть, именно в ней заключается пресло­вутая библейская мудрость?

Одно лишь изложение библейской концепции исторического процесса, если освободить это изложение от специфически богословской фразеологии, в состоянии возбудить недоумение: неужели можно всерьез принимать эту сумбурно-фантасти­ческую конструкцию, возникшую в общественном сознании людей периода разложения первобытно-общинного строя и последовавшей за ним рабовладельческой формации?!

Напомним основные элементы этой конструкции, как она выглядит в христианстве: первородный грех Адама и Евы — исходный момент исторического процесса и первопричина всех зол на земле; гибель богочеловека Христа во искупление этого греха и во спасение человечества; необходимость его второго пришествия и окончательного, страшного суда, по приговору которого праведники обретут вечное блаженство, а грешники уйдут в ад на вечные мучения, чем и завершится всемирно- исторический процесс…

Фантастическая и до последней степени примитивная кон­цепция природы сочетается в Библии с не менее фантастиче­ским учением об историческом процессе. То, что современные проповедники религии важно именуют библейским мировоз­зрением, оказывается набором мифов, которые мыслящий че­ловек XX столетия может рассматривать лишь как беспомощ­ный лепет периода детства человеческого рода.

* * *

В апреле 1959 г. глава немецкой лютеранской церкви ар­хиепископ Дибелиус опубликовал в печати открытое письмо главе правительства Германской Демократической Республики О. Гротеволю, содержавшее полемику против призыва Гроте­воля вести атеистическую пропаганду. ‘Основным аргументом Дибелиуса была при этом апелляция к библейской этике.

Само собой разумеется, Дибелиус категорически отвергает нравственные критерии коммунистической этики. Больше того, он отвергает любую мораль, происходящую не из божествен­ного источника. «Что хорошо и что дурно, нравственно и без­нравственно, — определяет сам живой бог, никакой человек, никакое движение, никакой класс и никакое мировоззрение. Масштабом нравственности являются 10 заповедей и учение Евангелия. Новые 10 заповедей, устанавливаемые людьми, никогда не будут приняты христианами». Важно для протестант­ского, да и для всякого иного богослова, чтобы мораль имела сверхъестественную, религиозную санкцию, чтобы она была не просто моралью, а библейской моралью. Но для того, чтобы библейская мораль могла быть поставлена принципиально вы­ше любой другой религиозной или светской морали, нужно признание богооткровенного сверхъестественного происхожде­ния самой Библии. Этика 10 заповедей только в том случае может считаться уникальной и играть, так сказать, вне конкур­са, если будет обеспечено признание того, что ее получил на горе Синай праотец наш Моисей из рук самого Яхве, что эти божеские руки выгравировали ее заповеди на двух каменных скрижалях и т. д. А это, в свою очередь, значит, что отбрасы­вать мифологическую часть Библии, сводя всю религию к эти­ке, невозможно, ибо тогда ничего не остается ни от религии, ни от религиозной этики.

Но если даже оставить в стороне вопрос об источнике биб­лейской этики и рассматривать последнюю просто как некий свод правил нравственного поведения, то положение тех апо­логетов Библии, которые признают за этим сводом высочай­шую ценность, отнюдь не станет легче. Беда в том, что дока­зать эту ценность в высшей степени трудно, если не вовсе невозможно.

В Библии содержится ряд таких этических норм, которые звучат как будто весьма «благородно». Запрещение убийства, кражи, развратного поведения — все это, казалось бы, заслу­живает безоговорочной поддержки и самой высокой оценки. Но дело вовсе не так просто, как его хотят изобразить пропо­ведники библейской морали. На каждое из приведенных выше запрещений в Библии имеется и разрешение. Помимо того, можно к каждой библейской заповеди привести ярчайшие примеры ее грубейшего нарушения наиболее почтенными биб­лейскими персонажами, вплоть до самого бога.

Нет ни одного человеческого деяния, которого нельзя было бы осудить на основании Библии. С другой стороны, нельзя себе представить ни одного поступка, которого нельзя было бы на основании той же Библии не только оправдать, но и возве­сти в добродетель, освятить его, как проявление угодного богу поведения. Ибо в Библии нет единого этического учения, нет какой-то определенной системы морали.

С одной стороны — «не убий», с другой — многочислен­ные предписания и наставления к беспощадному истреблению людей. «Не укради»— и боговы инструкции своему избранному народу, как обокрасть египтян, как грабить народы Ханаана. «Не прелюбодействуй» — и образцы полной сексуальной раз­нузданности самых почтенных персонажей. Проповедь мира — и «не мир пришел я принести, но меч». Наставления о необхо­димости трудиться — и труд, как проклятие за первородный грех. Призывы к бережливости — и «не собирайте себе сокро­вищ на земле», «не заботьтесь о том, что вам есть и что пить». На всякое запрещение — разрешение, на всякое проклятие — благословение, на всякое назидание — контрназидание, на вся­кое наставление —указания о том, что не нужно ему следовать. Французский атеист начала прошлого века Сильвен Марешаль характеризовал Библию как «литературный хаос, где как по­пало перемешаны добро и зло, красивое и посредственное, целомудренные картины, чувственные изображения, суровая мораль, распущенность и даже поругание нравов».

Атеисты прошлого и, в частности, французские материали­сты и просветители XVIII в. нередко именовали Библию учеб­ником безнравственности. Тот же Марешаль писал о ней: «Книга, с первых же строк которой прелюбодеяние в самом деле предлагается христианским женщинам в качестве образ­ца поведения; книга… которая проповедует и защищает пре­небрежение детей к своей матери, оставление детьми своих отцов; книга, отсоветующая отдавать последний долг мертвым; эта адская книга, которая под видом нового блага возвещает людям не мир, а войну; эта опасная книга, в которой столько же нелепого, сколько безнравственного». В других местах он ее называет «грязной и кровавой книгой», «ужасной книгой, каждая строка которой вызывает потоки крови и желчи». Такие же характеристики можно видеть и у Гольбаха, и у Дидро, и у Вольтера. Последний, например, писал о библейских книгах как о «памятниках самого разнузданного безумия и самого гнусного разврата».

В этих высказываниях великих вольнодумцев прошлого много истины, но это не вся истина. Считать Библию книгой, просто лишенной этических взглядов, — значит придерживать­ся упрощенного взгляда, главный недостаток которого заклю­чается в его неисторичности. В Библии есть своя этика, и даже не одна, а несколько. Образцы поведения библейских персо­нажей, выглядящие совершенно безнравственно для нашего времени, полностью соответствовали морали той исторической эпохи, когда легенды об этих персонажах возникли. Это не безнравственность, это нравственность определенной истори­ческой эпохи или даже ряда эпох.

Библейские книги возникали и редактировались на протя­жении целого тысячелетия, в течение которого менялись обще­ственные порядки, а вместе с ними менялись и представления о том, что нравственно и что безнравственно; в Библии посте­пенно отражались эти последовательно возникавшие мораль­но-этические представления. Помимо того, как известно, в ряде библейских книг фигурируют записи текстов, значительно более древних, чем сами эти книги, и относящихся еще к перио­ду родового быта. В общем, таким образом, Библия должна была последовательно выразить морально-этические нормы, характерные для родового общества, для стадии его разложе­ния, для эпохи возникновения, расцвета и гибели рабовладель­ческого строя. И хотя господствующей моралью каждого общества является мораль господствующего класса, но сущест­вуют в каждую эпоху и морально-этические взгляды угнетен­ного класса, а также неосновных классовых группировок, существующих в данном обществе. Когда мы имеем дело с определенным историческим памятником, принадлежащим одному автору или группе авторов одной исторической эпохи, то там сравнительно нетрудно дать анализ морально-этических взглядов автора или авторов. В случае же с Библией задача несравненно сложней, так как в ней мы имеем дело с наслое­ниями идеологии ряда исторических эпох и различных клас­совых группировок в каждую из этих эпох. Важно при этом отметить, что морально-этические нормы, возникшие в одно время, наполнялись другим реальным содержанием в после­дующие времена.

Сами по себе моральные нормы и запреты, взятые в их общем словесном выражении, могут совпадать в различных и даже противоположных идеологиях. Но ведь главное заклю­чается не в словесной формулировке того или иного положения или предписания, а в его реальном содержании! А содержание библейских заповедей решительно чуждо нашему времени, так как порождено совсем другими историческими условиями. Многие нормы библейской морали прямо противоположны тому духу, в котором практика классовой борьбы воспитывает трудящихся капиталистических стран. Содержание библейской морали в целом противоположно моральному кодексу борца за социализм и коммунизм, пропагандируемому коммунисти­ческими и рабочими партиями. Многие нормы библейской морали вообще не имеют никакого смысла для нашего време­ни — например, всевозможные пищевые запреты или санитар­но-гигиенические предписания, основанные на естественно­ научных представлениях бронзового века. Остается, таким образом, возможность выборочного использования библейской морали. Скажем, заповедь «не убий» должна быть сохране­на, а заповедь «не вари козленка в молоке его матери» — от­брошена. Но этот путь неприемлем и невозможен прежде всего для самой религии.

С религиозной точки зрения, в Библии не может быть ни­чего неправильного, отжившего, подлежащего упразднению и забвению; в ней все богодухновенно и свято. Либералы и модернисты, предлагающие очистить Библию от того, что им не нравится в ней, по существу отступают от религиозной точки зрения и становятся на путь эклектического сочетания рели­гиозного и светского, естественного и сверхъестественного, ис­торического и «вечного». Отобрать из Библии одно и оставить другое — значит отказаться от ее трактовки как священной книги и подходить к ней, как к любому другому литературному произведению, в котором одни элементы признаются заслужи­вающими одобрения и распространения, другие осуждаются как несостоятельные и, может быть, даже вредные.

Вылавливание в Библии отдельных, «подходящих» для нашего времени моральных норм — абсолютно бесплодное и по существу бессмысленное занятие. Прописные моральные истины не только десяти заповедей, но и, например, Притч Соломоновых настолько плоски, настолько бессодержательны в своей абстрактности, что подобные им мы можем найти в сотнях других источников и памятников как религиозных, так и светских. В перечень этих памятников войдут и законы Хаммурапи, и древнеегипетское поучение Аменн-эм-Опе, и Веды, и религиозно-философское наследие Конфуция и Лао-Цзы, и многое другое. Единственным основанием для того, чтобы на первое место поставить Библию и признать именно ее тем источником морали, в котором нуждается современное челове­чество, могут быть признаны только ее божественная сущность и столь же божественное происхождение. Но мы видели выше, чего стоят эти дежурные фразы библейской апологетики. К тому же. и здесь налицо образчик логики порочного круга: божественность Библии состоит в «возвышенности» ее морали, а возвышенность основывается на божественности. Не полу­чается, таким образом, реабилитации Библии в качестве свя­щенной книги и при помощи ссылок на ее этическое значение.

Есть еще, правда, у апологетов Библии возможность опе­реться на те художественные красоты, которые в ней содержат­ся. Этот вопрос заслуживает рассмотрения.

На протяжении свыше тысячелетия в библейских книгах находило свое выражение народное творчество как древних евреев, так и ряда других народов средиземноморского бас­сейна. В ту эпоху все общественное сознание было проникнуто религиозной фантастикой. Художественное творчество народов неминуемо выливалось в мифологические и религиозные сю­жеты. Библия воплотила в себе народное творчество ряда пле­мен и других этнических образований, неустанно работавшее в течение тысячелетия. Могло ли случиться, чтобы в ней не нашел своего выражения народный художественный гений, который создавал шедевры искусства на всех ступенях челове­ческой истории? Конечно нет!

В Библии есть немало страниц высокой художественной ценности. Они могут доставлять нам такое же эстетическое наслаждение, как и любые другие равноценные им древне­эпические тексты. Однако из этого ни в коей мере не вытекает их божественность, «священность»: не признаем же мы свя­щенными произведениями ни Илиаду с Одиссеей, ни произве­дения русского народного эпоса, как и эпоса любого другого народа!

* * *

Апологетика Библии, как священной книги, потерпела крах по всем направлениям. Самым широким массам во всем мире становится все более ясно, что этот сборник «богодухновенных» произведений по своей сущности ничем не отличается от мно­гих других, столь же «священных» книг всех других религий и что все в нем — не божественное, не сверхъестественное, а вполне человеческое. В этих условиях делается ставка на дока­зательство того, что истинна библейская картина историческо­го процесса, что библейские повествования, до недавнего вре­мени расценивавшиеся как легенды и даже мифы, в свете археологических данных оказываются верными и исторически точными.

Если бы это было даже так, то все равно не спасало бы репутацию Библии как божественной и священной книги. Разве мало существует древних исторических произведений, сообщающих достоверные данные о том, что происходило в те времена на свете. Если бы даже можно было поставить Биб­лию в этом отношении на одну доску, допустим, с сочинениями Фукидида и Тацита, то и это ни в коей мере не могло бы вос­становить тот ореол божественности, который был для нее создан на протяжении тысячелетий: Тацит был хороший историк, но на божественность он претендовать не может…

Шумиха, поднятая в последние годы в буржуазно-церков­ной прессе вокруг вопроса об археологических открытиях, принесших якобы экстраординарные и сенсационные подтвер­ждения Библии, оказалась, как и следовало ожидать, пустопо­рожней болтовней, рассчитанной на легковерных людей. Одни из библейских легенд предстали перед нами в свете новых археологических материалов как имеющие под собой довольно серьезные исторические основания, другие — как лишенные исторического значения и приближающиеся в этом отношении к мифам. Так ведь обстоит дело не только с Библией, но и с любым другим произведением человеческого духа, дошедшим до нас из времен глубокой древности. Разве не то же можно сказать об индуистской Махабхарате, германской Эдде, буд­дийской Трипитаке и даже таких произведениях, не имею­щих непосредственного религиозного значения, как Илиада и Одиссея?!

Но ведь так получается, что Библия становится в один ряд со священными книгами других религий! И больше того — в один ряд с вовсе не религиозными книгами! Ну, что же де­лать, именно так и получается. Она и стоит в этом ряду — ничем не хуже их, но и не лучше.

Археологические работы в «библейских» странах продол­жаются с неослабевающей силой. Можно надеяться на то, что они дадут еще немалое количество интересных открытий, которые прольют свет на остававшиеся до сих пор темными страницы древней истории. В одном только невозможно и нет надобности сомневаться: ни одно археологическое, ни какое бы то ни было другое открытие никогда не даст никаких материа­лов для выводов о непогрешимости и безошибочности Библии, о ее божественном происхождении и богодухновенности. Ибо все, что создано обществом в любой области человеческой дея­тельности, будь то техника или живопись, литература или ре­лигия, — все это — земное, человеческое, в худшем случае лишь изуродованное и искаженное религиозно-мистической фанта­зией.

С тем большим интересом мы будем ждать появления новых материалов об археологических работах, связанных с истори­ческим содержанием Библии.